Час мужества - Николай Михайловский

Однако Голев тут был явно неправ. Финский залив, густо минированный, превратился, по словам моряков, в «суп с клецками». Часто мины всплывали у самого борта, и люди шестами отталкивали их, прокладывая путь своему кораблю. Днем можно было увидеть плавающие мины, и все равно транспорты подрывались. А в темноте мину не заметишь. Потери были бы больше...

«В 8 часов лег спать в кабине машины. Проснулся от стрельбы и взрывов бомб. Выскочил наружу...» (28.8.41 г.).

Он увидел массу людей. Те, кто спал в трюме, поспешно выбирались на палубу. Головы запрокинуты, окаменевшие лица, все взгляды устремлены в небо. Самолеты с крестами на крыльях проносятся над судном со свистом и воем, от которого дух захватывает, падают бомбы.

Фонтаны воды поднимаются вокруг и долетают до палубы. Но вот удар потряс корпус транспорта. Ходовой мостик охватило огнем. Голев почти лицом к лицу столкнулся с бойцом, ворот гимнастерки расстегнут, в глазах немой страх. «Погибаем. Спасайся, кто может!» — истошно вопил он. Голев вынул из кобуры наган, схватил паникера за плечо, стиснув зубы, приказал: «Стоять на месте! Иначе расстреляю!».

И тут же появились командиры старше Голева по званию: бывший начальник штаба ПВО Таллина полковник Потемин, полковой комиссар Лазученков. Началась борьба с пожаром. Люди проявили величайший героизм, действуя ломами, бросались в огонь, сбивали пламя своими намокшими шинелями. Одни с обожженным лицом и руками выскакивали из пожарища — туда устремлялись другие, стараясь пресечь путь огню.

Позднее Голев запишет в своей тетрадке:

«Пришлось людей организовать на тушение пожара. Подошел буксир, но как только на нем узнали, что с котлами у нас положение опасное, сразу ушли. Бросили клич по кораблю, вызывая механиков и кочегаров. Пар спустил Шумейко. В одном месте еле затушили. Я чуть не задохнулся в противогазе и мокрой шинели. Во время пожара отстреливались от самолетов... Пожар все же потушили... Я так устал, что еле держался на ногах. Вызвали налаживать радиосвязь. Опять налет 9 самолетов. Спрятался под лебедку, но это вроде как страус прячет голову под крыло. Встал и смотрел вверх, куда полетят бомбы. Ни одной мысли, что нам конец. Попадут или не попадут. Бомбы первого самолета просвистели левее впереди. Второго — правее. Все 9 самолетов, сбросил каждый по 6-9 бомб, промахнулись. Я от усталости еле стоял. После налета поели и улеглись спать. Проснулся от следующей бомбежки. Одна бомба попала в бункер. В машинном отделении бушует огонь. Стали поступать обожженные. Зину и всю нашу каюту посадил за перевязки. Опять прилетели самолеты. Обстреливали из пулемета. Мы в 15 милях от острова Стеншер (Вайндло)» (29.8.41 г.).

Остров близок. А попробуй до него добраться, пройти эти пятнадцать миль, если в котлах упало давление, механизмы повреждены, перестало биться сердце корабля... Нужно немедленно собрать людей, способных за короткий срок ввести в строй поврежденные механизмы. Ищут командиры вновь образованного штаба. Голев вспоминает, как во время пожара в общей сутолоке объявился моряк с забинтованной головой. Спокойный, рассудительный, он объяснил, что без доступа кислорода не может быть горения и предложил забрасывать огонь мокрыми брезентами, а когда брезентов уже не осталось, пустили в ход шинели и даже простыни. Наконец огонь удалось блокировать и вовсе затушить... Где этот человек? Исполнив свой долг, он затерялся, исчез в массе народа. Помнится, он был в морском кителе с малиновыми инженерными просветами меж золотистых нашивок старшего лейтенанта на рукавах. Найти — чего бы это ни стоило! Такие все могут! Голев досадовал на себя: не узнал, кто он, откуда?

И все же он разыскал старшего лейтенанта. Тот лежал на дне расщепленной шлюпки. Свежая повязка на руке привлекла внимание Голева. По лицу незнакомого моряка проскользнула едва заметная улыбка:

— Ну что, товарищ дорогой, пока живем-здравствуем? — проговорил он.

— Не очень-то здравствуем. Мы с вами даже не успели познакомиться, — Голев назвал себя и первым протянул руку.

— А я старший лейтенант Подгорбунский, — ответил тот, поправляя повязку. — Зовут меня Николай Николаевич.

— Обстановка, сами видите... — объяснял Голев. — Мы в пятнадцати милях от острова Стеншер. Машины вышли из строя, а надо дойти туда своим ходом. Если не починим за ночь, утром нас снова начнут бомбить...

