Час мужества - Николай Михайловский

Оказывается, вот когда родилась гениальная идея! Отсюда все и пошло.

Корабль вышел в море, и нашим глазам предстало все знакомое с давних пор и потому особенно близкое и дорогое: островки-форты — недремлющие стражи на подступах к Кронштадту. Они верно служили не одно десятилетие, а сегодня разоружены, подобно старым морякам, ушли в отставку. А вот и Шепелевский маяк, последний провожатый моряков в далекие плавания. Навстречу нам идет сухогрузный транспорт под флагом ФРГ, и на его мачте взвивается традиционный флаг «Счастливого плавания!».

Все дальше и дальше как будто расступаются берега, скоро они растворяются и в конце концов исчезают вовсе. Остается темно-зеленая вода и небо.

Мы входим в ритм привычной всем походной жизни. Тренировки у орудий, приборов чередовались с учениями. Тревога — и моряки мгновенно разбегались по боевым постам. Сообщалось, что вот-де в таком-то районе обнаружены самолеты или корабли противника. И все, начиная от командира корабля до коков, — кстати говоря, и они расписаны по боевым постам — все были поглощены работой. Только во второй половине дня после многих часов боевой учебы наступала разрядка — в эту пору во всех уголках корабля встречались ветераны войны с молодыми моряками.

Мои мысли по-прежнему были обращены к радиолокатору, не терпелось узнать возможно больше о его прошлом. А настоящее можно было видеть, поднявшись на ходовой мостик. Там непрерывно вращалась антенна локатора кругового обзора. А на экране отражался микромир, все время меняющийся в причудливом круге. Мне интересно было следить за бегом стрелки, перед глазами проплывали то далекие, не видимые простым глазом берега, островки, а то вдруг возникали какие-то движущиеся точки. Вскоре выяснялось — это корабли, плывущие нам навстречу. Разумеется, я докучал своими вопросами штурману, матросам и старшинам, обслуживающим локатор. Они терпеливо все объясняли и, как мне показалось, были даже довольны тем, что объявился этакий «болельщик» их интересной, даже романтической профессии.

Моим сподвижником в поисках материала был неизменный Алексей Федорович.

После дневной суеты поздним вечером мы с ним отправлялись в корабельную библиотеку, просматривали книги, и оба одинаково радовались, сделав для себя какое-то хотя бы маленькое открытие.

— Смотрите, удивительная книга! И как она очутилась в корабельной библиотеке?! Ведь такие фолианты хранятся где-то в Академии наук, — сказал Алексей Федорович, передавая мне научную монографию об А. С. Попове, построенную исключительно на документах.

Мы сели рядом, не торопясь перелистывая увесистый том, пробегали страницу за страницей, и нам открывались первые шаги в науку великого русского ученого-самородка: опыты беспроводной связи в море или, как писал сам Попов, «опыты сигнализации без проводов приближались к условиям практического применения этого способа для целей военно-морского дела». Сегодня покажется удивительным, что установление беспроводной связи на 5-8 километров стало тогда сенсацией для всего мира.

Книга, каждая строка которой имеет необходимые ссылки на архивные документы, поведала нам, сколь труден был путь ученого. Неверие встречал он в родном отечестве, скептицизм проявляло адмиралтейство до тех пор, пока не грянула беда. А случилось это осенью 1899 года. Броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин» шел из Кронштадта в Либаву (ныне Лиепая). На море бушевал шторм, и снежная метель лишила моряков всякой ориентировки.

Проходя остров Гогланд, они заметили огонь южного маяка. Решили — встречное судно, отвернули в сторону, и корабль сел на камни. Только после этого ЧП зашевелились члены морского ведомства. На Гогланде и в других местах началось поспешное строительство станций беспроводной связи. Возникла новая проблема: где изготовлять необходимую аппаратуру. «Радио изобретено в России, а радиоаппаратуру страна должна приобретать за границей», — с горечью писал почитатель изобретателя радио адмирал С. О. Макаров.

Глядя в иллюминатор, мы видели бегущие воды, и только они были нашими спутниками. Но замечательно и символично другое: мы шли теми же морскими дорогами, где ходил А. С. Попов, проводя свои опыты беспроводной связи. И здесь же спустя десятилетия разыгрались морские баталии Великой Отечественной войны. Далекое и близкое как бы сливалось для нас в единый образ героической Балтики, начиная с девятнадцатого года и по сей день, когда в этом мирном море нет-нет да и всплывет рогатое чудовище — мина, напоминая минувшую войну.

