Христо-люди - Аркадий Стругацкий

Проступки не ограничивались домашним скотом. Иногда приносили стебли пшеницы и других растений, которые отец разрезал на кухонном столе в гневе и стыде. И если дело ограничивалось несколькими рядами растений, они сразу же уничтожались. Но если проступком было целое поле, приходилось ждать хорошей погоды и поджигать его, распевая гимн, пока оно горело. Мне такие события очень нравились. У нас проступки встречались чаще, чем у других, потому что мой отец был человек с острыми глазами, но предположение, что мы больше, чем другие люди подвержены проступкам, сердило его и причиняло ему боль. Он говорил, что ему тоже не нравится уничтожать свой скот и тратить лишние деньги. Он не сомневался, что если бы наши соседи были бы также набожны, как он, то у них проступки бывали бы гораздо чаще. К сожалению, встречается еще много людей без твердых принципов.

Итак, я очень рано узнал, что такое эти проступки. Это означало живые существа, которые выглядят неправильно, не так, как их родители. Иногда это отклонение было совсем незначительным, но, большее или меньшее, оно было проступком. А если это случалось среди людей, то называлось богохульством. В конце концов, проступок и богохульство были особыми терминами, а вместе это называлось отклонение.

Конечно, вопрос о проступках был не таким простым, как может показаться, и когда возникали разногласия, посылали за районным инспектором. Мой отец, однако, редко вызывал инспектора: он предпочитал уничтожать все подозрительное. Были люди, которые не одобряли его пунктуальности и говорили, что местные отклонения, которые часто встречаются и со временем увеличиваются в числе, могут привести к улучшению породы. Но мой отец не желал слушать об этом. Благодаря ему, весь Вакнук носил гордое прозвище Чистого.

Наш район больше не считался окраинным. Тяжелая работа, самопожертвование привели к стабильности домашнего скота и урожая, которым могли бы позавидовать общины на востоке. Теперь нужно было пройти не менее тридцати миль к югу или западу, чтобы прийти в дикую страну - так назывались районы, где вероятность произвести обычное потомство была менее пятидесяти процентов. Дикая страна представляла собой полосу шириной в десять миль, местами в двадцать, а дальше начинались удивительные окраины, где не было ничего надежного, и где, по словам моего отца, расхаживает дьявол гордо и издевается над законами господними. Говорили, что окраины тоже различны по ширине, а за ними лежат дурные земли, о которых никто не знал ничего определенного. Обычно тот, кто осмеливался проникнуть в дурные земли, там и умирал, а один или два человека, вернувшись обратно, прожили недолго.

Не дурные земли, а именно окраины время от времени причиняли нам беспокойство. Люди из окраин - они называли себя людьми, хотя были настоящими отклонениями, правда, у многих из них отклонение было не особенно заметно - эти люди очень бедствовали в своих окраинах, поэтому они часто совершали набеги на цивилизованные земли, похищая скот, зерно, одежду, инструменты, оружие, если удавалось, а иногда они уводили с собой детей.

Случайно небольшие набеги происходили два - три раза в год, и на них не обращали особого внимания, конечно, за исключением тех, кто пострадал от них. Обычно нападавшие успевали убраться вовремя. Но с течением времени цивилизованные земли надвигались на окраины, тем становилось тесно и все более голодно. Люди окраин стали совершать более частые набеги, они объединялись в большие организованные отряды и причиняли большой убыток.

Когда мой отец был ребенком, матери успокаивали и пугали беспокойных детей угрозой: «веди себя хорошо, или я позову старую Мегги из окраины. У нее четыре глаза, чтобы следить за тобой, четыре уха, чтобы слушать тебя, и четыре руки, чтобы бить тебя». Другой угрожающей фигурой был Волосатый Джек: «… Он заберет тебя в свою пещеру на окраине, где живет вся его семья. Они все волосатые и с длинными хвостами. Каждое утро они съедают на завтрак маленького мальчика, а каждый вечер на ужин - маленькую девочку». Теперь, однако, не только маленькие дети жили в страхе перед людьми из окраин. Их существование стало помехой для всех, а их грабежи послужили причиной многих обращений к правительству в Риго.

Однако толку от этих обращений было немного. Каждый следующий набег отделяло от предыдущего пять или шесть сотен миль, и было неясно, что можно предпринять для защиты. Поэтому правительство, расположенное далеко от окраин на востоке, ограничивалось выражением сочувствия и очередным предупреждением местной полиции, но в подобных предупреждениях не было надобности, так как все взрослые мужчины окраинных районов и так состояли в полиции.

До сих пор в Вакнуке угрозу со стороны окраин рассматривали скорее как помеху, чем серьезную опасность. Самые опасные набеги углублялись не более, чем на десять миль, но теперь, казалось, крайняя необходимость гнала людей из окраин, и все фермы были настороже. Часто приходилось прерывать работу на полях. Перерывы эти обходились дорого: набеги вызывали большое беспокойство, и никто не был уверен в своем будущем.

Большей частью, однако, мы вели размеренное, удобное, разумное существование… Наша семья была обширна. Отец, мать, две моих сестры и дядя Аксель составляли семью, но кроме того были кухарки и работники маслодельни, некоторые из них были замужем за батраками, их дети и, конечно, сами мужчины-батраки. Так что когда мы все вместе собирались вечером за ужином, нас было больше двадцати. А на молитву собиралось еще больше, так как к нам присоединялись обитатели соседних домов со своими женами и детьми.

Дядя Аксель был кровным родственником. Он был женат на одной из сестер моей матери - Элизабет. Он был моряком, она уехала с ним на восток, где и умерла в Риго, когда он находился в плавании. Из этого последнего плавания он вернулся калекой. Он был мастер на все руки, хотя и передвигался медленно из-за искалеченной ноги. Поэтому мой отец разрешил ему жить с нами, это был лучший мой друг.

В семье матери было пять сестер и два брата. Четверо сестер были родными, а вот младшая сестра и два брата были сводными. Хэмна, старшая сестра, уехала со своим мужем, и никто не знал о ее судьбе. Эмили, моя мать, была следующей по возрасту. Затем шла Гэррист, вышедшая замуж за владельца большой фермы в Кентаке, в пятидесяти милях от нас. Затем Элизабет, вышедшая замуж за дядю Акселя. Где моя сводная тетка Лилиан и сводный брат Томас я не знал, но сводный дядя Энгус Мортен владел соседней фермой, и около мили наши фермы граничили друг с другом, что раздражало моего отца, который редко соглашался в чем-нибудь с дядей Энгусом. Его дочь Розалинда была моей двоюродной сестрой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});