Подгорбунский задумался:

— Так то оно так, только что там в машине, надо по смотреть.

Голев представил Подгорбунского полковнику Потемину, возглавлявшему походный штаб, и, получив от него «добро», спустился со старшим лейтенантом в машину.

— У меня все вышло из строя, — механик беспомощно развел руками. — Ремонт может быть только на заводе...

Подгорбунский вместе с Голевым в сопровождении механика осмотрели котлы, машины... Положив руку на плечо своему коллеге, Подгорбунский сказал:

— А что, если соберем умелых ребят, — они наверняка найдутся, и попробуем без завода.

— Пробовать можно. Только, думаю, бесполезно, ведь нужны материалы, приспособления, запасные части механизмов. Где их возьмешь?

— Ну а если мы останемся без хода, на рассвете прилетят фашисты, и нам с вами хана, механик, придется рыбку кормить...

Решили действовать. В тот же час командиры штаба продолжали поиск среди пассажиров механиков, кочегаров, слесарей. Собрали небольшую группу. И эти люди, воодушевленные инженером Подгорбунским, взялись за дело. Вместе с горсткой добровольцев работал и Голев, впервые после студенческой практики на заводе взявшись за молоток и зубило.

За ночь было совершено настоящее чудо. К рассвету ввели в строй котел, машину, и «Казахстан» своим ходом подошел к острову Вайндло.

Приказ штаба был высаживаться не всем сразу: сначала бойцам с техникой — им надлежит занять круговую оборону, потом раненым.

— Вы остаетесь на «Казахстане», — сказал полковник Потемин, обращаясь к Голеву и Подгорбунскому. — Все хозяйство на вашу ответственность.

— Есть, товарищ полковник! — отвечали оба.

Помню возвращение эскадры в Кронштадт 28 августа 1941 года. Нас, принявших по пути холодную балтийскую купель, пересадили на тихоходный пароходик «Ленинградсовет». Он шел со скоростью шесть узлов, больше пятидесяти раз на него налетали немецкие самолеты. А на ходовом мостике стоял не какой-нибудь морской волк, а лишь старший лейтенант Николай Николаевич Амелько. Самолеты входили в пике — он смотрел в небо, руки управляли машинным телеграфом. Оставалось дивиться его безошибочному расчету, он умел поймать тот самый критический момент, когда от самолета начинали отделяться бомбы. Тогда по его команде корабль, шедший полный ходом, отворачивал в сторону или даже застывал на месте, и бомбы летели в воду. Снаряды у нас кончились, смолкли зенитки, и выручало только искусное маневрирование, ни одна бомба не попала в цель. Да, это был талантливый моряк, проявивший себя в самые трагические дни. Не удивительно, что он стал потом адмиралом, командовал Тихоокеанским флотом, занимал пост заместителя главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР...

И точно так же Голев со своими машинами, можно считать, чудом дошел на израненном, наполовину сгоревшем транспорте «Казахстан». Когда он появился на рейде, команды боевых кораблей, в том числе и крейсера «Киров», выстроились по бортам, приветствуя героев, своим ходом добравшихся сперва до островка Вайндло, а затем и до своей родной Кронштадтской гавани.

Толпа моряков встречала Голева и его спутников, переживших за одни сутки столько, что хватило бы на всю человеческую жизнь. И один молодой военный в армейской форме с тремя кубиками и инженерными знаками различия в петлицах гимнастерки вырвался из толпы, зажал Голева в своих объятиях и весело произнес всего три слова: «Анта, Адели, Ута...».

Да, это был его коллега, товарищ по оружию, которого он в Таллине услышал по рации, а теперь Голеву предстояло с ним вступить в суровую пору блокады, голодать, холодать и вместе с тем жить и сражаться...

По схеме «Плутон»

В общем потоке нашей документальной литературы трудно познакомиться с каждой новой книгой. Порой мне кажется, что все связанное с войной уже описано. И не один раз. Вроде никаких новых открытий ждать не приходится. Вместе с тем нельзя не признать, что почти в каждой книге сказано какое-то новое слово о войне.

Находки, открытия часто случаются совсем неожиданные, как было с дневником инженера Голева; пылилась тетрадь тридцать с лишним лет в шкафу или письменном столе и после смерти ее владельца была передана музею дважды Краснознаменного Балтийского флота. Так мы узнали о советских радиолокаторах, испытывавшихся в разных местах, в том числе и в Таллине, в подлинно боевой обстановке.

Нередко красные следопыты раскапывают что-то подобное — об их работе пойдет речь дальше. А то, работая в архиве, вдруг среди массы бумаг найдешь такое, что и самому не верится. Думаешь, как же мы об этом раньше-то не узнали?!