Сборник повестей. Книги 1-12 - Юджин Пеппероу

управляющий фирмы "Типпет и сын"?

— Да, он. Брукнер был начальником отдела сбыта, а когда меня вынудили уйти на пенсию, он стал вместо меня управляющим фирмой.

— Разве вы ушли на пенсию не по состоянию здоровья?

— Как бы не так. Меня заставил уйти Дэйвид Типпет, отец Ричарда. И сделал он это по указке Стива Брюкнера.

— Чем же это вы им так помешали? — изображая на лице заинтересованность, спросил Джек Дуглас, чтобы разговорить старика. Хоть он и не ждал от этой беседы много-го, но какие-то дополнительные сведения она все же могла ему дать.

— Вижу, вы не верите мне, — проницательно заметил Эплгейт, — но я вам докажу. Вы сами сможете все проверить и убедиться, что каждое сказанное мной слово — чистая правда. Все началось с Дэйвида Типпета, отца Дика. Когда он стал главой фирмы после смерти деда Ричарда, финансы фирмы были очень расстроены. Цены на нашу продукцию были невысоки, а стоимость материалов и работ постоянно возрастала.

Вот тогда-то Брюкнер и убедил Дэйвида Типпета заняться контрабандой антиквариата из Европы. Они наладили канал переброски из Рима в Нью-Йорк и постепенно от простой контрабанды антиквариата перешли к доставке и продаже в Соединенных Штатах шедевров искусства, похищенных из музеев и частных коллекций Европы.

Сначала этим каналом пользовались крупные антиквары, чтобы вывезти в Штаты беспошлинно раритеты, в основном из Италии. Но Дэйвиду Типпету этого показалось мало и года за три перед своей смертью он вошел партнером в международную банду торговцев крадеными произведениями искусства. Вывозили их через Рим, причем очень простым способом. Похищенная статуя или картина доставлялась в художественные мастерские фирмы "Типпет и сын" и там на высоком профессиональном уровне с нее изготавливались несколько точных копий. Затем эта статуя вместе со своими копиями переправлялась в Штаты.

— А как же она проходила таможню? — спросил заинтригованный Джек Дуглас.

— Неужели вы не поняли? Ведь если на таможне вскрывали контейнер и в нем оказывались шесть-семь абсолютно идентичных статуй или картин, или церковных сосудов с одинаковыми сколами, дефектами, отломами, то ясно, что все это копии.

А если вдруг какому-то ретивому таможеннику и вздумалось бы вдруг проверить выборочно одну-две скульптуры, то ему всегда ухитрялись подсунуть копии, а единственный подлинник благополучно грузился на корабль.

— Но ведь изготовить точную копию стоит очень дорого, как я понимаю. Разве из-за этих расходов вся операция не становится нерентабельной?

— Напротив, лейтенант, совсем напротив. В Штатах подлинник продается тому богачу, который его заказывал, а копии сбывают любителям помельче, но с амбициями, причем тоже зачастую выдавая за подлинник, снабжая для этого поддельными сертификатами. Поскольку торговцы произведениями искусства во всем мире моментально узнают, что та или иная вещь похищена из музея или частной коллекции, то иногда даже самые опытные из них попадаются на эту удочку. Ведь серьезную экспертизу высококвалифицированными специалистами не проведешь, так как вещь-то краденая. Таким образом одну и ту же вещь иногда продают дважды и даже трижды.

— Но кто же покупает краденые произведения искусства?

— О-о, многие, очень многие. Для таких людей не имеет значения происхождение вещи, лишь бы она была в их коллекции, только бы обладать ею.

— Даже если ее нельзя будет никогда никому показать?

— Да, представьте себе, даже если ее никто, кроме него, никогда не увидит. Это какая-то непонятная мне извращенная форма тщеславия.

— Мистер Эплгейт, а почему вы только сейчас решили рассказать об этом?

— Ну, во-первых, я и сам во всем этом был изрядно замешан и раньше боялся, что мне придется отвечать по закону вместе с остальными, а кроме того, мне было жаль Дика.

— Вы говорите о Ричарде Типпете?

— Да. Он ведь ничего не знал об этой стороне деятельности принадлежащей ему фирмы. Отец ему ничего не рассказывал, справедливо опасаясь его порядочности, и Дик даже после того, как стал главой фирмы, оставался в полном неведении. Всей контрабандой руководил Стив Брюкнер. Меня он не опасался — знал, что у меня самого рыльце в пушку, а вот Дика — Дика он боялся. Тот и в детстве никогда не мог солгать, даже если очень нужно было, таким он и вырос. Если бы Дик узнал об этих темных делишках Брюкнера, он не задумываясь сообщил бы об этом в полицию.

Поэтому я и думаю, что попытка убить жену Ричарда — дело рук Брюкнера. Мери сказала мне по телефону, что должна была по просьбе мужа заехать в Риме в художественные мастерские и ознакомиться с их работой. Брюкнер испугался, что она что-то увидит, о чем-то догадается и решил убрать ее. Возможно, что ее смертью он надеялся одновременно запугать Дика.

— Ну что же, мистер Эплгейт, — задумчиво сказал Джек Дуглас, вставая и пожимая старику руку. — То, что вы мне сейчас рассказали, очень интересно, и я обещаю вам досконально во всем разобраться.

Выходя из здания, Джек столкнулся с соседом Эзры Эплгейта, поднимающимся по ступенькам крыльца, и подумал, что тот отсутствовал ровно столько, сколько было нужно, и вернулся лишь когда разговор с Эплгейтом закончился.

Брюкнер, которому Дуглас позвонил по телефону, согласился встретиться с ним у себя дома, за городом. К удивлению лейтенанта, он оказался совсем не таким, каким тот представлял его, судя по низкому хрипловатому голосу. Он был невысоким, щуплым с обширной лысиной на темени, но зато с длинными, крашенными в каштановый цвет волосами на затылке, свисающими жиденькими прядями на широкий воротник пижонского бархатного пиджака цвета детской шалости, элегантно сочетавшегося с бархатными же черными брюками. Из нагрудного кармашка пиджака на добрую ладонь высовывался ярко-желтый фуляровый платок, свернутый с продуманной художественной небрежностью. Довершали этот полутеатральный наряд коричневые туфли на толстой подошве и высоченном каблуке и ярко-красные шелковые носки.

Джек Дуглас, с насмешливым изумлением рассматривающий этого уникального Нью-йоркского колибри, вдруг словно споткнулся о пристальный, оценивающий его взгляд прищуренных, умных глаз Стива Брюкнера. "Эге, — подумал полицейский, — а ты, похоже, та еще птичка. Во всяком случае, не колибри, скорее, коршун в маскировочном оперении". Брюкнер шестым чувством человека, находящегося настороже, понял, что его опереточный костюм не произвел обычного обезоруживающего действия на гостя, и сразу перешел к делу, сухо спросив:

— Если я правильно понял вас по телефону, вы расследуете обстоятельства смерти мистера Типпета, лейтенант?

— Обстоятельства убийства Ричарда Типпета, — с нажимом уточнил полицейский, без приглашения усаживаясь в глубокое кресло, стоявшее в углу претенциозно обставленной гостиной.

— Да, конечно, — легко согласился с ним Брюкнер. — Но чем я могу быть вам полезен в этом благородном деле? — он явно издевался над полицейским, и тот это принял к