Наперсный крест - Николай Еленевский

V

У штабс-капитана Мирановича отменное настроение. Месяц назад ему жена родила сына. В крещении участвовал весь полк. После крещения офицеры несли Мирановича до самого дома на руках под громогласное «ура». Впереди вышагивал, высоко подняв вверх расписной ночной горшок, в котором плескалось нечто подозрительное, командир второй роты штабс-капитан Иван Соколовский, большой шутник и выдумщик. Этот горшок он, в свою очередь, получил несколько лет назад из рук нынешнего начальника штаба полка майора Леонида Лещинского. Сам майор гордился тем, что его род имел глубинное начало. Его далекий прапрадед был псаломщиком в Лещинской церкви в древнем Пинске. И фамилию свою вписал он в церковную книгу как Лещинский. С тем и пожаловал на свет его большой и ветвистый род. Когда у майора родился сын, то за офицерским столом Соколовский пустил по кругу расписной глиняный ночной горшок, полный ячменного пива с двумя плававшими в этой самой желтоватого цвета жидкости колбасками. Совсем не респектабельного, я вам скажу, вида содержимое. Никто не мог сообразить, что же на самом деле там было налито и что в том налитом плавало. Кое-кто даже брезгливо поморщился. И когда Соколовский, отхлебнув из горшка, закусил колбаской, поднялся невероятный шум, восторг: «Браво! Браво!» Все отдавали должное такому остроумию. Горшок был осушен вмиг, колбаски съедены. Затем в горшок уже наливалось вино, количество которого не измерялось.

– Балагуры, известное дело, – резюмировал господин Кременецкий, который в силу своего служебного и семейного положения старался избегать таких вечеринок, где холостяки предавались винопитию, самозабвенно исполняя романсы под перезвон гитар.

В семье Лещинского горшок хранился до той поры, пока у самого Соколовского не родилась дочь. Теперь этот горшок, ставший своеобразным полковым символом семейного счастья, несли впереди Мирановича, в семье которого ему придется ожидать следующего счастливца.

Все эти дни штабс-капитан на седьмом небе от счастья.

– Ваше преподобие, вы не изволили принять мое предложение?

– И не приму! У каждого свой крест…

– Я так и знал! – и громко хохочет, да так, что стоящие около штабной коновязи оседланные лошади вскидывают головы и стригут ушами.

Миранович всегда смеется громко, заливисто. Мне нравится его искренний смех.

– Я так и знал! А мой-то крест какой, ваше преподобие? За веру, царя и Отечество?!

– Вот именно!

– Славно, весьма славно!! И перво-наперво – за веру!

– Как сынок ваш, Алексей Дмитриевич? – теперь с легкой руки поручика Петрова офицеры между собой зовут штабс-капитана просто – Митрич. И мне это по нраву. В миру человек семейный по статусу и должен быть выше холостяка. Правда, офицеров-холостяков в полку абсолютное большинство. Это отличительная черта военной службы. Женятся ближе к отставке.

Двое дневальных прислушиваются к нашему разговору и тоже улыбаются. Они на выгульной площадке для лошадей убирают в широкую, плетеную из ивовых прутьев корзину свежие навозные кучи, чем вызывают недовольный писк огромной воробьиной стаи. Над Малой Слепянкой голубеет небо. Под заборами на солнечной стороне зеленеет молодым ежиком трава. Ее усердно щиплют худосочные гуси. Здесь многие солдатские семьи держат гусей. По этой живности наш гарнизон уступает разве что Комаровскому фольварку. Гуси всегда вызывают недовольство у вышестоящего командования, когда их стаи дружно захватывают строевой плац. Вожаки стай встречают каждого проходящего мимо громким сердитым шипеньем. Кременецкий ко всему относится терпимо: «Что для солдата хорошо, и для командира тоже недурственно».

У некоторых солдат жены отменные мастерицы, делают пышные пуховые подушки и даже перины, которые предлагают прибывающим в полк молодым офицерам. Говорят, что поручик Петров купил несколько таких подушек.

На флагштоке перед штабом полощется на легком ветру флаг.

День рождения Его Величества государя императора Александра Николаевича отмечается ежегодно. Кременецкий после полковой молитвы приказал выдать солдатам, не участвующим в городском параде, по чарке водки на завтрак.

– Остальные, дабы не иметь неприятных сюрпризов, свое получат после возвращения.

