Рейтинговые книги
Читем онлайн Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны» - Михаил Ремизов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 64

Какой революцией рождена «российская нация»? «Августовской революцией» 1991 года? Если это так, то она несет на себе все родимые пятна этой «революции»: провинциализм и вторичность (по отношению не только к великим историческим революциям, но и к бархатным революциям восточно-европейских соседей), анемия власти и гражданского общества (картонные диктаторы против картонных революционеров), уже упомянутый номенклатурный налет и, конечно, несмываемый след исторического поражения и геополитической катастрофы.

«Российская нация» рождается не в виде сгустка исторической воли, а в качестве продукта распада советского строя, в качестве инерции этого распада.

Революция 1917 года тоже была связана с крупным военным поражением, которое, однако, было быстро изжито. Важнее же всего то, что она виделась многим современникам и потомкам событием всемирно-исторического масштаба. На этой базе было действительно возможно формирование «новой исторической общности», основанной на идеологии и образе жизни. И тем не менее эта общность не состоялась. Так с какой стати должна состояться «новая историческая общность» в РФ, если у нее в принципе нет сопоставимого ценностного ядра?

Одним словом, если мы «нация россиян», то мы – дети 1991 года. А это весьма низкая родословная.

Если мы «русские», то мы наследники длинной цепи поколений – народ, прошедший закалку нескольких мировых войн и революций, сменивший несколько государственных форм и ставший тем единственным, что их связывает.

«Стран много – народ один»

У нас много обсуждается проблема разорванности российской истории. Мы оказались не в состоянии связать между собой разные исторические эпохи как «главы» своей собственной судьбы.

Концепция российской гражданской нации усугубляет эту проблему, делая ее в корне неразрешимой. Эта нация заведомо не может рассматриваться как носитель предшествующих форм российской государственности, поскольку является производной от границ, политико-правовой формы и идеологии данного конкретного государства – т. е. тех элементов, которые менялись в нашей истории головокружительно резко.

Более того, в длинной череде государственных форм (Киевская, Московская Русь, Петербургская империя, СССР, РФ) каждое последующее государство в большей или меньшей степени основывалось на отрицании предыдущих.

Один из слоганов, изготовленных в рамках госзаказа на «российскую нацию», гласит: «народов много – страна одна». В этом благонамеренном лозунге заключен, если вдуматься, невероятный исторический нигилизм. В том-то и дело, что в историческом разрезе страна оказывается совсем не одна. «Варяжская Русь», «Московское царство», «Страна Советов» – это не просто разные территории, но совершенно разные политико-географические образы, т. е. именно что разные «страны». «Страна одна» оказывается лишь в том случае, если РФ полностью заслоняет собой все предшествующее. Поэтому с точки зрения исторической преемственности уместно прямо противоположное утверждение: «стран много – народ один».

Единственная возможность связать воедино разные «страны», оставшиеся в нашем прошлом, и сложить из них некую «вечную Россию» состоит в том, чтобы рассматривать российское государственное строительство во всех его перипетиях как часть русской этнонациональной истории. На этом уровне преемственность как раз налицо (становление общего языка и культуры, самосознания, пантеона героев и так далее). В этом случае у разорванных российских времен появляется общий носитель. Пусть и весьма условный. Но национальная история – это и есть драма, построенная вокруг жанровой условности главного героя.

Тот факт, что мы воспринимаем варварского князя Владимира и советского космонавта Гагарина в качестве лиц одной и той же истории, в качестве своего рода аватар ее подразумеваемого главного героя, – неоспоримое свидетельство того, что мы живем русским этнонациональным мифом.

Миф, если верить Юнгу, – источник энергии и психического здоровья. Отчего тогда вокруг так много исторической шизофрении? Именно потому, что сознание находится в явном конфликте с бессознательным. Мы ощущаем непрерывность своей исторической личности, но не можем ее назвать.

Русские вне России – Россия вне русских

Не спорю, лозунг «стран много – народ один» звучит весьма провокационно, однако он довольно точно описывает наше положение. Причем не только во времени, но и в пространстве. Именно так могла бы выглядеть формула отношения к русскому населению Украины, Белоруссии, Казахстана и других новообразованных государств.

