Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

Стоп! О чем это я? Решила на поиски Фларимона отправиться? Ой-ей! Вроде с Зорьки не падала, головой нигде не ударялась. Так с чего блажь такая появилась? Поддалась всеобщему настрою? Дескать, не домой еду, а вслед за милым? Разбежались! Это все домыслы. И точка. Хотя… С чего тогда Штила, девица из лавки мальбургского портного, вообразила себе такое? Да и Тванери как-то намекал. Положа руку на сердце, вынуждена признаться, что и маман с папа об этом подумали. Письмо-то они не получали, потому как в это время были в столице. Родители были абсолютно уверены — я в гостях у тетушки Греты, ведь она им даже не сообщила о моем похищении. Хуже того, она ведь еще и несколько раз отправляла обманные послания! Во время моего повествования маман несколько раз возмущенно подскакивала, да и папа отпустил парочку крепких словечек. Однако ж они почему-то с сомнением глядели на меня, когда говорила, что честно спешила домой.

А если и впрямь отправиться за ним. Но зачем? Но куда? Хм… Что мне тогда лешачонок говорил? Вузелень… Где это? Надо бы по карте Тванери посмотреть, да у папа спросить. Ох, опять… Неужто я решила уподобиться тем глупым девицам из любимых кузиной книжек? А я ведь смеялась и осуждала их.

Всевышний, подскажи, наставь на путь мой истинный. Ноги подкосились, трава смягчила удар. Да я и не почувствовала бы его. Тишина… Всевышний, не оставь в неведении. Я… Опять «я»…

Ночь уже дошла до середины. Но еще не скоро солнце встанет над землей, и день вступит в свои права. Ветер сердится, холодя плечи, теребя тонкую рубашку. Пора возвращаться. Негоже тут сидеть. Да и толку никакого. Все, вот загадаю на звезду и пойду. Если упадет какая, знать отправлюсь на поиски муженька благоверного, а нет… Так домой или с родителями. Хотя куда они направляются, мне до сих пор неведомо: королевские посланники, как-никак.

Нет, не падает. Знать судьба…

Но стоило мне сделать шаг, как сорвалась звезда. Отчаянно цепляясь за прозрачно-серые облачка, обиженно сверкая, она все же падала. Значит… ехать за Фларимоном?

Ну уж нет! Еще чего! Пойду спать, а утром домой поеду! Вот!

И почему истерические крики раздаются в самый неподходящий момент? Обычно это: «Пожар», «Грабят», «Убивают» или «Приведение». А что на сей раз? Увы, все мои предположения были неверными. Орала — именно так и не иначе — какая-то дамочка, причем смысл воплей сводился к следующему: на завтрак ей подали недоваренный рис, грязную ложку и залапанную кем-то кружку. Я, конечно, понимаю, что, заплатив деньги, хочешь получить нечто более приличное, чем стащенный на соседском огороде замызганный овощ, в ночной темноте неразличимо какой. И возмущения могут быть вполне обоснованны. Но вот зачем так орать?

Придется вставать — крики не стихали, а лишь набирали громкость и высоту. Все равно мне какой-то кошмар снился. Странно, я совсем не помню сна… Но ведь он был так похож на явь — это я точно помню.

— Эредет, доченька, вставай, — вот и маман заглянула в комнату.

— Утро доброе, — улыбаюсь в ответ.

— Главное, тихое, — возвращает улыбку маман, присаживаясь ко мне на кровать.

Эх, какая она у меня красивая, изящная… Как же она с золотом управляется?

— Задумалась о чем?

Да, от маман сложно что-то скрыть, это только кажется, что она не смотрит, не обращает внимания. Ничего подобного, она замечает такие детали, порой диву даешься.

— Я… ну… — вместо связного ответа получается сплошное заикание.

А маман терпеливо ждет.

— Золото. Как у тебя получается не слышать его? — торопливо выдаю, боясь вновь сбиться на заикания.

— Не слышать? Милая, такое невозможно, ты же знаешь. Я всегда чувствую его.

— Но ведь по тебе этого не скажешь. А соль на языке? Я думала, она сведет меня с ума!

— Ох, Эредет… Ты всегда была такой спокойной, такой… мудрой, словно старушкой родилась. Казалось, ты знаешь все на свете. (Я? Ничего себе, каково мнение родителей обо мне!) Поэтому думалось, что и о золоте ты все ведаешь. Я понимала, такого не может быть. Но ты ведь и не спрашивала никогда. Знаю, не было нужды, — маман позволила себе грустную улыбку. — А теперь тебя мучают вопросы, на которые нет ответов.

Ох, мамочка, если бы ты только знала, сколько таких вопросов у меня.

— Послушай, все, что, знают пиктоли о золоте, ни в одной книге не найдешь, сколь бы древней она не была. Мы рождаемся с этими знаниями. И у каждого свое понимание их. Запутано? Едва ли. Ведь ты уже многое и сама поняла. Мешает золото? Забудь о нем, не думай.

— Легко сказать, но я не могу. Пусть у меня не будет золота, но всегда найдется кто-то рядом с кошельком, где звенят золотые монеты, или цепочка на шее блестит, а может, и кольцо с браслетом украшают руку. Как быть с этим?

Срываюсь на крик. Плохо, очень плохо: выходит, я не лучше той дамочки, разбудившей своими воплями постояльцев.

— Тише, доченька, успокойся. Не плачь, — шепчет маман, прижимая меня к себе.

А я и не плачу, просто так… в глаз попало…

— Это сложно, но ты можешь. Ведь привыкла же трястись в жестком седле, не чувствуешь кочек и ухабов, трепетно исследуемых лошадью? Не замечаешь дорожной пыли? Так и с золотом: ты — пиктоли, и золото повинуется тебе. Не хочешь его слышать? Не слушай, забудь о нем. Мучает соль, будто целую пригоршню прихватила? Представь, что ешь персики или твои любимые груши. Сочные, спелые, сладкие. Нелегко будет, не спорю. Но что дается нам в жизни просто? Только уныние. За все остальное приходится платить: покоем, терпением, болью, мечтами, а иногда и жизнью. Помни: ты все сумеешь, ведь ты моя дочь.

Я согласно кивнула, отчаянно хлюпая носом. Ну вот, не хватало только вновь расплакаться!

— Арани, Эредет, вы здесь? — папа так резко вбежал в комнату, будто за ним кто гнался.

— Нет, нас тут нету, — ехидно отозвалась маман.

— О… я, наверное, помешал, — папа тут же стал пятиться к двери.

— И что?

— Что? Э, да так, ничего особенного… Там завтрак стынет, день наступает… — залепетал папа: когда маман смотрит таким взглядом, даже папа спешит укрыться.

— Угу, а милейшая Важорка, с утра огласившая трактир криками, решила принести публичные извинения за столь оригинальный способ побудки, — съехидничала маман.

Папа бросил взгляд на меня, с тоской оглянулся на закрытую им же дверь и молитвенно сложил на груди руки, состроив жалостивое лицо.

— Каюсь, грешен, — с надрывом, словно и впрямь кающийся грешник, выдал он.

Ну, как после такого не рассмеяться?

— И что теперь? — родители ласково, но в тоже время тревожно смотрели на свое неразумное чадо.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});