Участники парада выстраиваются в полковую колонну. Кременецкий приглашает меня к себе в тарантас. Над полком взлетает команда, и роты начинают движение.

VI

С балконов, а то и прямо с карнизов, свисают флаги. Площадь уже заполнена народом. Суетятся городовые, стоящие в оцеплении, стараясь не допустить на места, отданные полкам, основательно напирающие толпы. Справляются с превеликим трудом, потому что народ все прибывает и прибывает. Полк марширует по людскому коридору и занимает отведенное место рядом с шуйцами. Чуть поодаль, как раз напротив входа в кафедральный собор, стоят уланы. Их немного. Говорят, что почти весь уланский полк уже в Молдавии.

Мы с Кременецким и офицерами штаба направляемся в кафедральный собор. Здесь по случаю празднования дня рождения государя высокопреосвященным архиепископом Минским и Бобруйским Александром совершается Божественная литургия, в конце которой священником Феодором Миткевичем произносится слово применительно к торжеству. У Миткевича дар писать речи, составлять проповеди… В семинарии его постоянно нам приводили в пример.

По окончании литургии в преднесении чудотворной иконы Божией Матери начинается крестный ход, и мы выходим на соборную площадь. Она буквально наполнена до краев народом и войсками.

После завершения крестного хода его высокопревосходительство командующий войсками Виленского округа генерал-адъютант Петр Павлович Альбединский зачитывает высочайший манифест о вступлении российских войск в пределы Турции. Зачитывает громко. С большими паузами. Его окружение любуется мужественным видом генерал-адъютанта.

Чтение манифеста завершается громовым «ура-а-а!!!», которое трижды перекатывается над площадью, сотрясая ее окрестности.

Полки замирают, а народ продолжает кричать. Ветер, пропитанный запахом весенней Свислочи, по заберегам которой важно выхаживают аисты, поселившиеся на многолетних дубах архиерейского подворья, полощет знамена, играет темляками… Над толпами взлетают шляпы, кепи, дамские шляпки, платки, перчатки…

Архиепископ Александр поднимает вверх руку, давая понять, что нужна тишина, и она понемногу воцаряется.

– Христос воскресе! – начал владыка. – Наконец произнесено роковое слово «война с Турцией», слово, так долго томившее и волновавшее умы и сердца всех русских, слово, более года бывшее почти у каждого из нас на устах…

Пронзительный женский крик взрывает эту благоговейную тишину:

– Ура-а-а!!!

Его опять поддерживают тысячи других. Владыка ожидает, пока воцарится тишина. Я чувствую, как бьется сердце.

…– Торжественно произнесено это решительное слово благочестивейшим государем нашим императором всероссийским, произнесено монархом миролюбивейшим, который при вступлении на прародительский престол решился прекратить кровопролитную крымскую войну для блага своего народа, не думая о собственной славе.

Слышу, что стоящий рядом Кременецкий тихонько говорит майору Лещинскому:

– Истинно так!

…– Который в продолжение двадцатидвухлетнего царствования употреблял все меры и средства к водворению прочного мира между народами и царствами Европы и ясно доказал, что он не ищет завоеваний. Который и при настоящих обстоятельствах два года терпел, ожидал, не щадил никаких усилий для избежания тягостной для своего народа войны. Который ничего не требовал и не требует от враждебной Порты ни для себя, ни для своего государства. Одного лишь желает и требует: твердой, положительной защиты угнетаемых единоплеменных и единоверных нам славян от невыносимого турецкого ига. Избавления христиан от поголовного избиения, освобождения их от тех ужасных мучений и насилий, которым непосредственно подвергали и подвергают несчастных христиан неистовые мусульмане…

Народ и войска внемлют каждому слову. Голос владыки звучит над площадью подобно набату:

– Братие! Сердце царево в руце Божией. А потому объявленная ныне помазанником Божиим война начинается, конечно, не без внушения Божественного промысла, пекущегося о царствах и народах и обо всех людях. Так думать и веровать мы должны, тем более что к отклонению войны употреблены были все меры, все искусство мудрости человеческой. Тем более что и война предпринята не из каких-либо честолюбивых или корыстных видов, а, собственно, для защиты невыносимо страждущих православных славян, предпринята по чувству справедливости и истинной чести нашего Отечества. Война, значит, священная, необходимая, неизбежная.

Кременецкий опять что-то шепчет Лещинскому, но я не слышу, только по выражению их лиц вижу, как взволнованы офицеры.