Каменная птица папороть - Любовь Данилова

Амалицкий, прошагав мимо, осматривал склон: разве удержишься! Нет, даже здесь, несмотря на порядочную крутизну, – ни одной осыпи. Склон изрядно задернён. Ближе к Тотьме он ожидал увидеть другое. Когда же?

Петя, обшаривая папоротники, прервал раздумья учёного:

– А в Устюге вы будете?

– Да, Устюга нам не избежать. Но до этого придётся изрядно поработать, – подумал и уточнил. – Очень надеюсь, что получится поработать.

– Откуда тут баламолки18? – оторопел Петя, недослушав. – Ой, – и, запнувшись, чуть не упал в заросли.

Куст папоротника ожил и взвыл:

– Не буду больше! Мамка, прости меня!

Петя с трудом удерживал Нюрку – упорно брыкавшуюся беглянку, дрожащую от холода и страха, но с охапкой купальниц в руках. Букет украшали зелёные перья папоротника.

Владимир Прохорович подоспел вовремя:

– Мамки пока нет, так что давай потише, – невозмутимо подхватил упиравшуюся девочку на руки и вынес на свет.

Рассыпавшиеся по берегу попутчики, увидев найдёнку, обрадованно замахали руками. Возвращались быстро. У самого парохода Владимир Прохорович спустил Нюру с рук, что-то шепнул ей на ухо. Та кивнула и со всех ног бросилась к Анне Петровне, ожидавшей мужа на сходнях, решительно протянула букет:

– Тёта, на! – и тут же спряталась за мамкин подол. Подоспевшая зарёванная молодуха смутилась и, прежде чем увести девочку, принялась кланяться и извиняться:

– Ой, нашла что барыне-то – баламолок с папоротью!

Анна не слышала ничего, зарывшись лицом в росистые и сочные соцветия, в желтые бубенчики купальниц.

– Пока дрова грузили, вон что удумала! Цветочки! – ворчал капитан, потихоньку спуская пар. – Где и нашла.

– Вот тебе, Ань, и папоротника цветок. Оказывается, он жёлтый, – любуясь женой, ласково пошутил Владимир Прохорович.

– Ничего смешного, Володя. Цвет папоротника наделяет человека особенным зрением, позволяет видеть то, что находится глубоко под землей, раскрывает перед ним земные недра, – поднимаясь на палубу, чеканила по трапу каблучками Анна.

– Надо же, бесценный инструмент! А мы тут с молотками, с зубилами. Но посмею тебя разочаровать. Как говаривала моя нянька, у ту ночь найти из папоротника цвет – будешь знать, шо собаки брэшуть. Всего-навсего, – не унимался Амалицкий.

Анна не согласилась:

– Ну, это у вас на Волыни.

Бережно достала из букета папоротник. Подставила лист, как крыло под ветер. Вздымал ветер крыло, трепетали зелёные перья.

– Э-хе-хе, не зря и тебе, Аня, папоротник покоя не даёт… – грустно, с каким-то затаённым чувством произнёс Владимир, и, оглянувшись, увидел Петю, нерешительно стоявшего тут же на палубе, но чуть поодаль.

– Пётр, подойдите-ка сюда. Вот гляньте. А ведь эта, как у вас говорят, папороть – дальний-дальний потомок пермской глоссоптериевой флоры. Гигантские глоссоптерисы не выжили, были обречены на вымирание, а такие миниатюрные экземпляры пережили все катаклизмы, на которые обрекла их Земля. Но найти бы мне хотя бы кусочек того – древнего! Надеюсь, что здесь это возможно.

Подслушав предыдущий разговор, устюжский гимназист и так уже смотрел на Амалицкого, как на профессора Лиденброка – того самого, что по воле фантазии Жюля Верна отправился в совершенно невероятное путешествие к центру Земли. Настолько же невероятным казалось и то, о чём говорил Владимир Прохорович. Южная Африка, загадочное плато Карру, а теперь и гиганты-глоссоптерисы, которые могут прятаться где-то рядом… Чувство восхищения мешалось с недоверием, но азарт вспыхивал неудержимо, как искорки от стреляющих угольков костра – только пошарабошь19!

– Владимир Прохорович, – не утерпел Петя, – а в России, правда что ли, окромя мамонтов ничего не нашли?

– Кто вам сказал? – натужно улыбнулся Амалицкий.

– Студент, тут на пароходе, – виновато признался Петя.

Вот ведь как бывает: наивный, почти детский вопрос задел за живое.

– Ну, как сказать, кое-что находили: мамонт – да, остатки носорога. Но с точки зрения геологической истории эти животные обитали на Земле не так уж и давно. А вот из весьма древних отложений – пермского периода – лишь ископаемые остатки парочки ящеров. Но вы все-таки имейте в виду, что и маленькая подобная находка может оказаться бесценной для науки – недостающим звеном для понимания того, как развивалась жизнь на планете.

