Гнев. История одной жизни. Книга вторая - Гусейнкули Гулам-заде

Рассвет настиг нас на окраине Ходжана. Стояла прохладная погода. Осень была не за горами. А дни между тем были светлые, удивительно прозрачные. В этой прозрачности и сказывалась близость холодов.

Мы — у знакомых ворот. Спрыгнув с коней на землю, разминаем ноги. От долгой езды верхом они одеревенели. Ахмед выстукивает условную дробь, наш старый пароль. Тишина. Ахмед постучал еще раз. Настойчивее. Скрипнула дверь, слышно, как зашаркал кто-то через весь двор тяжелой обувью. Человек долго кряхтит по ту сторону ворот, похоже, что он никак не может справиться с засовом. Наконец ворота распахнулись и мы увидели тетю Фатиму.

— Дети мои!— она бросается к каждому из нас, обнимает и целует. — Вы живы?! Какое счастье, слава аллаху!.. А те бедняги...

На глазах у тети Фатимы слезы. Ее морщинистое и бледное лицо омрачила безутешная скорбь.

— Мой ненаглядный Тагир-джан... Мой любимый сын... — бормотала она горестно. — Он погиб под Гиляном. И во всем виновата я... Посоветовала ему идти на фронт...

— Тетя Фатима, успокойтесь, не убивайте себя слезами. Вы должны гордиться сыном. Тагир умер героем.— Мы пытаемся утешить женщину, но разве есть на свете сила, способная утешить мать, оплакивающую сына?

Минутой молчания мы почтили память героя, одного из тех, кто отдал жизнь за счастье и свободу курдского народа.

— Нам нужен Ареф, тетя Фатима, — говорит, выждав момент, Мирза-Мамед.

— Э-э,— отвечает несчастная женщина.— Он здесь бывает очень редко.

— Ареф в Чельхасаре,— осторожно, тихонько отвечает тетя Фатима, утирая глаза концом черного платка.— Но днем к нему ехать нельзя. Лучше — ночью. Придется подождать. Заезжайте во двор. Разболталась я, старая, совсем выжила из ума.

Она засуетилась, широко распахнув ворота:

— Заезжайте, сыночки! Когда вы постучали, я думаю: мой Тагир приехал... Может он и не погиб...

И она опять залилась слезами.

В сумерках мы покидаем гостеприимный дом тети Фатимы. По старому курдскому обычаю хозяйка выплеснула нам в след чашку чистой воды: — на счастье!

Рысью мы проскочили Ходжан, взбудоражив собак, а потом обогнув утес, что одиноким часовым застыл у околицы селения, нырнули в сырую тьму ущелья.

Всю ночь мы петляли по глухим дебрям. Достаточно было неосторожного движения, неверного шага и... Даже подумать страшно.

Под утро мы достигли какого-то небольшого, в пять-шесть глинобитных хибарок, селения. Был тот час, когда утро приходит на смену ночи, когда все живое спит особенно глубоко и сладко. Даже собаки не обратили на нас внимания. И вдруг чуткую тишину нарушил звонкий и чистый голос петуха. И тут же ему ответил второй, третий....

Судя по некоторым приметам, о которых говорила тетя Фатима, мы в Чельхасаре.

— Где-то здесь должен быть дом купца Джаббара, — говорит Мирза-Мамед. — Какой же это дворец?

Мы изрядно утомились, да и лошади — тоже. Казалось конца и края не будет этой ночи, этим горным тропам, по которым мы карабкались.

— Ну, если он купец, — бубнил полусонный Рамо, — значит у него и дом должен быть лучший в селении. А лучший дом, — вот он!

Дом, о котором толкует Рамо, не слишком роскошный, но, пожалуй, и в самом деле лучший в Чельхасаре. Широкая калитка, две сторожевые вышки по углам довольно высокого глинобитного дувала.

Нахраписто стучимся в калитку.

— Вам кого, господа?— на стук вышла пожилая женщина. Голос, да и весь ее вид говорят о том, что мы нарушили сон, такой сладкий и желанный в этот час.

— Это дом купца Джаббара?

— А кто вы такие? — бурчит женщина. — И чего вам нужно?..

— Нам нужен хозяин, — вступает в разговор Мирза-Мамед.

— Люди отдыхают, а вас носит...

Неожиданности часто встречаются на жизненном пути (появление хозяина дома тоже было для нас неожиданностью),

— Добро пожаловать, господа. Я — купец Джаббар. Чем могу служить?— из-за спины женщины шагнул навстречу нам мужчина. В предрассветном сумраке лица его не было видно, но голос купца мне показался удивительно знакомым.— Прошу вас, гости, заезжайте. — Джаббар-ага ведет наших коней во двор.

И только в доме в чистой, уютной комнате, убранной коврами мы узнали гостеприимного купца.

— Ну, уж если вы меня не признали, — широко улыбается Ареф, — другим тем более сложнее...

До утра говорит учитель. Сон с нас как рукой сняло. Мы слушали Арефа и нам не верилось, что это он и что мы опять вместе.

