Окно на базар - Алексей Никитин

И все-таки второй звонок застал меня врасплох.

- Да, - схватил я трубку. - Алло!

- Это... Александр?

Женский голос, тихий и растерянный. Не Дружинин. Не налоговая. Не бандиты. Не банк... а может быть, банк... Нет, не банк - слишком тихий и слишком растерянный.

- Да, я.

- Это Елена, жена Дмитрия.

- Здравствуйте, Лена.

Я люблю сокращать имена. В полных именах - избыток пафоса. Лизу я предпочитаю Елизавете, Дуню - Евдокии. Ко всему, Елена звучит как электронная Лена, как электронная почта или электронная торговля. Не идет ей это "Е".

Мы с ней почти незнакомы. Митька женился год назад, но свадьбы не устраивал, и нынешнюю его жену я видел мельком раза два или три. Не больше. Жена как жена. Прежняя была не хуже... Ладно, Митьке виднее.

- Скажите, Александр, вы, случайно, не знаете, где сейчас мой муж? спросила меня Лена, нынешняя Митькина жена.

Я удивился. И растерялся.

- Думаю... в воздухе... - неуверенно протянул я, глянув на часы, - в самолете, наверное. Как раз из Москвы вылетел. Может быть, уже в Барнауле, хотя рановато, конечно... но из Москвы он точно вылетел. Должен был...

На часах пять пополудни.

- Мне сегодня утром из Москвы позвонил человек, с которым собирался ехать Дима... я не помню, как он представился, и слышно было не очень хорошо, но такая заурядная фамилия... Ну, совсем обычная. Нет. Не вспомню.

- Хорошо. И что же он сказал, человек с обычной фамилией?

- Он спросил меня, почему Дима не пришел на вокзал.

- На какой вокзал? Здесь? В Киеве не пришел?

Она наверняка что-то спутала. Женщины всегда что-то путают, что-то не так понимают, не расслышав, не разобрав, и немедленно поднимают панику, начинают всем звонить. Хорошо, что она хоть сюда позвонила, а не в милицию, к примеру.

- Да. Они все собрались, сели в поезд, а он не пришел.

Если отказаться от очевидной и наверняка, верной догадки, что Лена что-то не поняла в словах звонившего, чего-то не расслышала, что-то перепутала, то этого быть просто не может. То есть этого не может быть.

- Лена, - мягко и очень спокойно попросил ее я, - давайте спешить не будем. Опоздай Митя вчера на поезд, вы бы об этом узнали первой. А я следом. Он позвонил бы немедленно. Да что я вам рассказываю, вы же знаете все не хуже меня. Кстати, он вовремя вышел из дома?

- Вечером... Было еще светло, он не спешил...

- Ну вот. Значит, вовремя. Завтра он позвонит из Барнаула. Думаю, Митя позвонит. Если нет - сами будем звонить... Подождем до завтра, - уговаривал я Лену. - Хорошо? Давайте подождем. А вы пока постарайтесь вспомнить, кто вам звонил, как он представился. Может, это была шутка? У ваших друзей с чувством юмора, верно, неплохо?..

Лена положила трубку.

То, что я стал работать с Митькой, было чистой случайностью. Есть чистая идея, чистая теория, а тут я имел дело с чистой случайностью.

Но началось все не с Митьки. Совсем не с него. И не с меня. Все началось с Кузьмина.

* * *

Я писал диплом, и часть экспериментальных данных надо было получить в Центре радиационной медицины. Довольно смешно, между прочим. Дальше от теорфизики, которой я занимался в то время, была, наверное, только гастроэнтерология. Но так вышло, что как-то, ожидая своего шефа, я листал у него в кабинете английские медицинские журналы. Шеф получал невообразимое количество научных брошюр и журналов на самые разные темы. В прошлом он был математиком и всякую науку рассматривал как очередной полигон для применения своей математической мощи. Из кабинета в Феофании он бомбил биологию, расстреливал медицину и взрывал кибернетику.

Журналы я просматривал вполглаза - терминология в статьях была чужая и незнакомая, - я мало что смыслил в медицине, но на один график все-таки обратил внимание. Вернее, я его узнал. Это не большое чудо, математика у нас действительно одна на всех, но уж больно похожа была журнальная кривая на другую - из моей недавно законченной курсовой. В статье - я тут же взялся ее читать - информация, поступающая в головной мозг, рассматривалась как цветной шум и анализировалась зависимость скорости реакции от параметра, определяющего цветность шума. Сделана статья была довольно приблизительно, и если бы речь в ней шла не о мозге, а о более понятных мне вещах, скажем, электроне в поле какого-нибудь экзотического потенциала, то мою курсовую можно было бы смело с ней сравнивать, и сравнение было бы не в пользу англичан.

