Бухарские миражи - Коллектив авторов

Из-под пышной чалмы Арабова, повязанной поверх златотканой тюбетейки, струился пот, широкая тесьма на вороте его халата взмокла.

Яхья-ходжа, глядя на это, помолчал, а потом спросил Арабова:

– Ты хоть грамотен?

Отирая платком лицо и затылок, Арабов пробормотал:

– Немного могу читать и писать.

– Бедиля читал?

– В школьном возрасте.

– А понял его?

Арабов молчал, пытаясь угадать, какой новый удар готовит ему Яхья-ходжа. А Яхья-ходжа покачал головой:

– Нет, ты его не мог понять. Ведь твой учитель, – если он помер, царство ему небесное, если жив, будь он трижды проклят, – этот твой учитель сам, небось, не понимал Бедиля. А у поэта сего есть и общепонятные стихи, но ты этих стихов не видел. А если и видел, то поспешил позабыть. Они могли повредить тебе, эти вот стихи Бедиля:

Никто не набьёт свой карман серебром,

Доколе не станет карманным вором.

Прочитав это двустишие, Яхья-ходжа отвернулся от Арабова и обратился к Шарифджану:

– Удивляют меня и раис Бухары, и миршаб: бедняка за карманную кражу хватают, избивают плетью и сажают в темницу, ведь карманник при удаче стащит пять тенег, самое большее – десять. А чаще случается, что вместо серебра выхватит сгоряча тыквенную табакерку, а её на базаре и за четыре гроша не продашь! Всякому понятно: не о таких бедняках писал Бедиль два века назад, а об этих вот, у которых сотни тысяч золота накоплены воровскими путями. Но этих никто не тронет; наоборот, чем больше у них наворовано, тем больше их почитают.

Яхья-ходжа помолчал, потом, вопреки своему обыкновению, сел.

Одна из ниш традиционного бухарского дома. Фото автора.

– Вчера я интересный случай видел. Был я на берегу водоёма Диванбеги, когда, незадолго перед полуденной молитвой, явился туда раис Бухары. Для него поспешно расстелили ковёр перед мечетью. Он расселся и разослал своих молодцов на поиски преступников.

Молодцы обежали все чайные и все харчевни вокруг водоёма, схватили какого-то человека и поставили перед раисом: «Это заядлый карманник!»

Раис осведомился: «Есть ли свидетели его воровства?» Люди толпились вокруг, но помалкивали. Тогда сквозь толпу протискался этот вот твой гость, Арабов, о подобных которому ещё двести лет назад Бедиль сказал, что они воры из воров, протискался и засвидетельствовал: «Я своими глазами видел, как он воровал!»

Раис, узнавши этого Арабова, подобострастно привстал, почтительно, приветствовал такого свидетеля, усадил рядом с собой, а слугам велел раздеть воришку, всыпать ему сорок без одной плетей и потом отвести в темницу. И объявил: «Завтра доложу о сем злодее его высочеству, всемилостивейшему эмиру нашему»

Яхья-ходжа сокрушённо развёл руками: – Ведь это крайняя мера – доклад о злодее самому эмиру. Если найдутся у бедняги какие-нибудь сбережения, он откупится и доклад эмиру не состоится. Раис заберёт его пожитки и отпустит его на все четыре стороны. И после этого мелкий вор станет крупным разбойником, потому что раис станет для него своим человеком. Если же у бедняги ничего за душой не окажется, эмиру о нем доложат, а эмир скажет: «Заточить! Чтобы гнил воришка до конца дней своих во тьме кромешной!»

Говоря это, Яхья-ходжа взволновался. Гнев охватил его, глаза его сверкали, пена белела в уголках рта.

– Плюю я на воров! На подобных вот воров и на самого крупного из них, на его высочество! – Порывисто встал и ушёл.

Яхья-ходжа не был профессиональным поэтом, но многие говорили о его сильном поэтическом даровании. От случая к случаю он сочинял сатирические стихи, произнося их перед теми, в кого они были нацелены, как бы ни был силен человек, рассердивший поэта. В одном из стихов он высмеял кушбеги Бухары – Джанмирзу.

Случилось так, что Джанмирза, гордившийся своей на редкость пышной, величественной бородой, пожелал понравиться Яхья-ходже и снисходительно попросил:

– В прежние времена великие поэты сочиняли панегирики своим знатным современникам, дабы увековечить их память. Не мешало бы и вам, достопочтенный поэт, чем-нибудь выразить внимание к вашему покорному слуге. Это оказало бы мне честь, а о вас сохранилась бы память.

Яхья-ходжа, не моргнув глазом, ответил на это такими стихами:

Взглянувши в зеркало, кушбеги, возгордясь,Ликует: «Ах, какая борода!»Но, к бороде Кори Саме оборотясь,Тоскует: «Ой, какая борода!»

