Каменная птица папороть - Любовь Данилова

– То-то и есть, вода так и падает.

– А вкусная? – снова проявил любопытство тотьмич.

– А ты попробуй!

– На обратном пути и нам расскажешь, – артельщики переглянулись и начали посмеиваться, давая понять, что всё не так просто.

– Зелёные вы ещё, вон и Дикие Слуды впереди. Рассветает, так насмотритесь…

– Эка невидаль! – в который раз изобразил из себя знатока горячий тотемский парень.

…Светает на севере рано. И вот уже гнётся в рассветном небе над Вострым тонкий серп месяца, бледнеет от встречи с утром. Уходили в молчании, и только были слышны всплески воды, натужные вздохи едва проснувшихся гребцов. Владимир Прохорович привычно занял место на корме и перебрасывался негромкими словами с мужичками, подсказывая им, где вехи и, стало быть, фарватер. Гребцы сидели за вёслами, а значит, могли видеть лишь то, что оставалось позади. Назад медленно уходил высокий, плавно круглившийся берег с разбросанными по нему угольно-чёрными на фоне светлеющего неба избами.

Плывущим в лодке придерживаться фарватера не обязательно, но смущали камни, таившиеся под водой. Где ж они? Без настоящего лоцмана разве узнаешь!

– Днище у лодки пропороть большого ума не надо, вода-то спадает, – досадовал старший из гребцов Иван Никитич. – Ты уж смотри, барин!

– На середину не надо, вех придерживайтесь. Помните, что мужики вчера говорили?

– От правого берега далёко не отходить? Небось, барин! На стремнине несёт быстрее, сколько вёрст разом проскочим, и грести не надо! – пряной медовухой бродила в Рафашке ухарская нерастраченная сила. По колено Сухона, весь Русский Север с пятачок, страха с полушку! Неодобрительно качал головой Никитич – неразговорчивый мужик с большими, натруженными руками и спокойным нравом.

Сильное сухонское течение пригибало мохнатые еловые навершия деревянных шестов-вех, притопленных на границах безопасного судового хода. Какие невидимые угрозы скрывала эта река – Амалицкие уже видели. Хорошо, что счастливо миновали. Опыт последних дней подсказывал – и у мыса Вострое не всё так просто. На то он и мыс. Где у русла реки очередное колено, крутая короткая излучина, так что-нибудь и жди. Какую экзаменовку устроит?

…Анна, желающая всё видеть первой, давно облюбовала место «вперёдсмотрящего». Сухона закладывала крутой поворот вправо, Анна ждала в нетерпении и не сводила с реки глаз. Не напрасно. Вдруг бесцветный, серый, ещё почти ночной мир вспыхнул красками, и огненной стеной прямо по курсу встали перед ней Дикие Слуды. Сразу захолонуло где-то в груди, словно дотянулся и до неё язык этого пламени, лизнул сердце. Стена левого берега плавно двигалась навстречу, нависая над лодкой своей громадой. Всё более вздымалась вверх эта стена, будто росла, заслоняя солнце, пытавшееся где-то за ней найти себе дорогу в небо, карабкаясь на её кручу, цепляясь за неё своими первыми лучами и поджигая слуду в гневе – с кем вздумала тягаться!

Анна уже знала, что именно слудами называют на севере высоченные оголённые берега, резко обрывающиеся к урезу воды. Ничто не может на них удержаться, выжить. Слуда пожирает и то, что растёт на её вершине. Оказавшиеся на краю деревья после очередной осыпи теряют силы, повисают над пропастью, какое-то время удерживаясь над нею корнями, болтаясь на них, как на кручёных ниточках. Так это выглядит снизу, да и сами деревья кажутся не более чем карандашами.

А уж этой-то гигантской слуде не было дела и до солнца. Невозможно помешать ей перемалывать то, что ждало своего часа на вершине. Не сорвётся ли однажды в пропасть и солнце, пока удачно, хотя и не без труда, карабкающееся на её кручи?

Слуды у Вострого, увлекшись разрушением, начали разрушать и сами себя. Если сначала показавшийся берег стоял нерушимой стеной, без изъянов и трещин, то дальше его громада распалась на конусы самых причудливых форм, на создание которых способна только природа.

Тут и гребцы, закладывая поворот и увидев справа от себя громадную стену берега, начали оборачиваться, не имея больше сил сдержать тревогу, что надвигалась на маленьких человечков в лодке вместе с однажды дошедшими до саморазрушительного буйства и совсем одичавшими слудами. Сначала, пытаясь направлять ход лодки, гребли в молчании и лишь потрясённо глазели направо. Младший уже забыл, что он здесь не в первый раз и экой невидали дивиться не должен:

– Свет ты бог! Что с берегом сталося! Кто ж его так изгрыз-то? – заполошно, с придыханием вопрошал растерянный парень.

