Слезы русалки - Надежда Виданова

о целом поколении праздных изнеженных состоятельных дельцов.

Глаза тестя светились умом и хитрецой, какая бывает у людей с высокой коммерческой жилкой. Он умел делать деньги из всего на свете, делал их так легко, будто раскладывал колоду карт, намереваясь поиграть в дурака.

Затем Евгений пресытился размеренной жизнью, и благословил небо за свою дочь, свою принцессу Юленьку. Он обожал ее и гордился тем, что Юля выросла красавицей. Вот тут-то фортуна отомстила ему за долгие годы безлимитного пользования ее дарами. Любимая неотразимая Юленька вышла замуж за абсолютно бесперспективного парня, а ведь могла найти себе обеспеченного достойного мужчину. По правде сказать, добровольно Евгений Левин не отдал бы дочь за Вадима Дронова, если б она не забеременела от него. Его утешало только то, что Юленька любила этого дурака, иначе стала бы так позорить семью. Евгений и Алёна Левины сидели за кухонным столом, смотрели куда-то в пустоту и гадали, отчего с ними произошло такое несчастье. Они просто физически не могли выносить этого недоумка, знали бы, что Вадим когда-то станет им зятем, побросали бы свой доходный туристический бизнес (Левины содержали элитный гостевой дом) и убрались бы куда глядят глаза.

Но Евгений Левин погоревал и смирился. Ради своего света в окне – Юленьки. Ради внука (не расти же мальчишке безотцовщиной). Евгений Левин нес на себе крест в виде зятя и его родственников, в частности хамоватого братца Вадима Саши, которого не могла заткнуть за пояс даже такая знатная горлопанка как жена Евгения Алёна Михайловна.

Кстати, о ней. Когда-то Алёна Михайловна была молоденькой нежной красавицей с тихим переливчатым голосом. Теперь же она расплылась вширь от их семейного богатства. Почему оно повлияло на неё именно так? Ведь обычно жены богатых мужчин хорошеют от наличия денег. Но над Евгением Левиным, очевидно, тяготел какой-то злой рок. Он стал погуливать на сторону, но эти сиюминутные наслаждения приносили больше стыда, чем истинного удовольствия. Он был слишком хорошим отцом. Каждая из его ночных девочек напоминала Юленьку. Не дай Бог, чтобы его принцессу постигла подобная судьба.

Но разводиться Евгений не считал возможным. Его слишком многое связывало с женой, в том числе материальная составляющая жизни. Недаром тетка Евгения почитала Алену Михайловну за свою.

– Наша, наша, – одобрительно кивала старая еврейка, наблюдая за женой племянника.

Да уж, такая своего не упустит. Ссорится себе дороже выйдет.

У Вадима с тестем гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. Да,

Вадим с трудом терпит жену и тёщу. Теперь уже невозможно вообразить, что, когда-то он до одури был влюблен в свою милую Юлю. Вадим не строил иллюзий и знал, что в семье жены его никто не жалует, но он был счастлив в браке. До момента, когда его семья оказалась в зависимости. Чем крепче росло осознание того, как он унижен, тем сильнее росла и расцветала на этой благодатной почве ненависть Вадима к жене. Юля перестала казаться ему самой красивой, и он стал смотреть на других женщин.

Подобно тестю Вадим возложил на плечи крест в виде жены и тещи. Знал ли его маленький сын Арсений, что оба его взрослых родственника несут ради него почти непосильное бремя? Хотелось бы верить, что не знал. Ведь Евгений Левин и Вадим, как им казалось, делали все, чтобы он рос в неведении.

Вадим был уверен, что под конец также сляжет с инсультом. Его пугала такая перспектива, но он сумел примириться и с ней. Но он сляжет намного быстрее тестя, ведь у него ко всему прочему еще есть брат Саша.

Подумав о нем, Вадим чуть не врезался в ограждение. По правде сказать, он считал Сашу виновным во всех своих жизненных бедах.

Да, во всем виноват Саша. И эта стерва Лидия. Но Вадим не питал к ней такой ненависти как к Саше. Она была никем, просто случайной женщиной. Засела наростом в сердце братьев подобно раковой опухоли, аналогично болезни, не спрашивая и не думая нужна ли она своей жертве и не ведая, что такое жалость. Но Саша-то…Павел как-никак был ему братом.

Павел… Вадим горестно вздохнул, а на выдохе перед глазами предстал любимый брат с гитарой в руках. Они часто собирались всей семьёй на кухне, Павел играл на гитаре и пел песни, ставшие в семье своими, родными. Даже мать выходила послушать. Даже Саша в эти минуты становился странно задумчив. И вот никогда этого больше не будет. А Павел не успел научить Вадима играть на гитаре, чтоб он продолжил традицию. И стоило ли ее продолжать? Нет в семье больше единства и целостности. Каждый отныне сам за себя.

Теперь Саша приезжает в отчий дом, да еще и с женой. Уехал в Москву работать художником (смешно от самого сочетания этих слов), пока он, Вадим, должен жить бок о бок с родителями, не смея глядеть в глаза отцу, смотреть из окна на проклятый дикий пляж и трястись от страха, когда маленький Арсений идет купаться. Седыми прядями на висках Вадим обязан страху, что мстительное море заберет его сына, он носил в себе это видение, как одержимый, горячо поощряя тещину гиперопеку над Арсением. Хрупкий, бледный, то и дело болеющий Арсений как будто и сам боялся моря на подсознательном уровне.

Но больше всего Вадима бесила Сашина суперспособность плевать на всех и каждого. Он не ведал страха, не признавал компромиссов и сбрасывал с плеч любой крест. Вадим горячо осуждал своеволие брата, выступая его ханжеским судьей. Он никогда не мог признаться сам себе, что завидовал Сашиному характеру, его граничащей с безумием отваге и жажде познать жизнь во всей ее полноте.

Вадим припарковал машину аккурат рядом с Сашиной, еще раз убедившись, что брат-таки приехал. До этого в нем теплилась надежда, что он может передумать.

Вадима никто не вышел встречать, все спали в такую рань. Стараясь быть бесшумным, он направился в прихожую и в испуге застыл.

У Вадима перехватило дыхание. Напротив их семейной фотографии, увеличенной и обрамлённой в дорогую рамку, стояла женщина. Она была одета в белый шелковый халат, длинные волосы рассыпались по плечам в волнистом беспорядке как у.… как у Лидии в ту ночь!

Лидия!

Перед Вадимом с ужасающей реальностью оживал его ночной кошмар. Лидия бледной тонкой рукой трогала Сашино лицо на фотографии.

Она восстала со дна, чтобы их покарать. Когда-то это должно