Окно на базар - Алексей Никитин

Вдоль аллеи темно-зелеными пучками топорщились едва заметные кусты рассады. Вода, которую распыляли автоматы, до них не доставала, и дворник из шланга вдумчиво и неторопливо поливал грядку.

- Не дворник он, - сказала Лена. - У него комбинезон форменный и на спине написано "Киевзеленстрой".

- Не дворник, - согласился я. - Но не потому, что на нем штаны "Зеленстроя", а потому, что здесь не двор, а сквер. Скверник он.

- Вот так взять и обидеть человека, - огорчилась Лена. - Скверник.

- Да чем же я его обидел? Вон про Шевченко, - ткнул я пальцем в памятник, - уже полвека студенческая шутка ходит, и ничего, не обижается.

Шевченко стоял на гранитном пьедестале, хмуро набычив голову. Шинель он держал за спиной.

- Какая шутка?

- Ну, как же. Щорс, который на Коминтерна, спрашивает: "Кто мою шинель взял?" Богдан Хмельниций кричит: "Он спер!" - и показывает на Шевченко. А Шевченко прячет ее за спиной и говорит "Не я, не я. Я не брал".

- Может, это его пальто, а вовсе не шинель Щорса. Зря только человека обидели. Ну, ладно. Так что вы хотели у меня спросить?

- Давайте сядем. Вот и скамейка свободная. Лет десять не сидел вот так в парке, на скамейке, с малознакомой девушкой...

- С чужой женой, - поправила меня Лена.

- Да, - уныло согласился я. Праздник заканчивался. - Вы ведь тоже хотели меня о чем-то спросить. Начнем лучше с ваших вопросов.

- Да, пожалуйста. О каких деньгах вы говорили Слепцову? Будто вы их для Димы у кого-то там одолжили...

- А, ну да. Ему надо было сотни две на билеты и еще пару сотен вам оставить. На первое время. Я у Гайдебурова взял.

- Что, под проценты? - насмешливо и как-то даже зло уточнила Лена.

- Пока нет. Если вас интересуют детали - пожалуйста: до первого июня без процентов, а потом - по ставке Нацбанка.

- Что, серьезно?

- Абсолютно. Гайдебуров очень жадный, хоть и относится ко мне настолько хорошо, насколько вообще может хорошо относиться к другому человеку.

- И документ есть?

- Договор. Сейчас вспомню, секундочку... Называется - договор о возвратной финансовой помощи.

- И там, в этом договоре сказано, что это деньги для Димы?

- Нет, конечно. Митьке я их так дал.

- А почему... - Она жестко улыбнулась и мотнула головой. - А почему он сам не стал одалживать деньги? Почему он мне не говорил ни слова о том, что ему нужны деньги, тем более что никаких трудностей с деньгами у нас дома не было. Я же знаю. Вы можете хоть чем-то подтвердить все, что мне наговорили?

- Лена, послушайте, у нас ведь с Митькой не те отношения были, чтоб бумажки друг с друга брать. Мы много лет работаем вместе. А работая вместе, надо либо доверять партнеру полностью, либо разбегаться в разные стороны, и поскорее. Я так думаю. А деньги у Гайдебурова для Митьки я одалживал по двум причинам: во-первых, Гайдебуров мой приятель и с Митькой он просто не стал бы говорить об этом, а во-вторых... что же во-вторых? - Я потер нос, делая вид, что старательно вспоминаю. - Забыл... Потом вспомню.

Ничего я не забыл. Митька был должен всем и каждому. Кому две сотни долларов, кому - три. По отдельности - не много, но в сумме набегало изрядно. Ему не у кого было взять денег на дорогу. Никто бы не дал, вот что во-вторых. Но не получилось у меня сказать это Лене. И то, что мне самому Митька еще не вернул четыре сотни, тоже сказать не получалось. Он у меня их взял год назад, когда на Лене женился.

- Ну, понятно... - Лена еще раз улыбнулась. Так же жестко и холодно. Она мне не верила. - Что вы там хотели спросить?

- У Слепцова вы сказали, что заявили в милицию.

- О том, что Дима пропал? Конечно, заявила. А как иначе?

- Ну, не знаю, найдут ли они Митьку, но соков из нашей фирмы теперь высосут порядком.

- А вам есть чего бояться?

- Бояться - не то слово. Неправильное слово. Вот со мной раз смешной случай был. Лет восемь назад или около того. Американские деньги у нас тогда уже вовсю ходили, а обмен официально разрешен еще не был. Ни одного обменного киоска не существовало в городе. Под магазинами и на базарах ходили менялы с картонками "$, DM, рубли". Время от времени милиция устраивала рейды и забирала всех без разбору: менял, клиентов... Всех подряд.