Журнал я подсунул шефу. Он просмотрел статью, поморщился, повздыхал, промычал что-то про себя, потом сказал, что если я сделаю все то же, только не так, как у них, а так, как у нас, и с реальными характеристиками, то может выйти неплохой диплом с видом на диссертацию.

Через неделю я трясся в автобусе на пути в Пущу Водицу. Центр радиационной медицины занимал несколько корпусов, в которых прежде был санаторий ЦК Компартии Украины. После чернобыльской аварии ЦК отказался от санатория и отдал помещения для лечения пострадавших и изучения их болезней. Мой шеф вышел на здешних нейрофизиологов, и они согласились поделиться с нами цифрами. В обмен попросили сущую ерунду - компьютерную программку, позволяющую моделировать реакции мозга на входящий сигнал. Щедрый шеф пообещал им такую программку.

- А кто ее напишет? - поинтересовался я, узнав о заключенной сделке.

- Ты, кто ж еще! - не отрываясь от книги, ответил шеф и перевернул страницу. - Ты ведь не хочешь остаться без диплома?

Как это обычно бывает, врачи не очень хорошо поняли, о чем их просили, и неясно представляли себе, чего хотят сами. Начальник отделения, профессор и член-корреспондент, лично провел меня по лабораториям. Он показывал мне только что купленное английское и отечественное оборудование, еще не распакованные ящики с персоналками и белый куб VAXа1 .

- Его нам привезли в обход санкций КОКОМа2. - Профессор панибратски похлопал VAX по светло-серому боку. - На весь Союз таких, говорят, всего два.

Я ходил за ним из комнаты в комнату, таращился на экраны томографов и энцефалографов, не без зависти просматривал характеристики персоналок - у нас на факультете стояла пара болгарских, с системными дискетами вместо жестких дисков. Я смотрел на VAX и не мог понять, зачем он мне его показывает. Потом понял.

Профессор не знал, что делать с этой вычислительной мощью. Он надеялся на меня. А взамен готов был дать мне любые цифры, в придачу к ним стол или даже комнату, полставки, а может, и целую, и если надо, ассистента. Все это было интересно и хорошо. Сначала. Но нужных мне данных у них не оказалось. Выяснилось это недели через две, когда все бумажки были оформлены, денежки мне уже начисляли, а за соседним столом хлопало глазками существо в белом халатике. Существо откликалось на имя Маша, и я ему приходился непосредственным начальником.

Когда туман обещаний рассеялся, оказалось, что все цифры, которые мне нужны, получить я могу только сам. Никто другой заниматься этим не станет. Но собирать их я должен не в ущерб основной работе. Основная - это та, за которую мне здесь деньги платят - программирование со взломом черепных коробок пациентов. А то, что пришел я сюда не за этим, так в нашей жизни подобное сплошь и рядом случается: приходишь за одним, уносишь совсем другое, еще благодаришь и кланяешься, что жив остался. В общем, судьба моего диплома никого здесь не интересовала. Начальству же мерещилось вот что: в удобное, обтянутое светло-серой кожей кресло с мягкими подлокотниками и подставкой для ног садится больной. В комнате светло и чисто. Никакой пыли, никакой лишней мебели. Только аппарат, кресло с пациентом и специалист за столом. На голове больного - колпак томографа, к примеру. Томограф (или энцефалограф, они были согласны на все) соединен с большим VAXом, а к VAXу тянутся щупальцы персоналок, за мониторами которых умно щурятся доктора и кандидаты Центра. Доктора и кандидаты сидят в таких же светлых и чистых комнатах без пыли и лишней мебели. На экранах у них зелеными патиссонами дыбятся лобные доли больного, краснеет помидор гипоталамуса, и весь мозг разложен, как разноцветные сочные овощи на базарном прилавке - визуопространственная топографическая карта. А в углу отдельно от изображения - скромная табличка, и в ней сведены главные показатели активности. Четыре знака после запятой... Почему четыре? Помню, какая-то суровая женщина на очередном совещании требовала, чтобы четыре, и не меньше. То, что VAX не читал данных томографа ни до запятой, ни после, это ее не беспокоило, это меня должно было беспокоить. Но четвертый знак после запятой на ее мониторе - вынь да положь. Чудная женщина. Встречая таких, я понимаю, что жизнь вечна. Господь Бог с нами уже ничего поделать не может. Когда Он объявит открытым первое заседание Страшного суда, эта дама прорвется через наряд ангелов и потребует у Него, чтоб в ближайшем супермаркете немедленно появились кошачьи консервы с кроликом и тунцом. Ее Котя не может есть другие консервы, у него от других консервов холодеет и подергивается кончик хвоста, и глазки начинают косить...