Распад СССР оставил за границами РФ более 30 млн русских (в переписи 1989 года 36,2 млн человек за пределами РСФСР назвали русский родным языком), что составляет порядка четверти от русского населения РФ. Примерно таким же было соотношение численности западных и восточных немцев на момент раздела Германии.

В отличие от Западной Германии, которая, не будучи одержима территориальным реваншизмом, тем не менее никогда не отказывалась от перспективы национального единства, что выражалось и в тексте ее конституции, и в практике предоставления гражданства, «новая Россия» оставила эту четверть за бортом своего национального проекта.

Тот факт, что русские вне РФ оказались лишены каких-либо преимуществ при получении ее гражданства, не стали адресатами ее диаспоральной и переселенческой политики, является всецело «заслугой» идеологов российской территориальной нации.

В логике этого проекта жители Севастополя в украинский период – часть чужой нации. Зато захватчики Буденновска – часть своей. Эта логика, несомненно, оскорбляет национальное чувство. Но если она внедряется достаточно долго – она просто разрушает его.

Другим, не менее красноречивым и многообещающим симптомом этого проекта стала концепция замещающей иммиграции, в соответствии с которой отрицательный демографический баланс может и должен возмещаться «импортом населения», вне зависимости от его этнических, социокультурных, профессиональных характеристик. В этой сфере разворачивается настоящая социальная катастрофа – я имею в виду не только проблемы с интеграцией самих иммигрантов, но и люмпенизацию и архаизацию всего общества под воздействием их неограниченного притока. Люмпен-предприниматели, от ларечников до миллиардеров, могут радоваться почти бесплатному труду, но с точки зрения макросоциальных эффектов бесплатный труд бывает только в мышеловке (экономика дешевого труда – для нас и в самом деле ловушка).

Но даже если бы рациональные аргументы в пользу замещающей иммиграции существовали, главной проблемой является сам подход, в логике которого бюрократия вправе «импортировать» себе другой народ, если существующий по тем или иным причинам ее не устраивает.

Если нация создается административным аппаратом и территорией, а не общей культурой, связью поколений, исторической судьбой, то эта логика оказывается возможна.

Иными словами, «россияне» – нация, которая, не останавливаясь, разменивает своих на чужих. И, к сожалению, это заложено в самой ее идее.

Напротив, «русские» – нация, которая объединяет всех носителей русской культуры и идентичности поверх государственных границ. Границы менялись в нашей истории слишком часто, чтобы мы определяли через них свое «Я».

Это совсем не значит, что мы не должны дорожить территорией. Вовсе нет. Просто территорию в случае серьезных угроз нельзя сохранить во имя территории, а юрисдикцию – во имя юрисдикции. Необходима сила, которая их одушевляет, а не просто «принимает форму сосуда».

От «российской нации» в случае критической угрозы существованию РФ будет так же мало толку, как от пролетарского интернационализма в 1941 году. Придется обращаться к русским.

Не будучи тождественной существующему государству (хотя бы в силу своей разделенности), эта нация может относиться к нему как к государству-плацдарму (каковым оказалась та же ФРГ для немцев во время холодной войны), государству-убежищу (каковым является для разбросанных по миру евреев Израиль).

Для того чтобы это стало возможным, должно произойти очень многое. Но если это произойдет, за территориальную целостность и суверенитет РФ можно будет не беспокоиться.

«Мультикультурное» строительство

В литературе по национальному вопросу часто противопоставляют друг другу «немецкую» и «французскую» модели нации, имея в виду, что в первом случае нация основывается на культурной общности, во втором – на политической. Гораздо реже обращают внимание на то, что это лишь различные отправные точки одного и того же процесса: процесса соединения государства и национальной культуры. В одном случае движение идет от политического единства к культурному, в другом – наоборот. Соединение «политики» и «культуры» – это формула современного национального государства и, как справедливо напоминает Эрнст Геллнер, современного индустриального общества, которое нуждается в унификации населения на базе единого языкового, поведенческого, ценностного стандарта.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 64
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны» - Михаил Ремизов бесплатно.
Похожие на Русские и государство. Национальная идея до и после «крымской весны» - Михаил Ремизов книги

Оставить комментарий