Затем Яхья-ходжа с сожалением развёл руками:

– Не прогневайтесь, уважаемый кушбеги, но, кроме бороды, я у вас не заметил ничего, чем вы могли бы гордиться и что я мог бы воспеть. Но и эта ваша борода ничто в сравнении с бородой муллы Кори Саме!

Однажды другой очень знатный эмирский военачальник также обратился к Яхья-ходже с предложением написать о нем. Это пожелание высказано было в присутствии многочисленных высокопоставленных придворных. Яхья-ходжа быстро сочинил и тут же, в присутствии всех собравшихся прочитал оду из пятидесяти отличных по рифме двустиший, размером, которым написана «Шахнаме» Фирдоуси (Мутакариб – разновидность метрической системы стихосложения аруз. Этим размером, как правило, писались эпические произведения). Но процитировать эту оду невозможно: она состоит из таких выражений и основной образ её таков, что для печати неудобен.

Яхья-ходжа был одним из близких друзей нашего выдающегося учёного Ахмада Дониша, его частым гостем и собеседником. Со слов Яхья-ходжи Ахмад написал большой рассказ, почти роман, под названием «Хаджи Бобо» в своей книге «Редкостные происшествия» («Наводир ул-вакое» – крупнейшее произведение Ахмада-махдума Дониша).

Садык ходжа Гулшани (Автор утраченного сочинения «Подробная география» и многочисленных любовных стихов, знаток поэзии, землемер, математик) был учёным. Когда я служил у Шарифджана, ему было лет тридцать. Белолицый, черноглазый, с большой широкой бородой, он был крепко сложен и красив. Одевался он скромно, но очень опрятно.

Он тоже хорошо рассказывал всякие истории, хотя и заикался слегка. Это заикание даже украшало его речь, придавая ей какое-то особое обаяние. Из учеников бухарских медресе он первым изучил русский язык.

Он жил в одном квартале с Ахмадом Донишем, постоянно с ним встречался, и, говорят, именно Ахмад Дониш убедил его заняться изучением русского языка, а благоприятствовало этим занятиям и ещё одно обстоятельство.

У Садык-ходжи был дядя, искусный ювелир. Бухарцы звали его Ходжа-печатник за мастерство, с каким он делал печати и всевозможные золотые изделия. При эмире Музаффаре он подвергался преследованию и, чтобы спасти голову, бежал из Бухары. Поселившись в Самарканде, он купил там дом и принял российское подданство.

Юренев Сергей Николаевич (1896—1975)

Биографическая справка:

Исламовед, историк, этнограф, специалист по музыкальной этнографии (особенно чувашским песням); впоследствии исследователь архитектуры и материальной культуры Средней Азии.

Родился в селе Заскарки Лепельского уезда Витебской губернии, в дворянской семье. Окончил МАИ; оставлен при институте в качестве научного сотрудника. С 1920 заведующий кабинетом церковной археологии при Витебском отделении МАИ. В том же году вся семья Юренева была выслана в Тверь. Работал здесь в различных учреждениях (в т. ч. инструктором политпросвета, председателем экскурсионного бюро). Собирал материалы по этнографии и музыкальному фольклору народов СССР (в частности, чувашей). В конце 1929 после ареста братьев, перед угрозой неминуемого ареста уехал из Твери в Среднюю Азию. В 1931—34 преподавал в различных вузах Узбекистана (Фергана, Бухара). Затем в связи с болезнью матери вернулся в Калинин (Тверь). Участвовал в организации Калининской картинной галереи. Во время немецкого наступления на Москву в октябре 1941 вынужденно остался в Калинине с больной матерью на руках; возглавил брошенную бежавшим музейным начальством Калининскую картинную галерею, лично спрятал наиболее ценные экспонаты, спас все музейные ценности. По освобождении Калинина в декабре 1941 работал преподавателем местного педагогического института. Вскоре по доносу арестован; обвинён в «сотрудничестве с врагом». 11 августа 1942 осуждён Военным трибуналом гарнизона г. Калинин на 10 лет ИТЛ (ст. 58—1а УК РСФСР). Освобождён 24 ноября 1951 по отбытии срока с зачётом рабочих дней из мест лишения свободы Горьковской области. Впоследствии жил в ссылке в Бухаре, в келье (худжре) одного из средневековых медресе, исследовал архитектурные памятники, вёл раскопки, собирал коллекции древностей, частично переданные им в Эрмитаж и МГУ, а также по завещанию – в Бухарский музей. В 1952—58 гг. штатный археолог специальных научно-реставрационных производственных мастерских; затем вышел на пенсию, но по собственной инициативе, без какого-либо вознаграждения, продолжал деятельность археолога, краеведа и неофициального гида. Знаток народных ремёсел, открыл ряд талантливых бухарских мастеров-усто, сделав их творчество известным общественности. С его помощью началась в областной г. «Советская Бухара» серия публикаций «Архитектурные памятники Бухары». Реабилитирован в 1989 году. В 1995 имя Юренева присвоено правительством Узбекистана одной из улиц Бухары.