Вернувшиеся - Джейсон Мотт

— О чем именно?

— Может быть, вам лучше присесть? — предложил агент Беллами, сделав шаг, чтобы помочь ей дойти до кушетки.

Люсиль отступила назад.

— О чем вы хотели спросить?

— Это болезненный вопрос.

— Я переживу его. Он не может быть таким плохим, как все остальное.

Харольд повернулся к ней спиной и, опустив голову, запыхтел сигаретой.

— Для многих людей этот вопрос поначалу кажется простым, — произнес агент Беллами, — но, поверьте мне, он поднимает очень сложную и серьезную тему. Я надеюсь, вы тщательно обдумаете его перед тем, как ответить. Конечно, позже вы можете изменить свое мнение. Даже несколько раз. Но сейчас я прошу вас принять обдуманное решение. Поэтому уделите ему должное внимание. Как бы трудно это ни было, постарайтесь не поддаваться вашим эмоциям.

Люсиль покраснела.

— Что за намеки, мистер Мартин Беллами! Не ожидала, что вы окажетесь сексистом! Да, я женщина! Но это не означает, что я собираюсь закатывать истерику.

— Проклятье, Люсиль! — проворчал Харольд. — Просто прислушайся к его советам!

Ему явно не хватало воздуха. Он начал кашлять. Или, возможно, рыдать.

Люсиль села. Мартин Беллами последовал ее примеру. Он смахнул с брюк невидимую пушинку и перевел взгляд на руки.

— Ну? — произнесла Люсиль. — Начинайте! Такие долгие прелюдии убивают меня.

— Это последний вопрос, который я задам вам нынешним вечером. Вам не обязательно отвечать на него прямо сейчас. Но чем раньше вы дадите ответ, тем будет лучше для каждого из нас. Когда решение принимается быстро, это очень упрощает ситуацию.

— Что за вопрос? — взмолилась Люсиль.

Мартин Беллами вздохнул.

— Вы хотите оставить у себя Джейкоба?

Это все произошло две недели назад.

Теперь Джейкоб был дома. Окончательно. Они вновь переделали комнату для гостей под его спальную, и мальчик начал выстраивать свою жизнь, словно та никогда не кончалась. Он был еще ребенком. У него были мать и отец. Этого вполне хватало для его вселенной.

* * *

После этого странного возвращения Харольд, по каким-то не вполне понятным причинам, мучился от странного беспокойства. Он дымил сигаретами, как пароходная труба, и большую часть времени проводил на веранде, скрываясь от ругани Люсиль и ее лекций о плохой привычке к курению.

Все так быстро поменялось. Как тут можно было сопротивляться одной или двум плохим привычкам? Внутри его головы звучал голос жены. «Они дьяволы!» — повторяла она снова и снова.

Дождь уныло лил с небес. Старый день подводил итоги. Прямо за деревьями сгущалась темнота. Дом затих. Сквозь шум дождя пробивалось лишь легкое ворчание старой женщины, намаявшейся за день в играх с маленьким ребенком. Она открыла сетчатую дверь, смахнула пот с бровей и опустилась в кресло-качалку.

— Господи! — прошептала Люсиль. — Этот мальчик доведет меня до смерти.

Харольд отбросил сигарету и прочистил горло. Он всегда делал так перед тем, как рассердить супругу.

— Ты имеешь в виду этого дьявола?

Люсиль устало отмахнулась рукой.

— Замолчи! Не называй его так!

— Ты сама назвала его так. Помнишь, как ты объясняла мне, кем являются «вернувшиеся»?

Она все еще задыхалась от беготни за мальчишкой и с трудом выговаривала слова.

— Это было раньше. Я ошибалась. Теперь я все поняла.

Она улыбнулась и выгнулась назад в попытке расслабить уставшую спину.

— Они блаженные. И благость их идет от Господа. Вот кто такие «вернувшиеся». Наш второй шанс!

Какое-то время они сидели в тишине, прислушиваясь к учащенному дыханию Люсиль, которое понемногу выравнивалось. Эта старая женщина внезапно стала матерью восьмилетнего мальчика. Она быстро уставала.

— Ты должен проводить с ним больше времени, — сказала Люсиль. — Он понимает, что ты держишь дистанцию. Он знает это, потому что прежде ты относился к нему по-другому. Когда он был здесь раньше.

Она улыбнулась, довольная сказанным. Харольд покачал головой.

— А что ты будешь делать, когда он уйдет?

Люсиль нахмурила брови.

— Замолчи! — сказала она. — «Удерживай язык свой от зла и уста свои от коварных слов». Псалом 33:14.

— Твой псалом не обо мне. Ты же знаешь, что говорят о «вернувшихся». Люсиль, ты знаешь это так же хорошо, как и я. Они сначала появляются, а затем исчезают, и никто потом не находит их, как будто другая сторона призывает свои порождения обратно.