– Да он сам, хошь кого, изгрызёт. Что-те у моей тещи зубы! – ворчливо отозвался старший, сощурился и хохотнул, вспоминая своё.

Анна обернулась и посмотрела на мужа, который едва сдерживал смех. Сравнение показалось забавным. Все заулыбались, но, видно, рано…

Гребцы вдруг напряглись, почувствовав, что лодка перестаёт подчиняться. Управляться с вёслами больше не получалось – вода выталкивала их. Такова сила течения! Все попытки выровнять ход только кренили лодку. Предупреждали же вчерашние мужички с ведила: держитесь, говорили, у поворота правого берега, на середину не выскакивайте! Напоминал Владимир Прохорович! Не поверили: что может статься? А вот и сталось.

– Эх, дал бог капитанов, вот обточат нас сейчас Тещины Зубы! – в сердцах вырвалось у Амалицкого. – Это ж прижимное течение! На левый берег несёт. Хорошо, коли камней под водой не будет, выбросит на бечевник или вдоль протащит. Аня, сядь, держись крепче!

И вот уже накрыла сверху густая, тревожная тень от слуды. Ткнулись под одним из её зубьев в бечевник – в обнажившуюся при спаде воды отмель вдоль берега. Лодку развернуло против течения. Но не было бы счастья, да несчастье помогло. Гребцы с большим, чем обычно, усердием, чувствуя за собой вину, соскочили в воду и, ухнув раз и два, вытащили лодку носом на берег. Передышка. Осыпи на бечевнике да и сама полуразрушенная слуда вызвали немалый интерес у Амалицких – нельзя не признать. Тут пока и остановились. Анна посмотрела на вымокших по пояс гребцов сочувственно:

– Ой-ё-ёй, бурлаки на Волге! Разведите костерок, обсушитесь.

Владимир Прохорович только проворчал:

– «То бурлаки идут бечевой…» На то он и бечевник… Ничего, небось, не вверх по реке, на бечеве, лодку тащат, – и, прихватив с собой тот самый молоток с необычно длинной рукоятью, устремился к береговой расщелине.

– Осерчал барин…

Ему же просто не терпелось поближе увидеть очередное сухонское обнажение – не закрытую почвой, наносами, не заросшую травами и деревьями многомиллионную летопись земной тверди.

Оттуда, где в слуде образовалась расщелина, пробился к Сухоне ручей, и, довольный, прыгал с уступа на уступ, разглаживал ступеньки. Они были мокрыми и скользкими – попробуй, по ним поднимись! Но тут и там валялись осколки породы. Потянулся к куску известняка, один миг – перед глазами мелькнул отпечаток …и рассыпался в прах. А ведь только коснулся! Досадовал на собственную неловкость. Прикрыл глаза, пытаясь вспомнить увиденное. Разве представишь! Секунду не хранит память. Да и было ли что? Сколько не искал – более ничего. Да нет, показалось. Отпечатки на камнях, если и попадались, то обманки – свидетельства причудливой, но бессмысленной деятельности земли. Значит, ошибся.

Анна, растирая озябшие на холодном ветру пальцы, пыталась разглядеть вверху мужа, но он быстро исчез из виду. Окликнуть, не услышит – слишком шумит ручей. Вздохнула и стала всматриваться в то, что под ногами. И вот уже порывисто наклонилась, углядев в россыпях на бечевнике разноцветные кремешки.

– Востроглазая, – одобрительно протянул Иван Никитич. Дым ел глаза, а костерок всё ещё не грел. Отсыревшая щепа не хотела разгораться, сухой бересты на берегу не сыщешь. Утренний ветер с реки студён, а барыне всё нипочём. Приподняв подол, семенила она по камням, поглядывая под ноги – так курочка выискивает зернышки среди сора и пыли. Барин был иным. Она тоненькая и легкая, сейчас взлетит. А он – земной, крепкий и рукастый, с сосредоточенным взглядом, с рассчитанными, выверенными движениями, с каким-то неведомым мужикам, но большим расчётом.

Владимир Прохорович уже спускался – тем же небезопасным маршрутом. Если издали обрушившиеся с кручи деревья казались просто пышными метелками, то в реальности это были сучковатые стволы, загораживающие проход, цепляющиеся за одежду. Ветви рухнувших берёз ещё зеленели, потому что корни подпитывались влагой ручья. Но зелень оказалась не столь красива, сколь опасна: скрывала от глаз мокрые камни, по которым скользила нога. В этой же зелени таились и клещи, и они, как ни старайся, все равно умудрялись пробираться за обшлага рукавов, под воротник.

Вот и получалось – сначала собираешь камни с земли, а потом обираешь клещей. Что делать! Владимир, увидев на себе очередных кровососущих, подал Анне почти не потяжелевшую сумку (значит, ничего интересного – сделала вывод она) и стащил рубашку, чтоб отряхнуть. Шутливо отчитался: