Бандитские игры - Иван Стрельцов

Вдавив приклад в плечо, я навел ствол автомата в надвигающийся темный силуэт и надавил на спусковой крючок. Удержать одной рукой рвущуюся как живую «машину для убийства» не было сил. Я лишь смог, валясь на бок, прочертить автоматным огнем неровную черту слева направо. Тяжелые пули со стальными сердечниками сбили с подножки стрелка, разнесли на осколки лобовое стекло и перемололи сидящих в кабине, разбив боковое зеркало.

Неуправляемая «Тойота» промчалась в полуметре от моих ног, обдав меня песком и выхлопами угарного газа. Переехав трупы двух моджахедов в шлемах и их «Хонду», грузовик взгромоздился на небольшой песчаный холм, затем осел на правый бок и медленно начал опрокидываться. Из кузова посыпались длинные пластиковые футляры защитного цвета. Один из них, ударившись о другие, развалился, из его чрева вывалилась черная тонкая сигара и скатилась вниз к подножию холма.

Ракета, догадался я. Что будет, если она взорвется и ей подпоет хор остальных сестриц? Мое сознание провалилось в темную бесконечность…

…Белый потолок, белые стены. На стене перед кроватью большой календарь с портретом Ирины Алферовой, кабульский госпиталь. Я на госпитальной койке, возле кровати на табуретке сидит Гарыныч. Как всегда, небритый, в выгоревтем камуфляже, поверх которого накинут белый больничный халат.

— Ну что, пришел в сознание, каскадер? — добродушно спросил Грисюк.

— Подставился я, товарищ майор, — прохрипел я, сам удивляясь своему голосу.

— Во-первых, не майор, а подполковник, — поправил Гарыныч. — А во-вторых, задание ты выполнил с лихвой. А что до ранения, на войне всякое бывает. В общем, я представил тебя за эту операцию к Красному Знамени. Через месяц врачи обещали тебя поставить на ноги. Выйдешь из госпиталя, думаю, тогда и вручим орден в торжественной обстановке.

Я выписался только через полтора месяца, а орден получил еще позже. И не боевого Красного Знамени, а Красную Звезду.

По мере того как мы продвигались на восток, погода становилась холоднее, ландшафт однообразнее, а дорога пустыннее. То и дело налетал шквальный ветер, подымая с обочин вихри опавших листьев, и, завертев их, швырял горстями в лобовое стекло. На небе висели тяжелые свинцовые тучи. Закрыв своими тушами солнечный свет, окрасили землю в траурно-печальные цвета. Серые пустынные поля тянулись до горизонта, кое-где в них врезались черные пунктиры лесополос. Вдоль трассы, как стальные великаны, стояли конструкции опор высоковольтных передач. Вдалеке темнели низкорослые постройки какой-то деревни. И действительно, через десять минут мелькнул дорожный указатель, сообщивший, что мы въезжаем в населенный пункт с поэтическим названием «Радужное». Это была небольшая деревушка, расположенная по обе стороны трассы. Преобладали одноэтажные домики, из чего можно было сделать вывод, что деревня небогатая. А по многим заколоченным окнам и обвалившимся постройкам можно было догадаться, что, несмотря на близость трассы, деревня вымирала. Зато в сельмаге — приземистой коробке, выложенной цветной мозаикой, как раньше еще любили облицовывать загородные автобусные станции и общественные сортиры, — с витрины сверкала реклама кока-колы, «Абсолюта» и «Мальборо».

— Во, дожили, — оскалился Андрюха, — кто бы мог подумать, что в такой глуши будут продавать и колу, и «Абсолют». Прогресс, дружище.

Не разделяя оптимизма своего товарища, я сказал:

— Наверно, так же рассуждали и индейцы, когда первые конкистадоры меняли им на золото стеклянные бусы и зеркальца. Ты не помнишь, чем все это закончилось? По-моему, индейцев истребили.

Постепенно начало смеркаться, из-за туч звезд не было видно, на дорогу опускалось серое марево. Навстречу прошла колонна многотонных грузовиков, слепя нас светом своих фар. Скоро будет совсем темно.

За ближайшим поворотом мы увидели прыгающего на холоде гаишника. Черный тулуп до колен, перетянутый белым ремнем с портупеей, белые нарукавники, шапка, надвинутая на глаза, сапоги гармошкой, в левой руке полосатый жезл. Увидев приближающуюся машину, гаишник замахал своей палкой, указывая в сторону обочины.

Андрюха включил поворот и медленно стал притормаживать. Я посмотрел на стража дорог. Кобура почему-то пустая, может, сунул оружие в карман? В карман… Постепенно перевел взгляд на задний план, за спиной милиционера редкой стеной возвышались чахлые елки, под ногами гаишника было натоптано. Не слишком ли для одного милиционера?

