Жизнь продолжается (сборник) - Александр Махнёв

Опять слёзы душат. Что ж такое. Разнервничался вконец. Надо собраться. Нельзя себя распускать.

Всё, пауза, пауза!!!

Пе-ре-рыв.

Он достал успокоительные капельки, заодно и очередную порцию лекарств. Запил водой. Встал. Медленно побрёл в спальную комнату. Надо попытаться уснуть.

Лёг, закрыл глаза.

Вновь перед глазами памятное, важное, что-то очень важное.

«Военкомат на днях открытку прислал. Хорошо, что помнят, значит, не списали ещё. К юбилею Парада Победы готовятся. Это хорошо. Сколько нашего брата осталось, единицы. Уходит народ. Что ж, время, видимо, пришло. Меня приглашают, как участника этого события, на приём в честь Парада. Доживу ли?

Ну а что, есть стимул. Надо готовиться.

Шестьдесят лет прошло. Целая жизнь.

Да, целая жизнь, я ведь офицером стал в феврале сорок пятого года. Вот это, кстати, тоже юбилей, надо бы детишкам рассказать. Вспомнить только, когда это было. Точно, в феврале. В Томске это было. Училище наше, Днепропетровское артиллерийское, в эвакуации в Томске находилось. Много нас, младших лейтенантов, тогда выпускалось. Молодые, весёлые, все на фронт рвались, боялись, что без нас добьют гадов.

Не получилось на фронт. Сразу по выпуску в Горьковскую область направили, в Гороховецкие лагеря. Причём весь выпуск. И уже там, в артиллерийском Центре, получили мы свои первые офицерские назначения. Я был направлен в 989-й Краснознамённый Печенгский гаубично-артиллерийский полк РГК[3], командиром взвода управления батареи.

Десятилетия прошли, а помню всё: и номер полка, и ребят своих, однополчан. Сибиряка Балясникова Диму, москвича Туркова Володю, Степанца из Тулы. Мои первые коллеги, сослуживцы. Что интересно, в полку большая часть офицеров были москвичами. У некоторых отцы большими руководителями были. У Борьки Кутузова отец в иностранном отделе Наркомата Обороны служил, у Пегушева батя – начальник автомобильного управления Наркомата. Во какие знакомства были у меня. Где они сейчас, мои ребята? Наверное, поумирали уж.

Приняв взвод, я занимался подготовкой разведчиков и связистов для маршевой батареи. Уверен был, что успею ещё повоевать. И когда в ночь на девятое мая полк был поднят по тревоге, мы поняли, едем на фронт.

Наконец-то!

И только по пути к Москве нам объявили о капитуляции немцев. Радости не было границ. Все ликовали. Это не передать словами.

В тридцати километрах от Москвы, в местечке Щемилово, полк расположился лагерем. Здесь мы и узнали, что по приказу Верховного главнокомандующего наш полк будет участвовать в Параде Победы.

Началась долгая и кропотливая подготовка. В основном готовили машины и гаубицы, так как личный состав на параде должен был находиться в кузовах, а орудия цеплялись к автомобилям.

Получили новенькие «студебеккеры», правда, кузова пришлось менять. Американцы ставили металлические, из-за чего вместимость их была небольшой. И уже на Горьковском автозаводе были установлены деревянные кузова.

К параду готовились главным образом водители. Это были настоящие профессионалы. За плечами у них тысячи километров фронтовых дорог, это колоссальный опыт. Несколько раз выезжали на Манежную площадь в Москву, на тренировки.

Задача моя была несложной: надо было вовремя скомандовать равнение на главную трибуну.

В ночь перед Парадом спалось неважно. Волнение, ожидание. Помню, очень хотелось увидеть Сталина, да не только мне, всем участникам.

Ночь накануне Парада выдалась довольно холодной. Шёл мелкий такой, противный моросящий дождь. Задолго до начала машины полка выстроились в колонну. И вот, наконец, отмашка дана.

То, что было дальше, было как сон. Трибуны, ярким пятном фашистские знамена у Мавзолея, сам Мавзолей. Мне показалось, что я увидел Его. Того самого, на которого, как на икону, смотрела и молилась долгие годы вся страна. Сталина. Хотя что там можно было увидеть? Для нас Парад длился всего две минуты.

Две!!! Но какие. Я их не забуду никогда, эти две минуты. Память о тех мгновениях и какой-то особый восторг живы, они со мной. Для меня это был один из счастливейших дней в жизни.

Да, почти шестьдесят лет минуло, как одно мгновение. Вот и вся жизнь так, как одно мгновение…»

Раздался телефонный звонок. По его звуку понятно было – межгород. Саша, наверное.

«Сынок, здравствуй. Что-то ты неделю молчал, не звонил. Знаешь, я ведь скучаю. Не смог в январе приехать, так на двадцать третье приезжай».

Они поговорили о домашних делах, о Сашиных дочерях, о внуках. О погоде, о настроении, о здоровье. Договорились встретиться на День Защитника Отечества, двадцать третьего февраля.