Брызнул короткий дождь, его капли прозрачными пуговками легли на палубу, вместе со шляпками гвоздиков, торчащими из деревянного настила, сложились в непонятные знаки. Стало свежее. Нет, ничего, кроме зарослей папоротника под гигантскими елями с неохватными стволами у комля, Петя представить не мог.

Владимир Прохорович смотрел на мальчика и узнавал в нём себя: с метаниями юности, с первыми сомнениями, с отчаянием от муторного, казавшегося бессмысленным, учебного труда, но и с внезапными озарениями, со временем позволившими ровным пламенем разгореться его научным интересам. Нельзя останавливаться и гасить огонь в себе, прощаться с мечтой! Перевёл взгляд на Анну. Она все ещё не выпускала папоротник из рук, прилаживала к одному папоротникову крылу другое. Два крыла – птица.

– Представила в камне: папоротник окаменеет и станет каменной птицей.

– Птица в камень, как в клетку, попадёт, – тут же откликнулся на созвучное мечтам и мыслям сравнение Владимир. – Поймать бы эту птицу и мне. Птицу глоссоптерис.

Анна положила голову на плечо мужа, обняла. Ещё долго они смотрели в одном направлении – вперёд, куда бежал пароход. Петя тихонько, почти на цыпочках проскользнул мимо них и вниз. Что-то нежное и волнующее колыхалось в его душе в тот вечер.

Наутро, уже перед Тотьмой, на палубу высыпали все – нетерпение одолевало. Когда же город? Пока прямо по курсу – Дедов остров, разрезавший сухонское русло надвое.

– Была здесь ране Дедова пустынь, а ноне лишь приходская церковь Живоначальной Троицы, – вещал всезнающий старичок-архангелогородец: – Да вот же она! – перекрестился с поклоном.

Белокаменный храм проплывал слева по борту. Высоко головы задирать приходилось – крут берег!

– Остров-то не наносной, коренная порода – в основе. Да-а-а, – оценил Амалицкий, – такому паводки не страшны.

– Леса настоящие, таёжные – с елями, с соснами! Дедов-то, наштё, с версту будет, – прикидывал землемер.

– А дале ещё два островка. Но уж те махонькие – Бабий да Внуков.

– Пошто так названы?

– Да всяко говорят. Бают20, ровно в незапамятные времена бежали из Устюга дед, бабка да внук. Внуку-то силёнок и не хватило – не мог больше плыть, с ним и бабка осталась, оглянулся дед… эх! Что поделаешь? Так вместе и окаменели.

– А чего из Устюга бежать-то? – возмутился Петя. – Что у нас страшного?

– Сомнительно – твоя правда. Поди, на реке-то боле страх пронял.

Знающие согласно кивали.

– О чём вы? – насторожилась Анна.

– Ну, успеете ещё наглядеться. Да не пужайтесь шибко-то21, барыня. Мы все люди, и уж не первый раз этим путём следуем, Божьей помощью живы, – попытался успокоить старичок, получилось не очень удачно.

– А Тотьму-то уж и видать! Купола, купола горят! Храмы-то, свет ты бог, высоки да ладны!

Те, кому сходить, прощались. Амалицкий, торопясь, почти скороговоркой, давал последние наказы Пете:

– Фон Котта, конечно, популярно пишет, но все ж таки не лучшим образом. Если будет интерес, кое-что на русском найдётся: в старых журналах попадаются статьи Карла Рулье, издан и труд Мурчисона – «Геологическое строение Европейской России и хребта Уральского». Запоминайте.

Подошёл и Зепалов-старший, уважительно раскланялись:

– Доберётесь до Устюга, милости прошу к нам! Чай, лучше приму, чем в Добрецовских-то номерах, – подмигнул обрадованному Пете. – Правда, на неделе с женой и дочерьми отлучусь – давно им загородный выезд обещал. Но сыновья завсегда дома: старший – на хозяйстве (ему наказано будет), а Петьку от книжек за уши не оттащишь.

В суматошной толчее тотемской пристани Анна Петровна успела: тут же в ярмарочном ряду купила расписной пряник, разыскала Нюрку, в ручонку сунула. Боязливо смотрела девочка на мать – не смела обрадоваться нежданной сладости. Анна Петровна возражений не приняла.

– Что-те разгонный, – растрогавшись, всплеснула руками крестьянка.

– Какой?

– Прощальный, значит, – подсказал возвращавшийся на пароход студент, осветила лицо улыбка.

Глава 2

На сухонских переборах

Мужички-гребцы, нанятые в Тотьме, божились, что Нижнюю Сухону знают, что им не впервой и не подведут. Но Амалицких не отпускала тревога. У Анны не шёл из головы последний разговор на пароходе: какие испытания готовит им река? Вот уже и гребцы осеняют себя крестным знамением, опасливо поглядывая по сторонам. Тем не менее Сухона и после Тотьмы была всё та же, чем ввергала в уныние Владимира Прохоровича. Сутки потеряли.