Как-то мне надо было обменять русские рубли на наши тогда еще карбованцы. Пошел я на базар, сторговался. Только достал деньги, как подошли к нам трое. Двое - в форме, один - без. И всех забрали: и менял, и меня. Отвели в отделение, поставили к стене. Руки - за голову, ноги - шире плеч. Обыскали. Потом еще раза два обыскивали. У меня в нагрудном кармане рубашки пятьдесят марок моих денег было. Я их и менять-то не собирался. Держал на всякий случай. Карманные, что называется, деньги. А в куртке я в то время газовый пистолет носил. Зря носил, но тогда я так не думал. Так вот, марки у меня сразу нашли, при первом же обшаривании, а пистолет так и не заметили. Три раза обыскивали! И ни разу не нашли. С тех пор, правда, я его с собой не таскаю.

- Понятно, - сказала Лена. - Тонкий намек. Иносказание.

- Почему, "ино"? Случай из жизни. Чистая правда.

- Пусть лучше Диму хоть кто-то ищет, чем никто! Ясно вам?

- Пусть, - согласился я. - Вот только, что они будут искать?..

Лена отвернулась и замолчала, не желая продолжать разговор. Она была уверена, что все сделала правильно. Никакими словами не удалось бы мне ее переубедить.

Мы долго сидели молча. Мимо нас шумно пронеслись какие-то дети, следом прошли их бабушки, и снова стало тихо. Потом большая серая ворона принесла добытую где-то на мусорнике куриную лапу и положила ее в лужу. Сама ворона села рядом с лужей и взялась охранять находку, пока та размокнет и ее можно будет склевать. Видно, ворона уже знала, что так удобнее и проще есть сухари и старые корки хлеба. Время от времени несильными ударами клюва она проверяла готовность продукта. Лапа оставалась твердой, ворона нетерпеливо прохаживалась по краю лужи, косилась в нашу сторону и снова била по лапе клювом.

- Вот и птичка - жертва шаблонных решений, - кивнул я в сторону вороны.

Лена посмотрела на ворону. Потом на меня.

- Всего хорошего, - сухо бросила она мне, вставая со скамейки. И ушла.

За ворону обиделась.

* * *

- Хреново все, хреново все, хреново... - твердил я, тупо уставившись в окно. Над базаром висела грязно-серая туча и грозила базару дождем. Базар суетился и, не желая мокнуть, прятался под зонтами и разноцветными навесами.

Я люблю дождь. Дождь - это хорошо. А все остальное - хреново.

Часы аккуратно отмерили первую половину дня. Рабочий полдень. Самое время для ударного капиталистического труда. Время выписывать счета, оплачивать сырье, уходить от налогов и требовать возврата НДС. Этим занимаются наши соседи в комнатах справа и в комнатах слева, те, что под нами, и те, что этажом выше. И мы этим занимались несколько лет. Но уже не первый день я сижу в конторе один. Бухгалтер Лидия Ивановна остается дома. Работы у нее нет, и зарплата ей не плачена месяца три. Да и за аренду мы задолжали. И еще за телефоны... Нет, это я вру. С телефонами у нас все в порядке - вперед заплатили. Если отключат телефоны, то наступит хеппи-энд. Полный и окончательный. Но это еще не скоро случится. И вообще, если подумать, ничего ужасного пока не произошло. Были времена и похуже. Ого! Были совсем поганые ситуации, но ведь как-то я из них выпутывался, выходил, может, слегка пощипанным, но живым. Неужели на этот раз все хуже? Нет, конечно! Все лучше! И долгов у меня нет. Зарплата и аренда - не в счет. И партнеры мне не трезвонят: где деньги за товар? Бандиты за мной не бегают по улицам и в контору ко мне не приходят. Все замечательно. Просто отлично!

Что ж тогда меня так давит?..

Митька куда-то делся... Первый раз, что ли? Он и прежде пропадал. И на две недели, и на месяц. Встретит новую барышню, втрескается по самые помидоры и уйдет за горизонт. Потом выкатывается понемногу. Мятый, виноватый... Но довольный. Оттого, думаю, и Лера с ним не ужилась. Не с ее характером. А для Лены этот раз, видно, первый. Не готова оказалась. И тут же - в милицию звонить, в милицию... Ей, дуре, ужасные догадки в голову приходят, и она спешит поделиться этими догадками с операми. А мне потом доказывай, доказывай и доказывай. Что я к его исчезновению отношения не имею. Придется теперь доказывать. А что делать?

Я собирался Лену к Шеншину повезти, но она у меня не объявилась. А без нее зачем ехать? Мне-то и так известно, что с Митькой все в порядке.

И все равно меня что-то давит. Как давно уже не давило. Хреново все, хреново... Так было в девяносто третьем, после смерти Кузьмина. И в девяносто втором, когда все в первый раз рухнуло. Я тогда еще не знал, что не так это страшно. Просто, тогда был первый раз. Может, и теперь все наладится.

Вторая осень в Центре радиационной медицины мало походила на первую. У моего начальника, которого год назад еще не было, появились два свежих розовощеких заместителя. А мне стало ясно, что пора уходить. Может быть, я понял это раньше. Может быть, позже. Но если бы не Кузьмин, я, конечно, никуда бы не ушел. Некуда мне было уходить.