— Вот что, дорогие друзья, — закончил Ареф, когда первый луч солнца скользнул по стене, у которой сидели Аббас и Рамо,— обстановка в стране очень тяжелая. Нам придется чуть-чуть переждать. До весны, хотя бы. А там— собраться вновь, но уже не здесь, а в Мешхеде. Нам нужны более крупные силы. Миянабадские бедняки, даже если они все пойдут за нами, не ахти какая сила. Да чего там объяснять! Все это вы сами знаете.

Было решено — с наступлением сумерек по одному покинуть Чельхасар. Мы вернемся в свои дома и будем ждать.

— А когда потребуется, я разыщу вас всех,— сказал уверенно Ареф.

...В Чельхасаре, вскоре после описанных событий, Ареф получил письмо, в котором говорилось: «Вместе с Мирза Мамедом немедленно приезжайте в Мешхед...»

Проводив своего наставника и друга, мы объехали потом всю Миянабадскую долину, навестили многих своих друзей. Надо было обсудить создавшееся положение, приготовиться к активным действиям. И вот после месячного молчания Ареф письмом вызвал нас срочно в Мешхед,

Какие дела ждали нас впереди?..

МНОГОЛИКИЙ МЕШХЕД

Мы подъезжали к городу вечером. Было пасмурно и ветрено. Низкие облака ползли по широкой мешхедской долине, плотно окутывали взметнувшиеся слева и справа серые громады гор. Сырой, холодный ветер пронизывал до костей. И каждый, покачиваясь в седле, мечтал об уютной комнате, о горячем обеде, о теплой постели.

Мой каурый Икбал, кажется, единственный из лошадей не обращал никакого внимания на непогоду. Гордо изогнув шею, он грыз удила и резко дергал поводья, готовый в любую минуту перейти на рысь. Я сдерживал его, поглядывая на товарищей и с радостью замечал: они завидуют мне, такого скакуна нет ни у кого.

Наш небольшой отряд миновал западные ворота города и звонко застучал' копытами по острым камням мостовой Бала-Хиябана — одной из главных мешхедских улиц. Пробив плотную завесу облаков, косые лучи заходящего солнца скользнули вдоль прямого, как стрела, проспекта, широкого мутного арыка, осветили уставшие лица всадников, мокрые гривы лошадей, виднеющиеся вдали минареты...

А потом очень быстро на Мешхед опустились густые, южные сумерки. Бала-Хиябан зажег керосиновые лампы уличного освещения. Мутные, желтые пятна их покачивались в сыром и плотном мраке.

— В таком виде нам только в Медресе-навваб, — шутит Ахмед поравнявшись со мной.— Обрадуем Арефа.

— Учитель нам будет рад всегда,— самоуверенно отвечаю я друзьям.

Приходим к единодушному мнению: учителя сегодня не беспокоить, а заночевать в караван-сарае.

— Отдохнем, отогреемся,— размечтался Ахмед,— сходим в баню.

Караван-сараев в Мешхеде великое множество, но отыскать ночлег здесь заезжему человеку не так-то легко. Со всех концов стекаются в Мешхед на поклонение «святым местам» паломники, до отказа забивают все гостиницы и постоялые дворы.

Мы долго блуждаем по лабиринту темных мешхедских улиц и в конце концов находим чайхану.

— Лошадям место найдется,— сказал нам, гостеприимно распахивая ворота, хозяин, мужчина могучего телосложения.— И вас, господа, обеспечим всем, чем пожелаете!..

Великан многозначительно подмигнул, захихикал. Ахмеду пришелся по душе намек, и он весело крякнул, но, заметив мой неодобряющий взгляд, осекся.

...После сытного ужина мы расположились на отдых. Лежим на пестрых, дорогих персидских коврах, говорим о всякой всячине, беззлобно подтруниваем друг над другом.

Мне почему-то вдруг вспомнилась Парвин, наша последняя встреча с ней, кажется, она была нежнее и ласковее прежнего. И эта пунцовая родинка у правого уха Пар-вин...

— Готов с кем угодно держать пари, — возвращает меня к действительности голос Ахмеда,— что Гусо сейчас далек от Мешхеда!

Ребята встречают его слова дружным смехом. Я пытаюсь изобразить на лице подобие обиды или оскорбления, но безуспешно. Смеюсь вместе со всеми.

Постепенно разговор иссяк, за день мы адски устали, и здесь, в теплой чайхане быстро одолевает сон.

Засыпая я слышу за тонкой фанерной перегородкой разговор двух мужчин:

— Не-ет, что ни говори, — заикаясь говорит первый,— но наверняка он попадет в рай. Он чест-тно жил...

— Честно шкуру драл с нас, — возражает ему второй.

— Не-ет, он торговал чи-истым терьяком. И да-аже в кредит давал.

— Это так, но усопший никогда ни о чем кроме денег не думал. А девятый стих шестьдесят третьей суры «Ко-рана»гласит: «Не давайте своему имуществу отвлекать вас от поминания Аллаха!..»