ЭКСМО - Александр Моралевич

Однако, как писал другой классик - "недолги были радости". И вскоре Дубровин сказал мне, уложившись слов в двадцать шесть:

-Товарищ Моралевич, над вашей головой сгустились грозные тучи.

-А что же, - сказал я, - я уже привык, что над моей головой всегда сгущаются грозные тучи, а в тарелках у трудящихся никогда не сгущается суп. Так какое еще говно приплыло по речке ко мне?

-В бытность М.Г. Семенова главным редактором вами совершено в Азербайджане тяжкое уголовное преступление. По указанию Генеральной прокуратуры СССР вам надлежит немедленно вылететь в Азербайджан и предстать перед следствием.

-Что за преступление?

-Это тайна следствия.

-Где наша не пропадала. Подписывайте командировку.

-Командировки вам не будет. Вы прибудете в Азербайджан не специальным корреспондентом "Крокодила", а просто гражданином. Прошу сдать служебное удостоверение.

-Сдать? А ху-ху не хо-хо? Так слушай, воронежский ублюдок: (две строки "ухтижмлаговского" мата и одна строка "ангарлаговского" мата опускаются. ) - Более десяти раз я летал в Азербайджан - и только в качестве спецкора. Стало быть, и преступление я мог совершить только в качестве спецкора. Спецкором я и предстану перед загадочным следствием.

-Отказываясь вылететь как рядовой гражданин - вы будете этапированы к месту следствия прокуратурой.

И прокуратура ждать себя не заставила. Звонком домой грозный человек меня уведомил, что этапирование состоится в течение трех дней. На это я сказал важному чину: двумя этажами выше надо мной живет любимый ученик академика Курдюмова, знаменитый физик-теоретик и мой друг Армен Хачатурян (давно уже ПОЖИЗНЕННЫЙ профессор Калифорнийского университета). Ввиду скотского отношения к нему в СССР профессор намерен покинуть страну. И для острастки, чтобы профессор не рыпался - перед нашим подъездом круглосуточно и демонстративно стоят две "волги" КГБ. А равно с ними возле дома дежурят буржуазные гиены пера из "Франс-пресс", "Ассошиэйтед-пресс" и разных там "Шпигелей", чтобы отразить на своих страницах возможный арест физика. Так что подгребайте к моему дому, прокуроры: ребяткам из иностранных агентств будет не менее любопытно снять мое этапирование.

Я ребяток уже оповестил.

На другой день командировку спецкора курьер "Крокодила" Танечка Волкова привезла мне домой.

Ах, моя несказанно любимая страна! Всю жизнь категорически невыездной (по запросу монгольской стороны не выпущенный даже туда для чтения лекций!) - я всю-то свою самую большую в мире державу буквально обползал на брюхе. На брюхе не из раболепия, а как этнограф и в меру отпущенного мне - защитник людей.. Так что же мог я натворить в любимом мною Азербайджане, с которым часто и ссорился, а со вторым секретарем тамошнего ЦК Елистратовым обнимался при встречах и прилюдно называл дядей Петей?

Поселен я был не в СИЗО, а в двухкомнатном "люксе". Прокурор Азербайджана Ибрагимов был учтив и изыскан. Следствие возглавил следователь по особо важным Чумаков. На допросы меня доставляла черная "волга" с проблесковками и сиреной. Чай подавался в хрустальных национальных сосудах "армуды". С козинаками, фей-хоа и прочими восточными сладостями.

Совершил же я вот что: четырнадцать с половиной лет назад (а срок давности по таким делам составляет пятнадцать лет, так что очень ловко есть целых полгода, чтобы упрятать меня лет на десять) я:

Возник на Бакинской трикотажной фабрике.

       Опечатал её цехи своими служебными визитными карточками

Шантажируя криминальное руководство фабрики разоблачениями - вывез с территории грузовик новозеландской шерсти в шпулях и реализовал неизвестным покуда цеховикам.

На квартире главбуха фабрики, в присутствии её директора - получил взятку. (Теперешними деньгами - тысяч под двадцать долларов.)

