Час мужества - Николай Михайловский

Теперь, лежа в кровати, он вспоминал все это с особенной грустью. Где-то теперь Катя? Возможно, даже и не в Москве, а на Урале или в Сибири. То, что он уже неделю в Таллине и ни одного письма, вызывало беспокойство, Даже если принять во внимание военное время.

Он рывком поднялся, зная, что сегодня с утра опять тренировки. Молодой состав. Да и техника новая. Учиться и учиться... По привычке размялся — и под холодный душ. Будто иглами обжигало тело, чувствуя прилив бодрости, он весело подумал: «Благодать! Ванна, душ — одинаковая прелесть для буржуазии и пролетариата. Вот этого нам в жизни явно не хватало...»

Автофургон прочно стоял на специальном устройстве и для поиска целей поворачивался вместе с антенной и операторами на все триста шестьдесят градусов. Только тогда можно было обнаружить цели. Голев сидел со своими будущими операторами перед экраном. Изображение было неустойчивым, содрогалось, прыгало, мельтешило...

Голев впился глазами в экран и словно по строкам читал страницы давно знакомой книги. Принцип работы импульсного радиолокатора был известен. Он излучает сигналы, затем следует интервал, возвращается эхо сигнала. Гораздо важнее было другое: из смеси помех выделить цель, определить расстояние. В этом-то и заключается мастерство оператора.

Когда на экране четкая горизонтальная линия стала обрастать бахромой, Голев объяснял:

— Это случайные выбросы луча развертки. «Травкой» мы ее называем. Если ее много, то отраженный сигнал не сможет к нам пробиться, вы его не заметите, пропустите цель со всеми вытекающими последствиями. А может, примете ложный сигнал за реальный и понапрасну устроите тревогу. Как же не потерять уже найденный сигнал? Не огорчайтесь, все дело практики, навыка...

Так он обучал своих помощников. Разумеется, он не углублялся в теоретические основы радиотехники, не касался физики ионосферы, электродинамики, теории поля и других высоких материй. Ему важно было научить молодежь тому, что от нее потребуется на войне.

В Таллине в июле сорок первого шла обычная жизнь: по утрам на Ратушной площади люди струйками растекались по узеньким извилистым улочкам, спеша на службу, в кофиках встречались друзья, и даже на «золотом пляже», в ближайшем местечке Пирита, преспокойно загорали отдыхающие. В минуты досуга и Голев не мог удержаться от соблазна выкупаться в холодном море и полежать на песке. Но все время на душе было тревожно от неизбежной встречи с противником.

И вот уже издалека донеслось грозное дыхание войны: «Немцы от нас в 50 километрах, — читаем в дневнике. — Сделали связки гранат. Танки прорвались без пехоты... Орудийную стрельбу уже слышно. Никто из наших бойцов еще не обстрелян... Для мобилизации личного состава рассказал командирам отделений о возможной высадке десанта и действиях против него».

Первые самолеты противника над Таллином, и как на грех начинаются неполадки. «Занимался отысканием неисправностей в одном из узлов. Методику как будто усвоил неплохо. Неисправность нашел...» И это еще не все. Есть и другие огорчения: «Шумы... Нас демаскирует вентилятор. Скорее бы подключиться к местной сети, а вентилятор сменить...»

Появление над городом вражеских самолетов-разведчиков голевскую команду застало врасплох. И после отбоя тревоги из ПВО флота позвонили и с сарказмом заметили:

— Кажется, ваша бандура здесь ни к чему...

Голев, слушая, краснел, но не пытался оправдываться, хотя мог бы и возразить: неполадки при освоении новой техники неизбежны и, кроме того, нет источника постоянного тока, на который рассчитана установка.

«Утром поехал договариваться на электростанцию о подключении нас к сети. Ходил за резолюцией в наркомат коммунального хозяйства. Чудесное учреждение. В нем ни одного человека. Работает один нарком, да и он в Совнаркоме».

Стараясь не объяснять подробно, для чего нужен постоянный ток, Голев добился своего: «Наконец-то мы питаемся от электросети» (14.7.41 г.).

Фронт приближался к Таллину, и потому в машинах установили круглосуточное дежурство. Свободные от вахты бойцы взялись за кирки, лопаты. Вокруг виллы на случай боев роют окопы. Шутка ли сказать: секретная установка, новое слово в технике попадет в руки противника... Правда, на сей счет все предусмотрено. В крайнем случае все хозяйство в один миг взлетит на воздух, и следов не останется. А все-таки жаль творение человеческого ума и умелых рук.

