Стеклянный омут - Наталья Калинина

И что теперь делать? Продолжать унизительно стоять рядом, прислушиваясь к не касающемуся ее разговору, или вернуться в машину? Выскочила со своей щенячьей радостью и получила тапкой по физиономии… Не утешало и то, что спутница Олега, явно скучая, переминалась с ноги на ногу и нетерпеливо поглядывала в сторону «Сааба».

– Ну что, по машинам? – скомандовал к облегчению Риты Иван. – Олег, держись нас.

– Сколько еще пути? – деловито спросил тот, ловким щелчком отправляя докуренную до фильтра сигарету в стоявшую неподалеку мусорную урну. И жестом собственника положил своей спутнице руку на талию, как раз на ту голую, позолоченную в соляриях полоску кожи между топом и шортами.

– Час-полтора в зависимости от пробок, – сказал Иван. Что ответил Олег, Рита уже не услышала, так как скрылась в машине.

С горечью, но уже не полынной, как в былые времена, а кофейной, подумала о том, что Олег все так же хорош собой, как и в их первую встречу. Как и во все их встречи, отделенные друг от друга полугодовыми промежутками. Время идет его мужественной красоте на пользу, делая ее все выдержанней и крепче – как каждый год коллекционному вину. Рита видела Олега в разных образах – и в деловых костюмах, и в протертых джинсах и свитере с выпущенными петлями (смелый дизайнерский ход!), и в ярких рубахах, идеально идущих к его цыганским глазам. Олег одинаково гармонично чувствовал себя в любом амплуа: бизнесмен, студент, латинос, цыган-кочевник… Только одна роль ему никак не удавалась – роль хорошего парня.

Хорошие девочки любят плохих парней…

Сегодня он выбрал рокерский стиль: длинные волосы цвета воронова крыла завязаны в хвост, черная кожаная куртка надета на майку с изображением известной рок-группы, синие вытертые джинсы классического кроя, грубые ботинки с заклепками. Ему куда больше «Сааба», подходящего скорее менеджеру среднего звена, пошел бы мотоцикл. Как и ветер, целующий его в темные обветренные губы. Как и машинное масло на жилистых руках. Как и бандана, усмиряющая густые волосы. Как и длинноногая спутница в кожаной мини-юбке и «косухе», сидящая за его спиной.

– Ну, что я тебе говорила? – прошипела ей вдруг на ухо Лика, безжалостно возвращая из фантазий в реальность. – Нечего было и выходить.

– Молчи уж, – огрызнулась Рита.

– Я-то молчу, молчу… Не глупи, сестра. Зачем нам такой кентавр?

– Почему… кентавр? – удивилась Рита, и такое сравнение сестры разогнало тучи, набежавшие было на ее настроение.

Почти через полтора часа, покинув Московскую область, они наконец-то свернули с трассы на проселочную дорогу и, то подпрыгивая на ухабах, то ухая в ямы, въехали в притулившуюся с краю огромного распаханного поля деревню Сидоркино.

Деревня их встретила неухоженным «лицом»: полусгнившим срубом колодца и тремя почерневшими избами, глядевшими слепыми окнами с выбитыми ветром стеклами, косившимися друг к другу, будто ища поддержки. Рите невольно подумалось, что эти три дома похожи на трех старух, сгорбленных, кривых, беззубых, с испещренными морщинами-зарубками лицами, выбредших на поле в поисках свежего ветра, позабывшего дорогу в их угол. И ей стало тоскливо от мысли, что и их дом так же умирал. Удалось ли Ивану немного вдохнуть в него жизнь?

– Дыра, – прошипела ей на ухо Лика, так, чтобы не услышали ни Татьяна, ни Иван, который при виде деревни заметно оживился, распрямил плечи и даже засвистел себе под нос какой-то мотивчик. Если бы Рита могла видеть лицо друга, то обнаружила бы, что его ноздри затрепетали, словно у гончей собаки, почувствовавшей дичь. Городской житель, в душе – деревенский. Он тяготел к земле и наполненному лесными ароматами воздуху. Иван как-то обмолвился, что происходит из крестьянского рода, и гордился этим.

– Сто лет тут не была и еще бы столько не ездила, – продолжала шипеть ей на ухо младшенькая.

– А чего тогда за нами увязалась? – таким же шипением ответила ей Рита и покосилась на сидевших впереди друзей: слышат ли они их?

– Я?! – громко возмутилась Лика, но, опомнившись, понизила голос опять до шепота: – Ты же меня и потащила! Сидела я бы себе дома и бед бы не знала!

– Ну так возвращайся! – невозмутимо ответила на выпад Рита. – Прямо сейчас! Пешком.

