Быть человеком - Аркадий Эйзлер

Начиная с XVII столетия, наука начала стремительно развиваться. Отчасти это было связано с быстрым ростом количества ученых и инженеров. В 60-х годах американский историк Д. де Солла Прайс (D. de Solla Price) пришел к заключению, согласно которому за последние 300 лет число ученых и инженеров удваивалось каждое десятилетие. Такой же прирост населения происходил только за 40–50 лет. Это означает, что наука, как редкий вид занятости, которым занималось лишь незначительное число людей, превратилась в важнейшую структуру современного общества. Занятие научной деятельностью перестало быть чем-то необычным, элитарным. Длительный процесс развития науки достиг своей особой интенсивности в первой трети XX в. Ярчайший пример – Великобритания, заслужившая еще с XVI столетия славу великой научной нации. По примерным оценкам, в 1902 г. там насчитывалось около 2,5 тыс. ученых естественных наук. В 1914 г. это число увеличилось втрое, в 1939 г., опять же, утроилось по отношению к 1914 г. А в 1966 г. уже называлась цифра почти 150 тысяч! Следовательно, количество ученых за 64 года выросло примерно в 60 раз. Однако исследования Прайса обозначили и другую картину. Можно предположить, что в обозримом будущем этот бурный рост должен замедлиться, иначе такие темпы приведут к абсурдным последствиям, и во второй половине XXI в. все население Земли будет занято научными исследованиями. И такое замедление роста науки уже наблюдается в последние десятилетия, несмотря на то, что огромный потенциал ее роста еще не исчерпан и существует во многих, менее развитых, регионах мира. Другой убедительной цифрой, выражающей рост и расширение научных изысканий, стали ассигнования, выделяемые на исследования и развитие науки в отношении к валовому национальному продукту. В Англии в 30-х гг. XX столетия эта доля составляла лишь 0,3 %. В середине 60-х она достигла своей кульминации в 2,5 %, но в последствии снова опустилась до 2 %. Похожая ситуация складывается и с другими ведущими научными державами мира, такими как США, Япония, Германия, Франция, Швейцария и Швеция. Расходы на науку там колеблются (кроме Швеции, где эта цифра гораздо выше) между 2 и 3 %, и пока нет никаких признаков, что эти цифры резко изменятся. Мы видим, что человечество значительно поумнело, хотя проблем у него не поубавилось. Разумеется, все новейшие достижения и открытия мгновенно выхватываются из университетских лабораторий, становясь ширпотребом. Другого и не следует ожидать. В обществе, где политики, артисты, адвокаты и дворники покупаемы или, скажу мягче, ориентированы материально, всегда найдется хоть один убедительный предлог, например, для одобрения клонирования человеческого эмбриона. Конечно, с точки зрения медицины это сулит одни только преимущества. Эти эмбрионы послужат материалом для получения стволовых клеток, из которых в будущем, посредством новых технологий, будут созданы донорские ткани, не отторгаемые организмом, а затем – и клетки костного мозга, а впоследствии и человеческие органы. Запасы эмбрионов можно пополнить благодаря искусственному оплодотворению и заморозить в достаточном количестве «на будущее». Новые исследования показывают, что околоплодные воды тоже можно использовать для получения стволовых клеток.

Почтенные журналисты, преуспевающие карьеристы-политики не сидят сложа руки. Опытные манипуляторы общественным мнением, они прекрасно осознают скоротечность жизни. Революционные технологии, новые материалы, продукты питания, новейшие средства коммуникации, неведомые скорости, всеобъемлющая информация создадут необычные, до сих пор неизвестные условия жизни. Активный возраст среднестатистического гражданина увеличится до желанных 120 лет, а медицина, посредством упомянутых уже эмбрионов и клонов, обеспечит наличие индивидуального резерва запасных частей в необходимом количестве и соответствующе высокому жизненному стилю ассортименте. Пути, которые ведут к этому поистине раю земному, находятся в резком противоречии с реальностью. Перейти на новые продукты, технологии, энергоносители – это все равно, что запустить на старом граммофоне вместо пластинки современный музыкальный диск. Раскрученные процессы нельзя остановить моментально. Необходимы время и реструктуризация профилей производства, перекачивание и концентрация средств. Это ведет к модной сейчас глобализации, где все определяет рынок. Если среднестатистический мужчина полвека назад имел 130 млн мужских половых клеток на один миллилитр спермы, то сегодня – в 2 раза меньше. Становится понятным давление общества на ученых, которое приводит к появлению средств, подобных «Виагре». И только очень наивный человек может не усмотреть или не заметить, в какой степени развитие науки и медицины зависит от финансов.