Все тревожнее становятся сводки Совинформбюро, и лейтенант Голев с горечью отмечает в своей тетради:

«Бомбили Москву! От Кати, из дома до сих пор ничего не получаю. Как они это переживают? Подождите, за каждую бомбу эти нацисты получат в три раза больше. Москвичи должны быть не менее стойкими, чем лондонцы» (22.7.41 г.).

«...Не нахожу себе места, Москву бомбят уже третий раз. Из дома ничего нет. Почта, по-видимому, не работает.

Придется письма не писать, а вести дневник. Потом все прочтут... Неужели мы не можем бомбить Берлин? Почему-то несколько раз в день представлял себе раненую маму. Сколько она страдала! И сколько еще впереди! Хотя бы знали, что у меня-то все в порядке» (24.7.41 г.).

Этого дня давно ждали. Начальник разведки полковник Н. С. Фрумкин докладывал вышестоящему начальству: на аэродромах, занятых противником, идет концентрация самолетов, накапливается бомбардировочная авиация, все готовится для воздушных налетов на Таллин и корабли. А их тут немало. Боевое ядро флота во главе с крейсером «Киров». Они пришли из Рижского залива на Таллинский рейд, пока выполняют разные задания, а как только гитлеровские войска приблизятся на пушечный выстрел, огнем будут прикрывать главную базу флота. Все средства ПВО были приведены в готовность. Зенитчики находились у орудий, летчики — у самолетов и, конечно, никуда не отлучался Голев. Большую часть времени он находился в машине у локатора, часами наблюдая за разверткой. Глаза уставали от напряжения. Но нельзя же снова проморгать противника. В тот раз прорвался разведчик, пролетел на большой высоте — и делу конец. А теперь готовится армада для нанесения бомбовых ударов, и дело вовсе не в том, чтобы доказать генералу Зашихину, дескать, не зря мы тут хлеб едим — хотя и это важно, но куда важнее выполнить свое назначение — вовремя оповестить о грозящей опасности.

«Налет двадцати трех стервятников. Обратно улетели только двадцать. У нас без потерь» (20.8.41 г.).

И вот, как это произошло. В полдень открылась дверца фургона, и командир взвода пригласил лейтенанта обедать. «Давайте еду сюда!» — отозвался Голев, и не успел командир взвода уйти, как Голев среди случайных мечущихся вверх и вниз выбросов луча развертки, часто появляющейся бахромы и «травки» — этих неизменных помех — поймал сигнал. И не один, а несколько. Они быстро возникали на экране, как будто сообщая: «А вот и мы...» Самолеты еще были далеко, когда с РЛС был подан сигнал командованию, а оттуда дальше на зенитные батареи и к летчикам-истребителям.

— Летят, проклятые! — только и успел произнести Голев, ни на один миг не отрываясь от экрана, продолжая сообщать по рации все новые и новые данные о самолетах, держащих курс на Таллин.

Его сигналы были приняты. На зенитных батареях сыграли тревогу, и с узкой полоски асфальтированной дороги, на которой вынуждены были базироваться наши истребители, ушли в небо командир эскадрильи Романенко и его летчики Кулашов, Байсултанов, Потапов, Васильев...

На самых подступах к Таллину завязался воздушный бой, и лишь отдельные самолеты, прорвавшись к рейду и кораблям, бросали бомбы. Ничего этого не видел Голев. Он не знал о той, можно сказать, классической атаке, когда молодой истребитель Иван Георгиевич Романенко (ныне генерал-лейтенант в отставке) буквально врезался в строй бомбардировщиков, ошеломив своим дерзким маневром врага. Голев даже не слышал выстрелов зенитной батареи, стоявшей неподалеку от виллы, потому что все его внимание было направлено на экран, куда в это время приходили новые и новые сигналы...

После отбоя Голев снял трубку и услышал знакомый голос:

— На этот раз вы молодцы. Так держать дальше!

Налеты продолжались, и локаторщики, окрыленные первым успехом, старались издалека обнаружить воздушного противника.

Между тем обстановка на сухопутном фронте с каждым днем осложнялась. Части 8-й армии под напором превосходящих сил противника вынуждены были отходить к Таллину. Главным заслоном на подступах к городу стали отряды моряков-добровольцев. Они дрались храбро. Их надежно прикрывали своим огнем корабли, и прежде всего крейсер «Киров».

В Таллине становилось тревожнее. О чем думал Голев?

Какие мысли роились в голове?

«Если фашисты будут напирать, свертываемся и идем на передовую (если она сама к нам не придет). Как-то неудобно, все время чувствуешь, что за тебя кто-то воюет, а ты здесь живешь на даче, пользуешься всеми благами. Польза от нас все же есть и будет еще больше» (5.8.41 г.).