-Итак, - огорчил я прокурора республики, - вот какой компот: беда в том, что я даже не могу быть с вами честен или нечестен. Со времен называемых событий прошло четырнадцать лет. По восемь месяцев в году я бываю в командировках. Это встречи с тысячами людей, наслоение в памяти тысяч событий и обстоятельств, сотни населенных пунктов…Что у меня отложилось в памяти по прежним посещениям Азербайджана? И я, и вы, наверное, помните мой распотешный фельетон о фигурном урагане, который пронесся над селением Тангяруд. Ураган этот сорвал крыши и разрушил подворья только у местных представителей власти и партийных работников, и только они получили большие возмещения убытков как пострадавшее от стихии. Я влюблен в бакинский Молоканский садик. Я свой человек у здешних молокан. Я свой человек в слободе Красный Еврей. Экстремал, я даже побалансировал на грани Обрыва самоубийц. Я озирал Каспий с вершины Девичьей башни. Мне показывал республику тончайший её знаток и хранитель музейных фондов Роман Шеин. Я облазил весь завод по производству столь чтимого в России портвейна "Агдам". И там произошло у меня такое сроднение с коллективом, что один растроганный старик сказал:"Синок! Джан! Шистьдесят пять лет работал на этот осадочный колонна. Видишь бочка? Два центнер сивушного масла! Мой масло, никому не нужен, дару тебе. В Каспий выльешь - весь осетрин кверху брухом, весь твой!". Мне деликатно объясняли, пусть никого в Азербайджане это не обидит, что громадный диаметр кепки "маштагинка", названный по именованию селения Маштаги - так велик для того, чтобы двое мужчин не могли сойтись на то критическое расстояние, когда меж ними вдруг да возникнет гомосексуальное влечение. Я помню еще чертову прорву азербайджанскостей, я даже был представлен находящемуся в полужидком состоянии пророку по имени Этага - но я решительно не знаю, где расположена Бакинская трикотажная фабрика, кто её главбух и директор. Вот мои визитные карточки, они те же самые, что четырнадцать лет назад. Сличим их с теми, которыми я опечатывал цехи четырнадцать лет назад, и если оно совпадет - я сразу беру руки за спину и, как в опере "Борис Годунов" в сцене про Василия Грязнова, набегайте с криками:"Вязать его! Вязать!"

-Карточки не сохранились, - сказал следователь по особо важным Чумаков.

-Тогда требую очную ставку с главбухом.

Не состоялась и очная ставка. Поскольку в давние годы арестованный главбух так усиленно симулировал невменяемость, что через три года необратимо свихнулся.

-А директор? Директора в СССР всегда были психически уравновешенней главбухов.

-М-мм… - замялся Чумаков. - Директор по некоторым причинам недоступен. Он по некоторым причинам давно в Иране.

-Хорошо, - сказал я прокурору республики. - Но у нас еще остался соцреализм. Вот, например, писатель Всеволод Кочетов и десятки других. Кубометры романов о трудовом династизме сочинили данные писатели. Может. прежние работники фабрики одряхлели, вышли на пенсию, но Азербайджан наводнен долгожителями, и - семейные саги, легенды, предания…И кто-то из стариков, сменившим их у прядильных станков молодым, рассказывал о московском журналисте-налетчике.

-Сведений нет, - сказал Чумаков.

Тогда я пошел в магазин "Медучпособия" и купил там большой плакат: анатомия строения человека.

-Что это? - спросил прокурор республики.

-Это хомо сапиенс в разрезе. Видите - вот ключицы. Ниже расположена грудная клетка. Еще ниже подбрюшье. А вот и жопа. В которую я посылаю Генерального прокурора СССР Сухарева…

-Всё-всё-всё! - сказал прокурор Азербайджана. - Место в жопе занято Генеральным прокурором СССР, меня вам туда уже не впихнуть. Что вы хотите?

-Самой малости. Не будь у меня испорчены отношения с министром МВД Щелоковым - я бы от вас ничего не хотел. А мои отношения с министром строятся ломанно. На манер сейсмограммы. То от имени МВД меня увенчивают благодарственной папкой величиной с могильную плиту с приложением генеральского удостоверения, только я его никогда не беру, то Щелоков пишет на меня представления в ЦК КПСС - о планомерной травле мною ооветской милиции. А мне бы сейчас это удостоверение и бронь МВД на любые рейсы "Аэрофлота". Я хочу, чтобы Чумаков по брони прокуратуры сгонял в агентство и взял для меня билет на ближайший рейс до Москвы. Поскольку на дворе июнь и очереди в кассу неодолимые. Ведь у Азербайджана больше нет ко мне вопросов?

-Вопросов и не было. Но вы же понимаете…

Чумаков в два счета привез билет. После чего у меня с прокурором республики Ибрагимовым посередь его кабинета произошла рукопашная схватка. Я впихивал ему 38 рублей за билет - прокурор отбивался.

Мой любимый Азербайджан! Я по сию пору должен тебе 38 рублей. И если что - даже с учетом дефолта, инфляции и индексаций…

А в Москве я спросил главного редактора Дубровина:

-Ну что. паскуда, припасли по мою душу что-нибудь новенькое?

Естественно! Лишение на два года права работать в советской печати с формулировкой "за неуправляемость". Так что если дома затеет Моралевич написать на стенке в туалете некое трехбуквие - пожалуйста, но в общественное туалете, где это могут прочитать сотни людей - это уже наказуемое тиражирование. Так что намотайте себе на ус все прочие сотрудники журнала: так поступает партия с неуправляемыми. Поэтому всем быть тише воды, ниже травы, на уровне дрессированных енотов-полоскунов и морских свинок.