Фальшивые червонцы - Ариф Васильевич Сапаров

лезть в кузов. Зато удалось разузнать кое-что довольно любопытное.

Выяснилось, к примеру, что в короткие свои загородные отлучки, объявленные на службе лечебными отпусками, Иннокентий Замятин уезжал в брезентовом долгополом дождевике и в болотных сапогах, добывая эту охотничью амуницию у какого-то приятеля. Мадам еще любила подшучивать над его страстишкой и всякий раз допытывалась, почему он возвращается с пустыми руками, без трофеев, а Иннокентий Иннокентьевич отвечал ей с виноватой улыбкой, что всегда был неудачником, что зайчишки и куропатки достаются другим, более сноровистым.

Друзей и близких родственников у Иннокентия Иннокентьевича не водилось. Захаживал, правда, к нему некий старичок, но изредка. По манерам смахивает на большого русского барина, а про себя говорил, что человек он мастеровой, с эксплуататорами чужого труда знаться не желает. Чудной такой старикан, маленько с придурью. Нет, ни имени, ни фамилии его мадам не знает.

Была еще у Иннокентия Иннокентьевича то ли жена, то ли сожительница, имевшая на него огромное влияние. Эту звали Глафирой. К себе ее не водил, встречались где-то в другом месте. Стеснялся, поди, лезть к добрым людям со своей пассией. С виду обыкновенная работница, ткачиха или белошвейка. Одним словом, из простонародья.

Как-то мадам очутилась на Выборгской стороне и случайно ее увидела. Шагает под ручку с Иннокентием Иннокентьевичем, видно дожидался ее у фабричных ворот. С мордочки гладенькая, лет двадцати, брюнеточка, а так — ничего особенного. Удивительно, чем смогла прельстить столь достойного молодого человека.

— Почему вы думаете, что особа эта имела влияние на Иннокентия? — спросил Александр Иванович ревнивым тоном уязвленного в лучших чувствах кузена. — Мало ли смолоду бывает любовных интрижек? Крутил романчик от скуки, вот и все...

— Извините, сударь мой, я точно вам говорю, — возразила процентщица. — Командовала им, как ей вздумается...

— Но вы же не были с ней знакомы!

— Зато с ним прожила три года по соседству. Сама все видела, знаю в точности. Ссора у них как-то вышла, недоразумение. Последние месяцы совсем не встречались, так он весь извелся, бедняжка. С лица потемнел, ни с кем говорить не может. Поверьте мне, ужасные были переживания. И все из-за этой твари, прости меня господи, все из-за нее, чертовки...

— А не кончил он на этой почве самоубийством?

— Ну что вы такое говорите, сударь мой! — всплеснула пухлыми ручками мадам Горюхина. — Другое я мыслю, совсем другое. Не убит ли за нее? Из ревности, а? У них, у фабричных, расправы бывают ужасные. Выследят где-нибудь — и ножичком в бок...

— Недурно бы разыскать эту особу. Поговорить с ней по душам, порасспрашивать. Вы адреса ее не знаете?

— Увы, сударь мой, не знаю.

— А на какой фабрике работает?

— И этого сказать не могу. Возле Гренадерского моста их повстречала, а фабрик там пруд пруди. Как раз смена кончилась, толпой валили работницы...

— Жаль, что не знаете...

— А на что вам искать-то ее? — удивилась процентщица. — Беспокойство себе причините, хлопоты лишние, неприятности. Глядишь, и беда может грянуть, на шантаж нарветесь. Опять же власти у нас строго присматривают за иностранцами, к любой ерунде могут придраться... Нет, не советую связываться, бог с ней...

Гость задумчиво кивал головой, как бы уступая перед неотразимостью доводов мадам Горюхиной. В самом деле, негоже ему, солидному коммерсанту, разыскивать какую-то сожительницу своего трагически погибшего кузена. Слишком велика честь для этой особы, слишком хлопотное занятие...

Визит следовало заканчивать. С тем же задумчивым видом и как-то даже небрежно гость попрощался, быстро ушел. Процентщица осталась в недоумении, стараясь догадаться, чем вызвана столь внезапная перемена.

Задача была сложной.

Трудно найти иголку в стоге сена, но еще, пожалуй, труднее разыскать в Ленинграде молодую женщину, о которой известно, что зовут ее Глафирой, что она брюнетка и, возможно, трудится на одной из фабрик Выборгской стороны, причем разыскать быстро. Любые проволочки в подобных случаях идут во вред следствию.

Не заезжая на службу, Александр Иванович вскочил в трамвай и отправился к Гренадерскому мосту. На Выборгской стороне ему не нужно было кого-либо расспрашивать. Знал он ее, эту рабочую цитадель большевизма, как собственные пять пальцев еще с той далекой поры, когда скрывался здесь от царских ищеек.

Ближе других к мосту расположена бумагопрядильная фабрика известного мануфактуриста Керстена, названная ныне «Октябрьской». Это, собственно, маленькая фабричонка, сооруженная еще в незапамятные времена. Низкие, будто вросшие в землю, корпуса с островерхими крышами, закопченные, подслеповатые окна, тяжелый, несмолкаемый гул сотен ткацких станков.

Обращаться к инспектору по кадрам вряд ли имело смысл. Покрутишь в руках списки, в лучшем случае выяснишь, сколько на фабрике работниц по имени Глафира. Неизвестно даже, брюнетки они или блондинки, — кадровикам внешность безразлична.

Начал Александр Иванович с розысков секретаря партийной ячейки. Минут десять они пошептались при закрытых дверях, после чего в ячейку было вызвано несколько партийцев фабричного управления, которым Александр Иванович объяснил задачу.

В обеденный перерыв по всем цехам «Октябрьской» было оглашено несколько непривычное объявление. Сводилось оно к тому, что каждую работницу, которая так или иначе знает гражданина Замятина, Иннокентия Иннокентьевича, просят незамедлительно явиться в фабком. Дело сие срочное, большой важности, просят поэтому использовать обеденный перерыв.

Риск, конечно, был. Окажись в логических умозаключениях Александра Ивановича ошибка — и не прояснить бы ему эту загадочную историю, не докопаться до причин убийства на Фонтанке. Вернее, и прояснил бы, и докопался бы, но гораздо позднее.

Однако от ошибок не могут уберечься и те сверхосторожные товарищи, которые ни разу в жизни не рискуют.

Глафира вбежала в тесную комнату фабкома стремительно, сразу внеся в нее ощущение тревоги. Увидела за столом председателя незнакомого мужчину в светло-сером костюме с искрой, остановилась в нерешительности, подумала и все же спросила напрямик, разом отметая условности ситуации:

— Это вы интересуетесь гражданином Замятиным?

— Успокойтесь, пожалуйста, — сказал Александр Иванович. — Присядьте вот здесь, не будем торопиться. Мне действительно надо знать о ваших взаимоотношениях с Иннокентием Иннокентьевичем Замятиным. Сразу хочу предупредить — не из праздного любопытства. Основания для этого веские...

— Его арестовали, да? Он в тюрьме?

— Обещаю вам ничего не скрывать, но прежде должен услышать ваш рассказ. Могу задавать вопросы, если желаете, быть может, так будет удобнее. Скажите прежде всего — чем была вызвана ваша ссора с Замятиным, из-за чего вы повздорили?

— Вам и это известно? Вы следователь, да?

Трудный получился у них разговор. Вдвойне трудный и мучительный, потому что нужно было вторгаться в