Акулов проехал с десяток метров вперед и уже затормозил, когда я рявкнул ему на ухо:

— Не останавливайся, ходу отсюда!

«Шевроле» взревел мотором и помчался вперед. В зеркало заднего обзора было видно, как гаишник сперва пробежал несколько метров, потом погрозил нам вслед кулаком.

— Ты что, озверел? — разразился матом Андрюха. — Не хватало, чтобы сейчас гаишники нас где-то стопорнули. Или думаешь, как тот колобок: «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел»? Сейчас не уйдешь, не то время. И менты имеют полное право открывать огонь не только, чтобы остановить машину, но и на поражение. И все экипажи вооружены автоматами. Ты понял, Каскадер, мать твою?

— Чего ты завелся. — На этот раз начал раздражаться я. — Ты, благопристойный гражданин, полный дурак. Не знаешь, как пулю в затылок заработать. По знаку гаишника не остановились! А почему ты не задумался, что в полночь делает одинокий мент вдали от населенных пунктов, в месте, хорошо, подходящем для засады?

— Ну, мало ли, — пробубнил Акулов.

— Хорошо, перейдем к другим приметам неадекватной ситуации. Я не говорю о том, что в кобуре у него не было пистолета, так еще вместо серых милицейских штанов на этом лжегаишнике были зеленые, армейские.

— Темно же было, какого черта ты мне лапшу вешаешь. Ты, Глеб, не мог разглядеть, какого у него цвета штаны, — не сдавался Андрюха.

— Ну хорошо, хорошо, не веришь про штаны. А ты обратил внимание, какие на нем были сапоги? Не хромовые, не яловые, а обычные кирзачи. По-моему, это уж слишком, даже несмотря на упадок экономики, милиция не будет ходить в кирзухе.

— Ну ты глазастый, черт, — восхищенно проговорил Андрюха.

— Будешь глазастым, когда на дорогах полный беспредел. Едва зазевался — получи если не пулю в голову, то удавку на шею…

Предположение Акулова, что необходимо иметь запас горючего на случай его отсутствия в среднерусской глубинке, оказалось в корне ошибочным, на всем пути нашего следования попадались заправки, и не только машины-цистер-ны, торгующие одним сортом топлива, но и благоустроенные по европейским стандартам автозаправочные станции. С яркими рекламными вывесками, облицованные белым пластиком, с электронными счетчиками и обслугой в фирменной униформе.

— Вот, — не переставал восхищаться Андрей, — рыночная экономика в действии. Спрос рождает предложение, бензин — какой хочешь. Выбор — как в любом большом городе. Еще лет двадцать — и будем жить, как в Америке или Франции.

— Это вряд ли, — плюхнул я ложку дегтя в бочку Андрюхиного меда.

— Почему?

— Через двадцать лет у нас иссякнут все природные ископаемые, так что нечего будет продавать. А от производства останется только воспоминание, дескать, было когда-то. К тому времени все мозги и работящие руки уплывут за бугор. И останутся здесь самые глупые и ленивые, будут жить в трущобах. И вся экономика будет держаться на тех деньгах, что станут вкладывать в съемку фильмов ужасов на русской натуре.

— Ты хочешь сказать, на такой огромной территории будет жить жалкая кучка лентяев и дураков? А на эти огромные земли никто не позарится? Никаких территориальных претензий, так, что ли?

— На этот счет будет мировое соглашение.

— А-а, — улыбнулся Акулов, он посчитал, что загнал меня в угол. — Почему?

— Да потому, что все эти огромные территории с уничтоженной природой и опустошенными недрами будут пригодны только для складирования ядерных и токсических отходов. И станет некогда великая страна гигантской помойкой. Вот так вот, друг Гораций.

— Ну тебя, пессимист чертов, — буркнул раздраженно Андрей.

Несколько часов мы ехали молча, каждый думал о своем. Третьи сутки в дороге, посторонние люди за это время сближаются, мы же порядком надоели друг другу.

Осенью мало разнообразия на просторах матушки-России. Недаром классики не очень любили описывать это время года. Ночью мне сидеть за рулем, поэтому сейчас я решил вздремнуть. Закрыв глаза, откинулся на спинку сиденья.

Мир меняется стремительно, может, и прав Андрюха, и лет через двадцать мы заживем, как люди в цивилизованных странах. Скорее всего так и будет — за всю историю государства Российского были взлеты, падения и снова взлеты. Нет, пожалуй, падать уже дальше некуда.

— А ты обратил внимание, Глеб, как гаишники реагируют на нашу тачку? — донесся до меня голос Акулова. Действительно, на всех попадающихся КПП милиционеры, безбожно стопорившие все машины, увидев «Блейзер», пропускали его беспрепятственно и как-то даже пугливо отводили глаза в сторону.