Старуха покачала головой. Несмотря на тяжесть усталости, повисшую на руках и ногах, словно мешки с мукой, она вскочила с кресла.

— У меня нет времени на такую чушь! Дурацкие слухи и полная ерунда! Я пойду готовить ужин. Не сиди здесь, иначе подхватишь воспаление легких. Этот дождь убьет тебя.

— Я скоро приду, — ответил Харольд.

— Псалом 33:14!

Войдя в дом, она закрыла за собой сетчатую дверь.

Из кухни доносился звон горшков и кастрюль. Дверцы шкафов открывались и закрывались. Запахи мяса, муки и специй смешались с ароматами дождя и мая. Харольд уже засыпал, когда услышал голос мальчика.

— Папа, можно, я выйду наружу?

Он стряхнул с себя дремоту.

— Что?

А ведь он прекрасно расслышал вопрос.

— Разреши мне выйти наружу. Пожалуйста!

Из всех щелей старой памяти к нему пришли напоминания о том, каким мягкотелым и беззащитным он становился, когда ему говорили «пожалуйста».

— Твоя мать рухнет в обморок, — ответил он.

— Ну хотя бы чуть-чуть.

Харольд фыркнул, едва удержавшись от смеха. Он потянулся за сигаретой, но не нашел ее, хотя мог поклясться, что у него была еще одна. Он похлопал себя по груди и по бедрам. В нагрудном кармане, где не оказалось сигареты, старик вдруг обнаружил маленький серебряный крестик — наверное, чей-то подарок. Все воспоминания о нем почему-то стерлись из памяти. Харольд даже не помнил, что носил его. Но почему он тогда смотрел на него, как на орудие убийства?

На распятье когда-то были выгравированы слова: «Бог любит тебя». Теперь они стерлись. Остались только «о» и половина буквы «т». Глядя на крестик, он вдруг начал потирать его большим пальцем — как будто вся рука принадлежала не ему, а какому-то другому человеку.

Джейкоб стоял на кухне за сеточной дверью. Он прислонился к косяку, скрестив ноги и убрав руки за спину. С задумчивым видом мальчик рассматривал линию горизонта, затуманенную косым дождем. Затем его взгляд перешел на отца. Он печально вздохнул и прочистил горло.

— Как, наверное, было бы здорово выйти наружу, — драматичным тоном произнес ребенок.

Харольд рассмеялся.

На кухне что-то жарилось. Люсиль напевала веселую песню.

— Ладно, иди сюда, — сказал старик.

Джейкоб вышел и сел у ног Харольда. Словно в ответ, дождь превратился в ливень. Вместо того чтобы падать с небес, он буквально вонзался в землю. Его струи хлестали по ограде веранды, разбрасывая брызги во все стороны. Но отец и сын не замечали этого. Какое-то время старик и некогда мертвый мальчик смотрели друг на друга. Округлое и гладкое лицо ребенка было покрыто веснушками. Волосы песчаного цвета, немного длинноватые руки и юное тело, отрицавшее свои пятьдесят лет. Он выглядел крепким и здоровым.

Старик смущенно облизал губы. Его большой палец по-прежнему полировал серебряный крестик. Мальчик не двигался. Если бы время от времени он не моргал, его можно было бы спутать с мертвым.

— Вы хотите оставить его у себя?

Голос Мартина Беллами все еще звучал в голове Харольда.

— Не мне об этом говорить, — ответил старый Харгрейв. — Пусть Люсиль вам скажет. Спросите у нее. Я соглашусь с любым ее решением.

Агент кивнул головой.

— Я понимаю вас, мистер Харгрейв. Однако мне необходимо выслушать и ваше мнение. Все сказанные вами слова останутся между нами. Я даже не буду ничего записывать. Мне нужен ваш ответ. Я должен знать правду. Так вы хотите оставить Джейкоба в своей семье?

— Нет! Ни за что на свете! Но разве у меня есть выбор?

Льюис и Сюзанна Хоулт

Он очнулся в Онтарио; она на окраине Финикса. Он был бухгалтером. Она учила детей играть на фортепьяно.

Мир изменился, но все-таки остался прежним. Машины ездили тише. Здания вздымались выше и сияли по ночам гораздо ярче, чем они привыкли видеть. Люди казались более занятыми. Вот, в принципе, и все. Хотя это было не важно.

Он направлялся на юг, перемещаясь на товарных поездах, как это уже никто не делал годами. По воле судьбы или благодаря своей удаче он какое-то время уклонялся от сотрудников Бюро. Она двигалась на северо-восток, подчиняясь непонятному чутью или зову. Но это длилось недолго. Ее поймали и отвезли на окраину Солт-Лейк-Сити, где уже создавался главный центр содержания для всего региона. Вскоре на границе Небраски и Вайоминга взяли и его.