Окно на базар - Алексей Никитин

- Здравствуйте, доктор, - сказал мне молодой и небритый. - Чем порадуете?

Старый на меня не посмотрел.

Я объяснил им, что мне нужны кролики для опытов. И рассказал про томографы, энцефалографы и слабую совместимость отечественной медтехники со счетными устройствами компании "International Business Machines". Молодой пойти в кролики согласился. Было видно, что от скуки больничной жизни он и в мыши готов был записаться. Старый молча уткнулся в подушку и разговаривать со мной не захотел. На вешалке возле его кровати висел защитного цвета пиджак с двумя генеральскими звездами. Молодой чуть позже представился сам: генерал Кузьмин. И хотя выше младшего сержанта в официальной армейской иерархии Кузьмин никогда не поднимался, он не соврал. Некоторые люди его действительно так называли.

Уже тогда он был серьезно болен, но внешне его болезнь еще не проявлялась. Да и я не был врачом, хоть и носил белый халат. Далеко не все люди в белых халатах настоящие врачи. Мне требовалась картинка мозга для тестирования оборудования, и только. Так получилось, что Женя Кузьмин согласился мне помочь. Я же говорю, ему и самому это было интересно. Даже с колпаком на голове во время тестирования он норовил посмотреть на экран монитора (что было невозможно) и что-то мне посоветовать. Когда-то он окончил медучилище.

Во все дела Кузьмин лез со своим мнением. В Чернобыле его не очень-то ждали, но он поехал туда и сам нашел себе работу. Оттеснив между делом очень секретный подмосковный институт. Потом, как водится, ему это вспомнили...

Он был из тех, кто в шестнадцать командует полком, а в двадцать пять либо становится диктатором, либо гибнет в дворцовом перевороте. Его шестнадцать пришлись не на самое подходящее время. Не было под рукой полка. Ничего у него не было, кроме книг. Школьная учительница с афористичной простотой написала в его характеристике: "Часто фантазирует так, что даже брешет".

В учебном атласе мира рядом с красным типографским пунктиром, наброшенным на карту обоих полушарий и надписью "Магеллан", петляла сплошная линия, проведенная химическим карандашом и подписанная "Женя". В отличие от португальца Кузьмин стартовал из Одессы и, стараясь не пропускать крупных портов, пошел вокруг Африки к Индии, оттуда мимо Китая направился к Сахалину и Камчатке, свернул к Аляске, спустился вдоль западного побережья обеих Америк и, пройдя Магеллановым проливом, поднялся вдоль их восточного побережья. Заканчивалось все в Ленинграде. Замечательное путешествие, мечта мальчишки. Экономически, правда, совершенно бессмысленное.

Вот так у него до поры все и складывалось - ярко, но бестолково. После школы он смог закончить только медучилище. Два курса мединститута, потом год на биологическом факультете университета, потом еще год на химическом. Он был инженером второй категории, работал в Институте органической химии. Его двадцать пять остались в семидесятых. Уже маячили тридцать пять, но ни Тулона, ни Аустерлица, даже Жмеринки или Вапнярки все не было и вроде бы не предвиделось. Кузьмин по-прежнему пытался получить диплом. Ради пропитания семьи шил шапки из подопытных нутрий и кроликов. Шапки продавал на базаре. Получалось плохо.

3 мая 1986 года, когда праздники закончились, директор института собрал подчиненных в актовом зале и объявил, что неделю назад на Чернобыльской станции произошла авария. В выступлении он привычно помянул решения последнего пленума и порассуждал о необходимости "мобилизовать интеллектуальный потенциал института для уменьшения масштабов катастрофы".

- А в чем именно состоит задача? - полюбопытствовали из зала. Поконкретнее можно?

Поконкретнее было нельзя. Никто в институте не знал толком, что происходит на станции. Вот и искали решение не поставленной задачи. Предлагали вещи замечательные: развесить вокруг станции свеженакрахмаленные простыни, чтобы связать пары радиоактивного йода; установить мощные рентгеновские излучатели, которые, работая в противофазе, гасили бы излучение разрушенного блока.

На дворе уже вовсю полыхал май, а впереди было лето. Сухое и жаркое обещали метеорологи. Между Киевом и Чернобылем километров сто с небольшим. И никакого Кавказа, никаких Карпат. Так что ветер за считанные недели мог бы сравнять радиационный фон сухих сосновых лесов, окружавших станцию, и центральных улиц Киева. Даже если бы понес он радиоактивную пыль не на юго-восток, а на северо-запад, к полякам и немцам, то и из этого хорошего вышло бы мало. Пыль была опаснее разрушенного реактора. Это стало окончательно ясно годы спустя. А тогда пыль просто мешала. Но мешала сильно. Пятно с воспаленными красными краями и мертвой синей сердцевиной постоянно расширялось на картах радиационного контроля. Характеристики загрязнения менялись каждый день.