Еще в походе мы условились, что первым долгом посетим музей дважды Краснознаменного Балтфлота, созданный в Таллине не так давно, но уже завоевавший популярность у моряков.

В Таллине сели в автобусы. Мы на Нарва-Маанте. Входим в маленький особнячок. Владимир Иванович Гринкевич, радостный, встречает нас, ведет по узкой лесенке вверх, показывает экспозицию — картины, фотографии, макеты, скульптуры...

Закончился осмотр музея. Моряки пошли знакомиться — с Таллином, а мы с Владимиром Ивановичем уединились в кабинете. Он открыл сейф, бережно вынул оттуда потрепанную, с вылинявшей голубой обложкой общую тетрадь.

— Это и есть дневник лейтенанта Голева. Ученый, кандидат технических наук, умер три года назад, дневник завещал нашему музею.

Поблагодарив Владимира Ивановича, я отправился на корабль. Остаток дня ушел на изучение или прочтение страниц, исписанных не всегда разборчивым широким размашистым почерком, где чернилами, где карандашом, — судя по всему, писавшихся второпях. И то, что я узнал из этой тетради, легло в основу документального повествования, воскрешающего еще одну неизвестную страницу войны.

...Он проснулся рано, еще не было шести. Проснулся от скрипа кровати, противно-назойливого, как мышиный писк. В круглом зеркале трюмо напротив отражалось его роскошное ложе. Он подумал: кому была нужна такая громадина-вилла и эта спальня с лепным потолком и скользким паркетом, как в танцевальном зале, и широченная французская кровать, на ней может разместиться солидное семейство. А жили здесь всего двое: владелец фирмы готового платья и его жена, красавица, знаменитая манекенщица, «таллинская звезда», каждый сезон гастролировавшая в Париже. Едва в Эстонии запахло революционными преобразованиями, господа поспешили убраться в Швецию...

Вилла в парке Кадриорг долго пустовала. Но однажды ее заняло маленькое подразделение во главе с лейтенантом Голевым. Подразделение было единственное на всем эстонском участке фронта. Кроме нескольких доверенных лиц из военного руководства, о нем никому не дозволено знать. И чтобы вилла не привлекала внимание прохожих, снаружи даже не было часового. Зато усиленное отделение охраны находилось в постоянной боевой готовности.

Горбатые автофургоны с антенными устройствами на крыше стоят в глубине сада, замаскированные сеткой под цвет листвы, — вот это и есть главная ценность, ради чего здесь оказался инженер Голев.

В эту раннюю пору через распахнутую настежь дверь балкона доносился разноголосый птичий гомон, шорох листвы, а над деревьями голубело небо, и косые лучи солнца золотили верхушки деревьев. До подъема еще больше часа, и Голев продолжал лежать, стараясь не шевелиться и не вызывать надоевший противный скрип: будто под тобой что-то живое упорно напоминает о себе и рвется наружу.

Прошла неделя после его приезда в Таллин, а он продолжал оставаться во власти московских впечатлений. Тихая размеренная жизнь, по утрам поездки в метро на службу в НИИ. Долгие часы в конструкторском бюро над листами ватмана, затем дни и недели ожидания, когда схемы воплотятся в электронные блоки. А сколько ломалось копий в спорах о мощности будущей радиолокационной установки и других параметрах. А помехи? Как их устранить? И бились, пока не создали фильтры и в разноголосом хоре эфира не услышали тоненький слабый голосок отраженного сигнала. Разрабатывались новые и новые схемы — более усовершенствованные, но тут нередко сталкивались интересы теоретиков и практиков. Приезжал Голев на завод с чертежами разместить заказы, а производственники, взвесив свои скромные возможности, говорили: «Не можем». Приходилось искать компромиссы, выбирать нечто среднее. И все же к началу войны советский радиолокатор был готов, смонтирован в автофургонах. Энтузиасты его создания, в том числе и инженер Голев, были убеждены, что он будет надежно предупреждать об опасности.

Он много думал о Москве: там остались мать, Анна Ивановна, сестра Марина и жена. Да, да, жена Катя. И как получилось! Если бы не война — дотянули бы до осени, как и задумывали. А тут раз-раз — и поженились. И свадьбы такой еще, вероятно, ни у кого не было. За несколько часов до отъезда в Таллин собралось несколько его друзей у Марины, наполнили бокалы, а затем все поехали на вокзал. Единственный подарок, который успел Голев сделать своей жене, были лакированные туфли, купленные матерью по его заказу в те недолгие часы, пока он получал обмундирование и проездные документы.