Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

— Дорогая, ты же знаешь, это потому, что у нынешнего монарха только дочери. Поэтому в обращении, представлении и прочем имя дамы ставят впереди. Будь у него сыновья, все было бы наоборот, — мягко увещевал супругу папа. — А мы же все-таки королевские посланники.

На самом деле маман все это прекрасно знала, папа знал, что маман знает, но чем-то же надо было заполнить ожидание. А пока маман ходила по комнате — гостиной, из которой вели двери в две другие — скорее всего спальни. Глаза папа неотрывно следили за перемещениями супруги. Хотя если честно, то следил он не столько за ее хождением, сколько за стройной фигуркой. Да, маман, несмотря на четырех детей, обладала тонким, даже хрупким станом. Роскошные русые волосы крупными локонами обычно спускались до талии, но сейчас были уложены косой-короной вокруг головы. Обрамленные густыми черными ресницами глаза цвета темного янтаря просто завораживали. Красавица, да и только. Не то, что я. Собственно от маман мне достались в наследство тонкая фигура и русые волосы, только вместо золотистого оттенка вышел какой-то пепельный. А серые глаза у меня от папа. Да, цвет глаз у папа серый, только он такой лучистый, сияющий, будто солнышко выглянуло сквозь тучи. Волосы у папа прямые, золотистые. Именно такие же у близнецов — Теля и Телли. Ровный стан, широкие плечи, сильные руки… Да, папа тоже очень красив. Но Фларимон красивее. Ой, о чем это я?

Наконец постучали, дверь распахнулась, и в комнату вошли три служанки с доверху нагруженными подносами.

— Первая перемена блюд, — произнесла, видимо, старшая.

Первая? Ой-ей… А сколько же их будет?

Больше съесть я уже не могла: похлебка, жаркое, мясо на вертеле, картошка отварная, присыпанная зеленью, картошка жареная, пирожки с гусиной печенкой, фасоль в белом соусе, вареники с домашним сырным творогом (редкостная бяка, скажу я вам), копченый окорок, рыба в кляре, ох, всего и не перечесть — нашли пристанище в животе, пусть и по маленькому кусочку. А маман еще и сетовала, что я плохо ем, совсем оголодала, похудела, скоро ветром сносить будет. Увы, но папа был всецело на ее стороне.

Дождавшись, когда последняя плошка будет убрана, маман повернулась ко мне с видом судьи в ожидании последних слов обвиняемого. Захотелось тут же спрятаться или даже сбежать. Однако все пути к отступлению были перекрыты — папа весьма удачно расположился, в любой момент готовый кинуться и к окну, и к двери. Пришлось умоститься на диванчик и начать повествование.

Рассказывала долго и совсем не потому, что родители перебивали вопросами. Как раз наоборот, маман и папа почти в полном молчании слушали меня. Просто оказалось, что происходило вроде бы и немного событий, но подробностей, деталей… Под конец я уже ревела на коленях у маман. Так я плакала только в Ориенроге. Но тогда мне надо было сбежать, а сейчас…

— Бедная моя девочка, — шептала маман, гладя по голове собственно бедную меня.

Папа ничего не говорил, только держал крепко за руку, да вытирал мои слезы платком. Всевышний, как же мне этого не хватало. Как же я устала изображать из себя всезнающую бывалую путешественницу.

Все когда-нибудь заканчивается, поток слез тоже, сменившись редкими всхлипами. Веки стали тяжелыми, по телу разлилась усталость — дремота вступала в свои права.

Похоже, я все-таки уснула. Мда, для меня слезы — снотворное. Совсем как в Ориенроге получилось. Только сейчас мне совсем не хотелось просыпаться, да и нужды не было. Полусон, полуявь… Всевышний только знает, что со мной. Тепло, уютно, покойно.

— Что же ты теперь будешь делать, доченька? — сквозь дрему донесся голос маман.

Похоже, она совсем не сердится на меня, только сердце за дочь свою неразумную болит.

«Я… не знаю…» — перед собой я была честна: раньше мне казалось, что поступаю правильно, направляясь домой. Но теперь… Ох, мамочка, если бы я…

— Никто ее больше не обидит! — даже шепот у папа получился воинственным.

— Я ведь чувствовала! Сердце болело… И как Гретта могла не написать о такой беде?

— А ты еще говоришь, это люди безответственные и лживые. Вот, сама посмотри, какие пиктоли бывают!

— Да какая она пиктоли?! Седьмая вода на киселе. Уж и не помню кто, но кто-то очень далекий из родственников десять раз прадедушки женился на какой-то дворянке. Род был захудалый, почти разорившийся. В конце концов, сошел на нет. Их потомки-то и переселились в Липово. Если б не моя двоюродная тетя, привозившая Грету к нам на летние праздники, я бы и не знала ничего. Ох, она ведь даже письма присылала, мол, все хорошо, Эредет в Липово нравится, и она вернется домой в конце вересника. Но я и подумать не могла, что она может так врать. Ведь в юности была самой честной среди знакомых девиц!

— Уж лучше б мы и не знали о ней. Не отослали бы нашу девочку в Липово. Надо было меня послушать и отправить Эредет к Вильгасту!

Ой, а это еще кто такой?

— Да?! Чтобы ее там в гарем какого-нибудь снежного охотника определили? (Гарем? А нельзя ли с этого места поподробней?). И была б Эредет пятой женой седьмого сына второго брата вождя? Нет уж! Тут хотя бы она единственная!

Высказав столь бурную речь, маман надолго замолчала. Папа последовал ее примеру: видимо, возразить на тему «гарема» было нечего. А жаль, мне б хотелось знать поболе о сем неизвестном предмете.

— Она всегда была необычным ребенком, — тихий вздох маман.

— Да? Это когда же? — папа искренне удивлен.

— А когда в сад к деду Кикту полезла.

— Это был Сарга… А вот когда по реке на плоту сплавлялась.

— Это Тель с Тели… А вот…

— Сарга… Или…

— Тель…

Мда, я даже удивилась: где и когда я проявила свою необычность. Свойства пиктоли — не в счет.

— Она всегда была тихой, спокойной девочкой, — подытожил папа.

— Вот! Это и необычно: дети постоянно шалят, а Эредет вела себя примерно! — нашлась маман.

Родители повздыхали, видимо все же сожалея о моем примерном поведении.

— Я одного понять не могу, — неожиданно заговорил папа. — Судя по рассказам Эредет, Фларимон, как бы это сказать, решительный, рыцарственный. Если хотя бы половина из его подвигов, поведанных нашей девочке, правда, то меня очень удивляет, что он поддался угрозам бандитов.

— Тебе кажется это странным? Но почему? Он опасался за свою жизнь, за жизнь нашей дочери. Все в порядке вещей…

— Не скажи, дорогая. Разбойников вполне можно было обмануть…

— Тише, разбудишь еще! — шикнула маман. — Пойдем…

Родители направились, видимо, к двери, вот только папа все равно принялся объяснять каким именно образом Фларимон мог обвести вокруг пальца банду Гудраша. Жаль, до меня долетали лишь обрывки фраз. Миг, тихий щелчок закрывшейся двери и все.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});