Лика не стала огрызаться в этот раз, лишь фыркнула и отвернулась к Павлу, который за всю дорогу не проронил ни слова. Рита могла бы поклясться, что нервничал он, как на сложном экзамене. «Расслабься, Павлик!» – захотелось сказать ей и по-матерински потрепать парня по рыжему топорщащемуся на макушке вихру. Но она снова сдержала порыв, понимая, что тем самым еще больше смутит Павла. Ох, беда. Может, когда они с Ликой окончат школу, он будет чувствовать себя уверенней в обществе Риты, его уже бывшей учительницы?

Машина свернула на покрытую гравием дорогу и, оставив за собой покосившиеся избы, выехала на опрятную улицу, заключенную с обеих сторон, будто в рамочку, в стройные ряды берез, за которыми застенчиво, как невесты за фатой, прятались бревенчатые избы. Черный цвет еще не снесенных изб ярко контрастировал с белыми, в черных зарубках, березовыми стволами.

– Рояль, – вдруг шепнула Лика.

– Что? – не поняла Рита.

– Эта улица – как клавиатура рояля, не находишь?

Лика всегда отличалась воображением.

– Правда, рояль, – подтвердил, опережая Риту, Павел, который наконец-то отважился заговорить.

– Уже подъезжаем! – провозгласил Иван.

– Наконец-то, – скучным голосом ответила вредина Лика, будто не она только что восхищенно таращилась в окно и говорила про улицу-рояль. Рита мельком оглянулась назад, проверяя, не отстали ли Олег со спутницей. «Сааб» следовал на небольшом расстоянии.

По мере приближения к знакомому месту Ритой овладевало волнение, представлявшее собой сложный коктейль из ощущений. Подобную смесь чувств она испытывала, когда входила в палату к тяжело заболевшей бабушке: и страх увидеть любимого человека беспомощным в окружении аппаратов, и надежду разглядеть слабую улыбку на родном лице, и чувство вины за собственное бессилие, и желание малодушно сделать в последний момент шаг назад и уйти незамеченной. Вот и сейчас она не знала, что ее ожидает, во что превратился дом, в темных закутках которого прятались ее детские воспоминания. С одной стороны, она испытывала радость от того, что доверила дом хорошим рукам. Но, с другой, – ее глодало чувство вины, будто она предала не только дом, отказавшись от него, но и свои воспоминания.

Вспомнилось, как бабушка жаловалась, что здоровье у нее уже не то, чтобы поддерживать избу в приличном состоянии, но при этом на все предложения повзрослевшей Риты съездить в деревню и сделать там все, что в ее силах, отвечала категорическим отказом. «Ишь еще чего выдумала! – сердилась бабушка, когда старшая внучка настаивала на поездке. – В такую даль тебя одну не пущу!» Когда Рита предлагала съездить в компании с Иваном, находила другую причину, чтобы отказать: «Вдвоем с парнем тем более не пущу! Ну и што, што друг. Он – мужчина! И негоже молодой девке одной в компании молодого мужчины ездить куда попало и оставаться на ночь». И не переубедить было бабушку! Каждый раз она находила новые причины. И Рита сдавалась, хоть в душе протестовала против того, чтобы дом, в котором прошла часть ее детства, был брошен умирать в одиночестве. Но бабушка стояла насмерть. Последний раз они выезжали на каникулы в деревню в то лето, когда Лике исполнилось пять лет. Однажды за обедом младшая рассказала, что увидела на озере белого лебедя. Бабушка, достававшая в это время из буфета чистую тарелку, выронила ее на пол. Тарелка не разлетелась на осколки, а лениво развалилась на две почти ровные половины. «Хватит сочинять!» – рассердилась бабушка – то ли из-за тарелки, то ли потому, что слова младшей внучки встревожили ее. В бабушкиных глазах почему-то мелькнул страх. «Я не сочиняю!» – закричала Лика, с вызовом вздергивая подбородок. Девочка всегда отличалась патологической честностью. «Ну, раз не сочиняешь, то потрудись объяснить, милая моя, как ты в одиночестве оказалась на озере! Разве это не запрещено тебе?!» – закричала в гневе пожилая женщина. Губы Лики дрогнули, она испуганно моргнула и разразилась рыданиями. Сестренка не выносила, когда на нее кричали. Бабушка торопливо выбросила осколки в мусорное ведро и бросилась к Лике, заключила ее в свои объятия, погладила натруженной, в мозолях и цыпках, ладонью по светлым волосам. «Ну-ну, не надо плакать», – уже мягким тоном проговорила она. И забормотала какие-то утешения, мягко уводя разговор в сторону. Рита, настороженно следящая за происходящим, сделала для себя вывод, что лебедь был и он почему-то напугал бабушку. А может, и не он – как может напугать мирная птица? А то, что Лика ослушалась и одна убежала к озеру. Но как бы там ни было, на следующий день они уехали из деревни и больше туда при жизни бабушки не возвращались.