Синий дым - Юрий Софиев

Отдых

Земное счастье. Лето. Тишина.Медлительное облако над садом.Чуть пламенеющая даль видна.Ты рядом — больше ничего не надо.

Как будто не было обид и зла,Все эти годы с радостью приемлю.В густом овсе кричат перепела.На что ещё мы променяем землю?

Я большего не жду и не ищу,Хоть каждый миг всегда сулил разлуку…[6]И матовую от загара рукуРоняешь ты в высокую траву.

1932.

«Сквозь шумы автомобилей…»

Сквозь шумы автомобилей,Чириканье воробьёв.Сквозь всё, что мы позабыли,Мне вспомнилось имя твоё.

Где ты? — в Нью-Йорке, в Шанхае,В Калифорнии или в Москве?…Мы любили с тобою в маеХодить по свежей траве.

Почти ничего не осталосьОт прошлого. Даже сныКонцом своим и началомУходят в годы войны.

И как в обречённости некойУ страшных снов мы в плену,Потому что нельзя человекуДо конца позабыть войну.

А в то безмятежное летоМы жили в доме большом.Стрелял я из пистолетаИ ездил с тобой верхом.

1935.

«Свод потолка и холоден и крут…»[7]

Свод потолка и холоден и крут,Холсты картин давным-давно поблёклых,Но той же райской радостью цветутСредневековые цветные стёкла.

Заснул Адам под деревом в саду.Склонился змей и искушает Еву.И вот уже Архангел, полный гнева,На землю гонит, к бедам и труду.

А грешников поджаривают бесы.Склонясь над яслями, мычат скоты…И с башенной огромной высотыПоплыл удар густой и полновесный.

Перекрестились женщина, солдат…Века, века о том же — о пощаде.С такою же надеждою во взгляде…И так же исчезают без следа.

Как грустно, что не существуют черти,Как грустно, что не крестится рука.Какая это мутная тоска,Так унизительно искать бессмертья.

Вот если б мы уехали с тобойСейчас в Италию или в Египет,Или шумели бы над головойВ Австралии гиганты эвкалипты,

Или волны ленивый, мерный всплёскМы слышали, и красных сосен пенье,Или под стук ритмических колёсДремали бы в блаженнейшем томленье…

По улицам весёлых городов,Мы, крепко взявшись за руки, как дети,Бродили бы, без мыслей и без слов,Бродили бы — всё позабыв на свете.

Как стало б на душе у нас светло.От сердца бы всё горе отлегло.Но в этой жизни счастье слишком редко.Мы задохнёмся в нашей душной клетке.

1935.

«Предайся радости, а не печали…»

Предайся радости, а не печалиИ сделай надпись на моём гробу:«Благослови высокую судьбу,Мы бедствия и странствия узнали».

— Всё это так. — С усилием сжимаешьБескровный рот. А я? — и след простыл!И даже ты ведь так и не узнаешь,Как я томился, бедствовал, любил.

1929.

«Всё выпито. Последняя, пустая…»

Всё выпито. Последняя, пустаяБутылка убрана. Уже рассвет.Летит обыкновенная, дневная,Земная жизнь — навстречу и в ответ.

Выходим мы на улицу глухую.(Чуть обозначен город по утрам).Друзья мои, подумайте, какую,Какую жизнь поднять хотелось нам!

Она ещё в рукопожатье каждом.…Всплывает шар. Плывёт в тумане влажном.Из чёрных труб густой клубится дым.И грохот утренних телег по мостовым.

1931.

«Жизнью мужественной, настоящей…»

Жизнью мужественной, настоящейКаждый каждому поможет жить.В бедствиях, в паденьях предстоящихТолько б верному не изменить!

Вот мы расстаёмся утром рано.День начнётся — всё пойдёт в разлад.Сохраним же верность без изъянаЧеловеческому слову: брат.

1933.

«От загара и от ветра бурый…»

От загара и от ветра бурый,Над волнами ты имеешь власть.Днём работаешь — толково, хмуроЧинишь ты разорванную снасть.

Ну, и я, старик, тружусь до потаПод немолчный и глухой прибой.Ты смеёшься над моей работойИ качаешь белой головой.

О тебе я думаю: счастливец.Ты в мой труд не веришь — блажь и ложь.Думаешь: «бездельник и ленивец»,Помогать тебе к сетям зовёшь.

А когда угаснет день несносный,Труд дневной и мы доволочим,Приходи на дальние утёсы —Посидим, покурим, помолчим.

1933.

«Это было в сентябре, на хуторе…»

Это было в сентябре, на хуторе.(Боже мой, какие были дни!)Ты возилась с глиняною утварью,Были мы на хуторе одни.

В тёплый полдень шли тропинкой узкою.Огородами мы шли к пруду.И стояла осень — южно-русская.Это — в девятнадцатом году.

Были мы тогда ещё беспечные —Даже улыбалась ты во сне.Близкое, родное, человечноеВ осени. Звериное — в весне.

И я помню, в странном просветленииОбернулась и сказала ты:«Господи! Как я люблю осенниеГрубые, деревенские цветы».

«Нам трудно жить с растерянным сознаньем…»

В.Мамченко[8]

Нам трудно жить с растерянным сознаньем.Нам трудно жить без настоящих дел.Быть может, одиночества уделСудьбой дарован нам, как испытанье.

Мы изменить не в силах ничего.И может быть, и изменять не нужно.Не утешает ровно никогоИ наша утешительная дружба.

И с каждым днём, и с каждым новым годомТеряем тех, с кем было по пути.А нашу вынужденную свободуВсё безотрадней, всё трудней нести.

С отчаяньем, иронией, сомненьем,Друг дорогой, почти не стоит жить.Почти угадываем, в чём спасенье,Но нет ни сил, ни мужества любить.

1935.

«Подозреваешь зависть. Нет, не это…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});