Что известно реке (ЛП) - Ибаньез Изабель

Письмо от дяди разбило мое сердце. Уверена, что мое разбило их.

Без сопровождающего. Мне едва стукнуло девятнадцать — я отметила день рождение в собственной спальне, безутешно рыдая, пока Амаранта не начала долбить в стену, — я путешествовала в одиночестве, без проводника, без опыта и даже без личной горничной, которая могла бы помочь мне с особенно хлопотными элементами гардероба. Я правда это сделала. Но в этом уже не было смысла. Я приехала, чтобы узнать подробности, связанные с исчезновением моих родителей. Мне нужно было узнать, почему дядя не защитил их и как они оказались в пустыне одни. Мой отец был рассеянным, это правда, но он лучше всех понимал, что нельзя брать маму с собой в путешествие без необходимой подготовки.

Я прикусила нижнюю губу. Однако, это не совсем так. Отец мог быть безрассудным, если торопился. Как бы то ни было, в моих сведениях были дыры, а я ненавижу вопросы без ответов. Это была открытая дверь, которую мне нужно было закрыть.

Я надеялась, что мой план сработает.

Путешествие в одиночестве стало для меня полезным уроком. Я обнаружила, что ненавижу есть в одиночестве, что от чтения на борту мне становится дурно, и что я кошмарно играю в карты. Зато я поняла, что умею заводить друзей. Большинство из них были пожилыми парами, отправившимися в Египет из-за приятного климата. Поначалу они не хотели оставлять меня одну, но я была к этому готова.

Я притворилась вдовой, подобрав под эту роль подходящий образ.

С каждым новым днем, моя история становилась все более замысловатой. Меня очень рано выдали замуж за пожилого кабальеро, что годился мне в деды. В первую же неделю я завоевала расположение большинства женщин, а сеньоры12 с одобрением отнеслись к моему желанию расширять свой кругозор путем путешествия за границу.

Я взглянула в иллюминатор и нахмурилась. Беспокойно покачав головой, я распахнула дверь каюты и выглянула в коридор. Высадку по-прежнему не объявили. Я закрыла дверь и продолжила бродить.

Мои мысли вернулись к дяде.

После приобретения билета, я отправила ему наспех написанное письмо. Без сомнения, он уже ждал меня на причале, с нетерпением предвкушая встречу. Через несколько часов мы, наконец, увидимся, впервые за десять лет. Десятилетие тишины. Ну, время от времени я прилагала к письмам родителям свои рисунки для него, но это была элементарная вежливость. Кроме того, он сам никогда ничего мне не присылал. Ни одного письма, ни одной поздравительной открытки или безделушки, подкинутой в багаж моих родителей. Мы чужие друг другу люди, связанные лишь именем и кровью. Я едва могла вспомнить его приезд в Буэнос-Айрес, но это было неважно, потому что мама постаралась, чтобы я никогда не забывала ее любимого брата, не говоря уже о том, что он был у нее один.

Мама с папой были фантастическими выдумщиками, превращающими слова в сказки, формируя сюжеты, которые были захватывающими и незабываемыми. Дядя Рикардо, казалось, был не от мира сего. Человек-скала, вечно таскающий книги и поправляющий очки в тонкой проволочной оправе. Его ореховые глаза были обращены к горизонту, а на ногах красовалась пара сапог. Он был высоким и мускулистым, что противоречило его академическим пристрастиям и научным знаниям. Он процветал в академических кругах, чувствовал себя как дома в библиотеке, но был достаточно задиристым, чтобы пережить драку в баре.

Не то чтобы мне самой было что-то известно о драках в барах или о том, как их пережить.

Мой дядя жил археологией. Его одержимость взяла начало в Квильмесе на севере Аргентины, когда, будучи в моем нынешнем возрасте, он участвовал в раскопках в составе бригады и был вынужден работать лопатой. Максимально изучив всю доступную информацию, он отправился в Египет. Там он влюбился и женился на египтянке по имени Зази, но спустя всего три года совместной жизни она вместе с их новорожденной дочерью скончалась во время тяжелых родов. С тех пор, он больше не женился и никогда не возвращался в Аргентину, за исключением одного единственного визита. Я не знаю, чем он на самом деле занимается. Был ли он расхитителем гробниц? Изучал историю Египта? Или просто любил песок и жаркие солнечные дни?

