Упрямое время - Игорь Вереснев

– Радик, это ты мне снишься, а?

– Нет, не снюсь.

– Так мы это чё, в самом деле здесь? В будущем?

– Угу, в самом деле.

– А… я это… не хочу здесь. Мне назад надо.

– Назад? На диван, что ли? Так отправляйся. Дойдёшь или помочь?

– Дойду…

Не помню, добрёл я самостоятельно, или Радик меня тащил. Больше кадров яви в моей голове не осталось. Дальше шёл сон.

– …Па, а правда было такое, что вы меня чуть не потеряли?

– Это мама рассказывала? Правда. Мы к бабушке Зое ехать собирались. На вокзале, пока поезд ждали, ты и пропала. Только что сидела возле чемоданов, глядь – уже нету. Ух, как мы испугались!

– А чего вы испугались? Подумаешь, отошла на два метра. Куда бы я делась!

– Не скажи. Это же вокзал. Людей толпы, приезжают, уезжают. Цыганей, опять же полно, жулья всякого. Запросто увести могли. Мы пока искали, к тебе какой-то дядька приставать пытался. А ты что, ничего не помнишь?

– Помню. Как мама меня лупцевала, а я ревела.

– Так было за что.

– Бить детей нельзя, ты сам говорил. Па, а дядька тот куда делся?

– Дядька? Почём я знаю. Убежал. Пошли к двери, следующая остановка – «Цирк»…

Я лежал, чувствуя, как по щекам текут горячие слёзы. Давно этот сон не возвращался. Думал – всё, отпустило, зарубцевалась рана. Ошибся. Вчерашние разговоры снова разбередили. И откуда этот Радька взялся на мою голову?

Нет, Радик был ни при чём, пить нужно меньше. А то вишь, дорвался до халявы. Норму он знает! Сказал бы: «О себе рассказывать ничего не буду», и баста.

Я открыл глаза. Утро уже давно началось, ходики восьмой час натикали. А сегодня у нас среда, рабочий день, между прочим. Значит, нечего отлёживаться.

Встал. Голова шумела и противно кружилась. Но это не страшно, это перетерпеть можно. Радик с меня штаны стащил, вот что хуже. Пришлось наклониться, чтобы надеть, и кровь тут же болезненно ударила в виски. Под холодный душ в самый раз, но занято, Завадский в ванной плещется. Тоже похмельный синдром прогоняет? Хотя он-то выпил всего-ничего.

От нашего вчерашнего пиршества следов в комнате не осталось, Радик ещё вечером всё на кухню унёс. А интересно, он догадался в холодильник бутылку минералки засунуть?

Я уже собрался на кухню в разведку идти, когда заметил лежащий на тумбочке браслет. «Хронобраслет». С минуту разглядывал его, затем взял осторожно. Тяжёлый, увесистый. Приложил к запястью, защёлкнул застёжку. Помедлив, нажал кнопочку над циферблатом. Узкая стрелка дрогнула, чуть отошла в сторону от широкой. Потом ещё немного. Направление ветра времени не совпадало с его течением.

Голова прояснилась мгновенно. А если это в самом деле машина времени?! Не из кино, не из книжки – настоящая! Если не врал Радька, не фантазировал? Я же смогу вернуться в прошлое, и всё исправить! Легко! Не пущу Ксюшу за мороженым, и ничего страшного не случится. Никогда не случится!

Стараясь унять дрожь в пальцах, я выставил угол атаки, как показывал Завадский. И сообразил, что не слышу больше шума воды.

Радислав стоял в дверях ванной и пристально наблюдал за мной.

– Гена, не надо. Ты не сможешь изменить историю. Брэдбери ошибся с эффектом бабочки. То, что должно произойти, уже произошло.

– Да мне начхать и на историю, и на бабочку, и на твоего Брэдбери. На всех скопом, и на каждого в отдельности, понял? Моя дочь не должна была умереть в двенадцать лет. Не должна попасть под машину того урода. Это случайность, понял? И если твоя игрушка действует, то я эту случайность исправлю!