Разве по телефону наговоришься? Вот когда сын приезжает, это два дня только одних разговоров. Причём в этом оба ненасытны. О доме, о детишках, об армии, о друзьях, о международных делах, о разном. Оба изголодались по взаимному общению. Оба понимали друг друга.

Это как праздник.

А когда уезжал Саня, его любимая шутка:

– А поговорить?

Поговорить, конечно, есть о чём. Опять в госпитале лежал, опять с сердцем проблемы. В мамку пошёл, слабоват телом. С другой стороны, понять можно. С двадцати трёх лет во власти. Постоянная ответственность за людей, за службу. Переезды, смена обстановки. Украина, Литва, Иркутск, Москва, Псковская область. Да ещё эта перестройка, чтоб ей неладно было. Вот и сдал малость. Но ничего, шутит, бодрится. Молодец. Ладно, приедет, поговорим.

Начинало темнеть. Зимой уже в четыре часа вечера дома полумрак. Включил свет.

Ну что, пойдём на кухню. Надо бы пообедать. Наверно, супчик съем, и достаточно. Куриный. Дочка принесла. Эх, что бы я без неё делал. Постирает и погладит. Приходит часто. Приготовит поесть. Молодец. У неё своих два мужика. Но ничего, справляется. Молодец.

Разогрел в микроволновке суп. С видимым усилием съел несколько ложек. Разогрел чайник. С печеньицем попил чайку. Всё.

Перешёл в комнату. Сел в кресло. Закрыл глаза.

Передохнем.

Опять воспоминания.

«Гомель. Друзья, товарищи. Немного их было, но это действительно были настоящие друзья.

Семён Иванович Александров. Сколько же мы с ним знакомы? С шестьдесят третьего года. Да, более сорока лет. Сыновей в один год отправили в военное училище. Вместе радовались их успехам. Переживали вместе за дочерей, мою Татьянку и его Любочку. Все праздники вместе. Горевали, похоронив жён, тоже вместе. И особенно сблизились после смерти его жены Раисы Ивановны и сына Жени.

Похоронил я своего друга.

Ушли из жизни друзья и сослуживцы, Василий Васильевич Босовиков. Николай Зубарев, Сахновы. Один-одинёшенек остался в городе, который на долгие годы стал родным, где прожила семья сорок лет, почти половину моей жизни. Тяжело было уезжать, но и оставаться было значительно тяжелее. Один. Дети живут своей жизнью. Друзья ушли из жизни. Похоронил Елену Ивановну. Пришлось уехать».

Он медленно поднялся из кресла. Какая-то предательская слабость во всём теле. И перед глазами всё плывёт.

Потянулся рукой к телефону, набрал номер дочери:

– Танечка, доченька, плохо мне что-то, вызови «скорую».

– Папочка, всё сделаю, я сейчас прибегу к тебе. Ты только дверь открой. Сможешь? Всё, я звоню.

Через десять минут приехала «скорая помощь». Шумно вошла крепкая женщина лет сорока:

– Ну, что случилось? Не вставайте, не вставайте. Померяем давление. Плохо. А что принимали? Как утром себя чувствовали?

Дежурные вопросы. Врач и сама на них ответы знает, уже не впервые по его адресу приезжает. Зачастила «неотложка» к нему в последнее время.

Худо, особенно по вечерам. Уже не только рука, всё тело справа трясётся. Давление запредельное. Аппетита нет. Настроение паршивое. Единственное, что остаётся – к врачам обращаться. А что делать? В больницу не берут, лежал уже, и не один раз. Не лечат там. Что толку там лежать, поесть и дома можно, вкуснее хоть будет. Дома и кровать своя, всё лучше, удобнее и привычнее.

Врач поликлиники тоже, хоть и приходит регулярно, но посоветовать толком ничего не может, да и лекарств от этой трясучей болячки подходящих нет.

Они все как оценивают? Возраст, года его прошли.

Не жилец. Уже старик, не жилец.

Но почему именно его эта трясучка ест и ест, почему именно его? Да, восемьдесят четыре уже, летом восемьдесят пять будет. Память хорошая. Ноги, руки, голова – всё цело. Так неужто нет лекарств, вылечить человека?

Дочка пришла.

– Здравствуй, Танечка. Вот, пришлось опять врачей побеспокоить. Проходи, проходи.

Врач сделала укол, что-то советовала принять из лекарств, что-то завтра купить в аптеке. Надо завтра и врача на дом вызвать.

Всё. «Скорая» уехала:

– Папуля, ну как ты себя чувствуешь? Что ты хочешь? Может, чайку?

«Если бы она знала, что уже само её присутствие – это самое сильное лекарство. Легче мне стало, значительно легче. Но не может ведь она жить постоянно со мной, а я не могу к ней переехать, обузой быть боюсь, вот такая вот, как Ельцин говорил, „загогулина“…»