Происходит постоянное смещение приоритетов. Сегодняшние исследования в генных, эмбриональных и других отраслях медицинской науки принадлежат к сомнительным, но выгодным для инвесторов приоритетам. Они сулят прорыв, выход на новые технологии, с быстрым внедрением, массовым тиражированием и – главное – с получением сверхприбылей. Неоправданный риск, неоднозначность и неясность перспектив, особенно в вопросах клонирования, все чаще остаются вне поля зрения. Погоня за золотым тельцом, под прикрытием идеи освобождения человечества от болезней и страданий, может привести к необратимым последствиям для будущего нашей планеты.

Прежнее убеждение – чем больше мы можем и знаем, тем легче нам живется – не соответствует действительности. Это, может быть, самое страшное признание, преподнесенное учеными в последнее время. Из-за него разгораются жаркие дискуссии на всех уровнях – от политиков до простых обывателей. И, казалось бы, о чем спорят? Пусть ученые работают, пусть делают свое дело. Когда будет нужно – разум остановит или прикажет остановиться. А если не остановит? Какие научные открытия предотвратят рождение ребенка с измененной 21-й хромосомой – с болезнью Дауна? Во что превратится общество, в котором одни займут элитарное положение, а другие будут восприниматься только как рабочий материал, необходимый для поддержания здоровья и долголетия элиты? Может быть, результаты подобных экспериментов и их претворение в жизнь не проявятся мгновенно, но они наверняка будут преобладать в тенденциях ближайшего будущего и осуществятся не через сто лет, а значительно раньше.

Захватывающий интерес к научным поискам не уменьшает наших проблем. Наоборот, их становится все больше, причем растет число важных и основополагающих для общества вопросов, решение которых может оказать влияние на судьбу будущих поколений. Правильно ли мы делаем, когда всю ответственность перекладываем только на врачей и ученых, в то время как она должна распространяться на всех нас? Мы в ответе за все происходящее.

В России не принято рожать второго ребенка, чтобы он послужил донором органов для тяжелобольного первого, а вот в Америке это обычная практика. Если под напором делового мира исследователи будут и дальше мечтать о клонированных двойниках-донорах, это, пожалуй, уже и не преступление, а гуманные, но вместе с тем зловещие идеи. Какие законы оградят ученых, имеющих благородную цель – помощь бездетным матерям в искусственном оплодотворении – от фатальной ошибки, когда из десятка микроскопических эмбрионов получится полусотня близнецов? Кто ограничит количество возможных клонов? Удивление легко и быстро переходит во вполне реальный ужас. «Я не подумала, это было ошибочное решение», – говорит Надя Сулейман из Лос-Анджелеса, которая после 3-х искусственных оплодотворений родила 14 детей. Если же перенести Надю в российскую действительность и выдать по 300 с небольшим тысяч рублей за каждого ребенка, то можно оценить и меркантильную составляющую ее чадолюбия. С той поры, как мы пытаемся внедриться в непознанное, изменяются критерии добра и зла, вопросов возникает все больше и отвечать на них все сложнее.

Будут ли дети, рожденные благодаря естественному зачатию, иметь равные права с созданными посредством генной технологии? Насколько тяжело будет осознавать ребенку, что он лишь клон, генетический дубль? Какими правами может он обладать? Станут ли выведенные в лабораториях эмбрионы перед введением в материнский организм проверяться на наличие наследственных болезней и освобождаться от них? Человечно ли производить и использовать в исследованиях человеческие эмбрионы? Или ради множества неизлечимо больных людей, делать это все же необходимо? С какого момента зародыш считается человеком и, следовательно, имеет право на гуманное обращение? В 2001 г. «New York Times» сообщала, что при искусственном оплодотворении можно запрограммировать пол будущего ребенка. Такая возможность появилась благодаря специальной технологии, «сортирующей» сперму. Родители заранее заказывают, кого они хотят – мальчика или девочку. Если происходит непредвиденный сбой, неудавшийся эмбрион выкидывают, заменив новым. Смогут ли возникшие протесты общественности помешать реализации намеченных планов? Уже сейчас, спустя не многим более 10 лет, можно обозначить пути, по которым мечтают направиться отдельные политики и некоторые идущие у них на поводу ученые. Это создание и выращивание новых людей, рас, свободных от болезней, имеющих антропологические параметры превосходства уж на эмбриональном уровне. Но кто знает, может быть, совсем близко время, когда на очередном повороте истории из зловещей темноты клонированного общества раздадутся крики о помощи именно основоположников данных идей. А современные понятия о семье? Что говорит религия? Не рушатся ли многовековые устои нашей этики? Но даже и без этих вопросов остается неясным – все ли достижения современной медицины и смежных наук можно реализовать технически? Как человек будущего, то есть, искусственно выращенный продукт, будет воспринимать собственное «я», своих создателей и собратьев по технологическому процессу?