– Гена, ты же не знаешь главного. Тебе не позволят…

– Да пошёл ты!

Я нажал кнопку «старт».

Глава 2. Июль, 2009

В первое мгновение мне показалось, будто под дых дали. Радик что-то продолжал говорить, но голос его резко изменил тембр, превратился в рокот, гул, так что слов не разберёшь. Оборвался. Тишина повисла в комнате, абсолютная. Ни автомобильного шума за окном, ни урчанья в водопроводных трубах. Затем фигура Радика начала расплываться. Превратилась в пятно, размазалась, растворилась. И так же начали терять очертания предметы вокруг меня.

Это ощущение я даже сравнить ни с чем не мог. Ближе всего – когда хороший удар в голову пропустишь. Да, прав был Радик – спьяну в такие игры играть не дело. Голова кружилась, желудок в горло выворачивался. Я еле удержался, чтобы не стравить. Пора выбираться на свежий воздух.

Попытался сделать шаг, и меня тут же повело в сторону. Помню, где-то там были кресла, стол, но сейчас всё это стало колышущейся тушей, то и дело меняющей положение. Будто живой. За что именно я зацепился, даже не понял. Попытался схватить, чтобы не упасть, не потерять равновесия, а оно не держало. Руки нащупывали скользкое, сочащееся между пальцами. Кажется, только что я цеплялся за спинку кресла, вполне твёрдую и устойчивую. И в следующую секунду эта твёрдость исчезает, рука проваливается в манную кашу.

Не знаю, сколько минут понадобилось мне, чтобы выбраться из комнаты. Хорошо, хоть проём двери оставался чётким и ясным. Стены с выцветшими обоями – тоже. И блямба выключателя на стене. В коридоре царил мутноватый полумрак, потому я машинально ткнул пальцем в выключатель.

Нажимать оказалось не на что. Я отдёрнул руку, не поняв в первый миг, испугавшись, что шарахнет током. Затем сообразил – внутренности блямбы тоже размягчились.

В начале коридора у Завадского располагался уголок для обуви – всё по культурному, зашёл с улицы, переобуйся, будь добр. Там стояли тумбочка с коробкой для щёток и крема, Радиковы кроссовки и мои «гавнодавы»… вчера стояли. А сегодня моя обувка растворилась бесследно. Пришлось топать в шлёпанцах, выделенных Радиславом. Всё лучше, чем в одних носках.

Следующим испытанием стала входная дверь. Обыкновенная, деревянная, со старым «совковым» замком. Она не желала открываться! Колёсико заело намертво, не крутилось ни влево, ни вправо. И ручка не поддавалась. Я почти отчаялся выбраться из этой ловушки. И вдруг… вывалился на площадку. Нет, дверь не распахнулась, она тоже сделалась мягкой на миг. А когда я развернулся, вновь стояла твёрдая и нерушимая.

Ступеньки и перила лестницы не расплывались, иначе спуститься с четвёртого этажа я бы не смог. Шёл, и благодарил судьбу, что Завадский снимал квартиру не в высотке. Даже представить страшно, что бы ждало меня на месте лифта.

Дверь подъезда выпустила, не артачась, хоть и железная, и с замком кодовым, – это я вчера приметил. Но на улице стало хуже. Когда я браслет надевал, за окном солнце светило, а сейчас непонятно, какое время суток. Рассвет, вечер поздний? Ни солнца, ни луны, ни звёзд. И даже не облака над головой – просто серость. От серости этой всё вокруг выглядело иначе, чем накануне, не сразу и сообразишь, куда идти. Дома оставались домами, чёткие, неподвижные. И ещё столбы. Но проводов между столбами не наблюдалось. От деревьев уцелели стволы и толстые ветви, остальное – пятно, такое же серое, колышущееся, как всё здесь. О людях, машинах и говорить нечего – исчезли. Так, марево над асфальтом. Идти в него было боязно, но не стоять же вечно под подъездом?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});