Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

Ничего плохого о купленном Риотасем седле сказать не могу, поскольку я в седлах ничего не понимаю. Ну совершенно ничегошеньки. Уздечку и другие нужные вещи Тванери достал из личных запасов. Когда я заикнулась о цене, на меня сердито цыкнули, сказав, чтоб глупости не болтала.

Надев все полагающееся на Зорьку, трактирщик с сыном полюбовались делом рук своих и обратили свои взоры ко мне. Тут же захотелось спрятаться, причем сверчком за печку, и не высовываться.

— Дэточка, опробовать надо, стремена подогнать, еще что поправить, — добродушно выдал Тванери.

Риотась, посчитав свой сыновний долг исполненным, поспешил на улицу: вечерело, слышался задорный девичий смех, да и расставание с бывшей возлюбленной не повод запираться на замки.

Да, не слишком глубока любовь была у Риотася. Вон как припустил! Сходу, причем, заигрывая с заглядывающими в ворота девушками. А Фларимон так же повел бы себя? Ох, что это я о нем вспомнила? Где бы он ни был, но верность клятве хранит бесспорно — кольцо-то на пальце. А может это выход? Махнуть рукой и пустится во все тяжкие? Да хотя бы с Риотасем или его дружком, похлопывающим сына трактирщика по спине. Высокий, кудри золотом, задорная улыбка… И само кольцо с пальца скатится, не буду мучаться и бояться каждого случайно брошенного взгляда на левую руку, да страшного слова «муж». Нет, не могу, все еще люблю… Но почему? Ведь я даже толком его не знаю. Что те дни, проведенные вместе. Сплошная ходьба, плутания да неприятности. Но много ли девичьему сердцу нужно, чтобы навек влюбиться? Небрежного взгляда сквозь ресницы, ехидно изогнутой брови, ироничной улыбки — и все, больше не надо. А что за этим «всем» ничего может и не быть, не важно, сердечко сквозь пелену собственных мечтаний не заметит.

— Дэточка, вечереет как никак. Людей в трактир набьется, мне туда пора, — вернул меня на грешную землю Тванери. — А то еще опять притопают дружки Потяповы. Был он вполне обычным тружеником полей, да на сделке одной куш сорвал. Загордился Потяпа, забросил плуг, да перекупщиком устроился. Но ума… Вот снова лошадь свою ледащую по пьяне забыл где-то, а дружкам лишний повод напиться, да пошуметь.

Вернуться я вернулась, но что от меня хочет трактирщик, так и не поняла. Хм, Потяпа — это случайно не прежний владелец Зорьки? Возвращать не буду ни в коем разе! Тванери покачал головой и повторил, словно ребенку малому — медленно, по слогам:

— На лошадь сесть надо.

Опять неприятности. В тот раз, когда папа пытался учить верховой езде, он меня сам в седло усаживал. Как же я сама влезу?

— Э… А… я… не умею, — честно созналась сразу, сжавшись в ожидании ругани.

И откуда у Тванери столько терпения: он только всплеснул руками, призывая небеса в свидетели, дескать, такого с ним еще не было.

— Ох, дэточка… И как тебя муж одну в дорогу отпустил?

Муж… Опять это слово. А что я хотела? Что трактирщик не разглядит кольца на пальце? Ша, размечталась! И если он, ничего до сей поры, не говорил, не значит, что не видел. Хотелось буркнуть в ответ: «А так и отпустил», но лучше уж промолчать, не то огребу очередные неприятности.

— Ладно, пойдем. Помогу, чем смогу.

И не спрашивая моего согласия, ухватив за руку, потащил к лошади. Надеюсь, Зорька будет вести себя так же, как и раньше, то есть с полнейшим равнодушием ко всему окружающему и ко мне в особенности.

Тванери подвел меня к лошадке, потом отошел в сторонку и принялся руководить:

— Значит так, слушай, что говорю и делай сразу же. Повернись направо, закинь повод на шею лошади, сделай полшага вправо. Умница (а что тут сложного?). Так, выровняй поводья правой рукой, наложи на них выше холки кисть левой руки ладонью вниз, зажми их с прядью гривы четырьмя пальцами, а на большой палец намотай конец этой пряди (угу, и как это он себе представляет? Да я с перепугу всю гриву Зорьку вытреплю!). Возьми правой рукой путлище у стремени и повернись вполоборота направо (И где это путлище?). Теперь, подними левую ногу и вставь ее в стремя поглубже (можно подумать мне в реку зайти надо — «поглубже»!). Только старайся не беспокоить лошадь носком сапога (и как он себе это представляет?). Оттолкнись от земли правой ногой, возьмись правой рукой за заднюю луку и поднимись на левой ноге и руках, упираясь левым коленом в седло (ой, мамочки, да тут циркачом быть надо!). Затем перенеси правую вытянутую ногу через круп лошади, не задевая его. Старайся держать корпус прямо. Когда переносишь ногу, отняв от задней луки правую руку, упирайся её вытянутыми пальцами в переднюю часть седла с правой стороны. После сожми колени и плавно опускайся на седло.

Ага, мечтайте дальше. Да я в его речи не то, что половину не разобрала, намного больше. Сказать об этом неудобно, а делать… Я честно пыталась следовать его словам, только выходило как-то не очень. Какие четыре пальца? Какая передняя лука? Или задняя? Изобразив неизвестно что и непонятно зачем, я таки умудрилась влезть левой ногой в стремя, пытаясь перекинуть правую. Хм, я не падала, совсем нет. Я… зависала! Нога так и застыла в воздухе, я несильно отставала от своей же конечности, если так можно сказать. Зорька удивленно воззрилась на меня, как бы говоря: «Так ты собираешься влезать?», Тванери, присев и расставив руки, не знал: то ли пихать меня вверх, то ли ловить. В такой вот забавной композиции мы простояли-провисели довольно долго, пока я все-таки не соскользнула на землю. Было не столько больно, сколько обидно. Да не поделать ничего — виноватых нет. Вроде как…

— Ладно, дэточка, не переживай, — суетился вокруг меня трактирщик, помогая встать и отряхнуться.

— Я и не переживаю, — пробубнила сквозь зубы.

Честное слово, совсем не переживаю. Я от страха просто трясусь!

Видимо успокоившись и поверив моим словам, Тванери вновь принялся за «урок»:

— Попробуем еще раз. Давай, давай. Все же хорошо, что лошадка спокойная, — вынужденно похвалил мужчина Зорьку.

Та даже ухом не шевельнула. А во мне взыграла гордость. Ненадолго: ровнехонько до того момента, как Тванери подвел меня к седлу и принялся наставлять по новой.

Сколько еще таких разов было, даже сказать не могу — сбилась со счета, стараясь воплотить в жизнь чаяния Тванери. Меня спасла жена трактирщика, выглянувшая во двор узнать, где же это пропал муженек. Мой благодарный вздох услышала только Зорька, но оценка кобылы была как раз в духе всех ее действий — полнейшее равнодушие.

Задерживаться в Мальбурге дольше не было смысла. Даже туманное утро не вынудило изменить решения. Тванери долго крутил ус, присматривая за сбором провизии. Почему-то мне казалось, ему совсем не хочется меня отпускать. С чего? Знала бы, сказала. Посмотрев на седельные сумки, едва не застонала: это сколько ж еды туда уместили?!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});