Кузьмин ничего не смыслил в реакторах, но ему приходилось участвовать в работах по связыванию пыли. Пожалуй, он еще не имел в виду ничего конкретного, когда писал записку, которую потом отнес в директорскую приемную. Лишь самые общие соображения: пыль опасна; с ней необходимо бороться; нужен дешевый и безвредный состав для подавления и связывания пыли. На следующий день записка вернулась к нему в виде распоряжения: сделать и доложить. Срок - неделя.

Через неделю в Президиум Академии наук ушло письмо (копия - начальнику Управления химвойск Министерства обороны), в котором институт предлагал состав для пылеподавления и методику работы с ним. На всякий случай решили сделать полтонны состава. Эти полтонны Кузьмин смешал сам. Бочки поставили во дворе.

Прошло еще какое-то время. Май заканчивался, бочки млели на солнцепеке, в Академии и Министерстве обороны молчали. Дел в опустевшем Киеве у Кузьмина не было, он собрался в отпуск.

О том, как он оказался в Чернобыле, Кузьмин рассказывал мне дважды. Кузьмин любил повторяться и некоторые эпизоды своей биографии пересказывал по многу раз. Попадались среди них яркие и эффектные. Он вообще был человеком ярким. Но рассказ о его первой поездке в зону я запомнил крепко. Может быть, потому, что легко и без усилий мог представить себя на его месте именно в той ситуации. В других - нет, а в той мог.

Появление в институте полковника химвойск, предложение съездить в Чернобыль на день, на два для испытания состава на местности, сама поездка, не задавшаяся с первых часов, - все в его рассказе до какого-то момента было привычно и узнаваемо. Наш родной бардак, бессмысленный и беспощадный.

Кузьмин отправился на "Ракете". Они тогда еще ходили. В Чернобыле команда теплохода задерживаться не хотела. Разговоры о радиации привели матросов в паническое состояние. Они верили, что от рентгенов их может спасти только водка, пили всю дорогу и спешили назад в Киев. Поэтому при выгрузке две бочки с пылеподавляющим составом - всего Кузьмин вез три оказались на дне Припяти.

Потом "Ракета" ушла, и Кузьмин остался на пристани один. Он и бочка.

Его не встретили - не то забыли, не то перепутали день. Наконец, уже вечером, выяснилось, что испытания химсоставов отложены на две недели. Всех предупредили вовремя, и Москву, и Киев. А то, что Кузьмин этого не знал, его вина. Ему велели на следующий день проваливать из зоны и не путаться под ногами. Пообещали место в машине.

Я бы уехал немедленно. С легкой душой, чистой совестью и оскорбленным достоинством. И потом всю жизнь пересказывал бы тот случай как анекдот, как пример нашего всего. Рассказывал бы, как я мог и то и се, как все могло сложиться иначе, но из-за этой вечной путаницы, из-за бестолковости военных не сложилось. Не дали...

Кузьмин остался. Без разрешения, без пропусков, без талонов на питание и с закрытой командировкой. На следующий день он не стал искать машину, уходящую в Киев, в которой ему обещали место. Вместо этого он залил карбамидной смолой из последней бочки площадку перед коттеджем, в котором жили члены правительственной комиссии. Он рассудил, что терять ему нечего. Раз уж две бочки пропали, то какой смысл беречь третью?

Площадку поливали водой каждые полтора часа. С пылью боролись. После того, как смола застыла, ее продолжали поливать - приказа никто не отменял. Чистая и гладкая белая поверхность сверкала на июньском солнце. На расстоянии казалось, что небольшой квадрат аккуратно выложен кусками сала. Или засыпан сахаром. Вблизи засохшая корка, скрывшая под собой песок, напоминала глазурь. Голодный Кузьмин весь день слонялся неподалеку. Он знал, чего ждет, и больше всего боялся пропустить нужный момент.

Поздно вечером из зоны вернулись председатель комиссии и его замы. Они осторожно подошли к светлому пятну перед входом в коттедж и остановились у его кромки. Кузьмин бесшумно возник перед ними в поздних сумерках, чтобы достойно ответить на их сердитые вопросы.

Состав понравился. Прочный, дешевый, с малым временем полимеризации. Его можно было распылять с воздуха и выливать из пожарных машин. Следующим утром Кузьмин облетел на вертолете территорию станции и особой зоны...