Возможно, он был всем понемногу.

Все, что у меня было — письмо. Он дважды написал, что если мне что-то понадобиться, то нужно только дать ему знать.

Что ж, мне действительно кое-что нужно, дядя Рикардо.

Ответы.

***

Дядя Рикардо опаздывал.

Я стояла на причале, вдыхая соленый морской воздух. Над головой палило солнце, от жары перехватывало дыхание. Мои карманные часы показывали, что я жду уже два часа. Мой багаж был неаккуратно свален рядом со мной, пока я пыталась обнаружить человека, с чертами лица моей матери. Мама рассказывала, что борода ее брата стала слишком неприличной для порядочного общества: густая, длинная, с седыми прядками.

Вокруг меня толпились люди, только что сошедшие с корабля. Они громко болтали, радуясь, что оказались в стране невероятных пирамид и великой реки Нил, пересекающей весь Египет. Но я не чувствовала ничего, слишком сосредоточенная на больных ногах, слишком обеспокоенная собственным положением.

Внутри начала зарождаться паника.

Невозможно было оставаться здесь долго. Температура становилась меньше, по мере того, как солнце двигалось по небу. Морской бриз был прохладным, а мне еще предстояло пройти много миль. Если мне не изменяла память, мои родители садились на поезд в Александрии и примерно через четыре часа добирались до Каира. Оттуда они брали транспорт до отеля Шепард.

Мой взгляд упал на багаж. Я задумалась о том, что придется оставить, а что нужно взять с собой. К сожалению, мне не хватит сил взять все. Может быть, мне и удалось бы найти кого-нибудь готового помочь, но я не знала языка. Кроме нескольких разговорных фраз, но ни одна не была похожа на: “Здравствуйте, не могли бы вы помочь мне с вещами”.

Пот бусинами стекал по моему лицу, а нервы заставляли меня беспричинно дергаться. Мое темно-синее дорожное платье состояло из пары слоев, а двубортный жакет, словно железным кулаком обхватил мою грудную клетку. Я осмелилась расстегнуть пуговицы на жакете, будучи уверенная, что моя мама перенесла бы этот дискомфорт с элегантной стойкостью. Вокруг нарастал шум: люди болтали, встречая родных и друзей, волны разбивались о берег, звучал корабельный гудок. Сквозь какофонию звуков я услышала, как кто-то зовет меня по имени.

Сквозь стену шума я распознала этот глубокий баритон.

Молодой мужчина шел в моем направлении длинными, легкими шагами. Он остановился передо мной, засунув руки в карманы хаки, создавая впечатление человека, который прогуливался по причалу, любуясь морскими пейзажами и, возможно, насвистывая мелодию. Его светло-голубая рубашка была заправлена в брюки и слегка смята под кожаными подтяжками. Ботинки были зашнурованы до середины голенища, и можно было сказать, что в них было пройдено множество миль; они были пыльными, а некогда коричневая кожа стала серой.

Незнакомец встретился со мной взглядом, его губы были плотно сомкнуты в тонкую линию. Поза у него была простая, манера поведения расслабленная, но если приглядеться, можно было заметить, как напряженно он сжимает челюсти. Что-то беспокоило его, но он не хотел, чтобы это было очевидно.

Я изучила остальные черты его лица. Аристократический нос под прямыми бровями и голубые глаза того же цвета, что и его рубашка. Полные идеальной формы губы, растянутые в кривой ухмылке, в противовес резкой линии челюсти. Его волосы были густыми и взъерошенными, переливающимися из рыжего в каштановый. Он нетерпеливо откинул их в сторону.

— Здравствуйте, вы сеньорита Оливера? Племянница Рикардо Маркеса?

— Она самая, — ответила я на английском. От его дыхания веяло крепким алкоголем, отчего я сморщила нос.

— Слава Богу, — сказал он. — Вы уже четвертая женщина, которую я спрашиваю. — Его внимание переключилось на мой багаж, и он присвистнул. — Я искренне надеюсь, что вы ничего не забыли.