Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – сказал с достоинством Владимир Михайлович, отвечая на незаданный вопрос, – это Федора Ивановича Шаляпина собственная рука. Здесь он в роли Демона. Подарено моей тетке, Анастасии Семеновне Стрепетовой, в году одна тысяча девятьсот восьмом, во время гастролей в Харькове. Бедная женщина едва не помешалась, не на шутку влюбившись в своего кумира. И чуть не осталась старой девой. Потом, правда, вышла замуж за судебного пристава. Семейная реликвия, Катюша. Можно я буду называть вас Катюшей? Семейная реликвия и предмет вожделения нашего театрального музея. Вообще у меня много интересных вещей. Если мы подружимся – покажу.
Мы допивали вторую чашку чая, успев обсудить современные театральные сплетни и обменяться мнениями о международной обстановке, разгуле свободной прессы и падении нравов, когда Владимир Михайлович вдруг сказал после паузы:
– Знаете, до сих пор не могу прийти в себя после смерти Леночки… такой нелепой! Все думаю – почему? Она была такая славная девочка – красивая, милая, в ней был класс! Говорят, самоубийство. Возможно, вам неизвестно… не так давно погибла ее сестра. В прошлом году, весной. Леночка очень болела тогда. Но время такой замечательный лекарь. Я был уверен, что она оправилась. Выходит, я ошибался. Вы сказали, что видели ее незадолго… Вы были с ней знакомы?
– Нет, она позвонила мне и попросила о встрече.
– А вы кто, извините?
– Я работаю в охранном предприятии.
– Ей нужен был охранник? – Старик пытливо всматривался в мое лицо. – Зачем? Она сказала?
– Не сказала. Это была предварительная беседа. Мы должны были встретиться еще раз, но не получиось.
Вдруг раздался странный звук – не то вздохнул кто-то, не то застонал. Я испытала мгновенный ужас, холодком мазнуло вдоль позвоночника. Стали бить большие напольные часы – размеренно, длинно. В их низком тягучем звуке чувствовались печаль и безысходность.
– Саша приехал! – сказал неожиданно старик.
Я подошла к окну и увидела черный массивный автомобиль и невысокого человека, который, захлопнув дверцу, направился к подъезду.
– Я думаю, мне пора. – Я поднялась. – Спасибо за приют.
– Не стоит, – отвечал старый актер, – я замечательно провел вечер. Интересный собеседник для меня теперь большая редкость и большая роскошь. Старики никому не нужны, к сожалению. Мир становится хуже, жесточе, и я все меньше и меньше понимаю, что происходит… Это не мое время. Я, видимо, зажился.
Он сидел, опустив плечи, сложив перед собой на столе руки с крупными голубыми венами; в глазах его, старчески светлых, была усталость.
– Я смерть зову, —
вдруг сказал он негромко, и я вздрогнула.
– Мне видеть невтерпеж– Достоинство, что просит подаянья,– Над простотой глумящуюся ложь,– Ничтожество в роскошном одеяньи… [2]
Я чувствовала жалость и неловкость…
– Прощайте, сударыня!
– А какая квартира у Ситникова? – Я вдруг вспомнила, что не знаю номера ситниковской квартиры. – Шестнадцатый этаж, а квартира?
– Там всего одна квартира, – сказал хозяин, и что-то… странная интонация, странный акцент… проскользнуло в его голосе.
Я вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Он не поднялся меня проводить…
* * *На шестнадцатом, последнем, этаже действительно была только одна квартира. Остальных как бы и не было вовсе. Я знала, что состоятельные люди покупают по две-три квартиры на одной лестничной площадке, перестраивают их, но как это выглядит в жизни, видеть мне еще не доводилось. Я нажала на кнопку звонка и услышала в ответ мелодичную трель. Дверь тотчас распахнулась, и на пороге появился блондин с невыразительным лицом. В его взгляде сквозило легкое недоумение.
– Меня зовут Екатерина Васильевна, я вам звонила…
Он поднес к глазам руку с часами:
– Да-да, помню. Я, кажется, опоздал.
«На два часа!», – произнесла я мысленно, а вслух сказала:
– Не страшно, меня приютил ваш сосед из второй квартиры.
– Соловей-разбойник! – буркнул хозяин. – Проходите, раз пришли.
– Соловей-разбойник? – удивилась я. – Почему?
– Потому. Извините! – Мне показалось, что Александр Павлович слегка покачнулся. – Не обращайте внимания. Прошу! – Он посторонился.
Я вошла в обширную прихожую с высокими, светлого дерева, в тон паркету, шкафами до потолка, овальными зеркалами и светильниками в виде свечей. На изящной консоли у зеркала помещалась массивная фаянсовая ваза, расписанная драконами, наполненная смесью из сухих веточек, цветов и трав. Я почувствовала их слабый, приятный запах.
Александр Павлович небрежно бросил на вешалку свой плащ и, видимо, промахнулся – тот сиротливо лежал на полу.
Я вошла в громадную комнату и замерла, пораженная. Вся наружная стена была стеклянной! Через это циклопическое окно густо синело вечернее небо, утыканное сверкающими звездами, и виднелась земля с высоты птичьего полета: неподвижная лента реки цвета темного серебра, за рекой – лес и луг, и где-то немыслимо далеко, на горизонте – светящаяся малиновая полоса – последнее «Прощай» закатившегося солнца. И первые огни в деревушке за рекой, где я побывала однажды еще совсем маленькой девочкой. Теплая рука памяти чуть сжала мое сердце, и оно дрогнуло в ответ. Я увидела, словно со стороны, яркое пламя костра, рой мошек над ним и лежащих около него немолодого седого человека и двоих детей – девочку и мальчика.
Девочка у костра – это я, мальчик – двоюродный брат Колька, а седой человек – дядя Андрей Николаевич. Он был одинок – ни жены, ни детей – и на весь отпуск забирал нас к себе. Мой отец умер, когда мне было два года. У Кольки отец был, но все равно что не было – замотанный, нервный, работавший начальником смены на инструментальном заводе, он приходил домой лишь спать.
…Вечер. Чуть потрескивают, сгорая, сухие ветки. Густая, звенящая тишина, как в первые ночи после сотворения мира, лишь сонная рыба изредка плеснет в реке или завозится птица в гнезде. Земля, остывающая от дневного летнего зноя, покрывается холодной росой. Одуряющие запахи: травы – мята, чабрец, полынь, речная вода, дым костра…
…Бесконечные разговоры о смысле жизни, законах мирозданья, добре и зле. И истории-притчи, смысл которых сводится к извечным человеческим: не убий, не укради, не предай…
– Будете вспоминать все это, когда меня не будет, – говорит Андрей Николаевич.
«Когда меня не будет!» Разве такое время наступит? Никогда, ведь впереди вечность…
– Нравится? – услышала я невыразительный голос и вздрогнула.
– Очень!
– Потому и остались здесь. Жена любила сидеть на балконе и смотреть. Часами сидела. А вообще всерьез планировали за городом дом строить. Не люблю города – шум, чад, толпа…
Комната циклопических размеров кажется пустой. Пол покрыт громадным темно-красным ковром; в центре – низкий кофейный столик, по обе его стороны – два массивных кожаных дивана теплого шоколадного тона. В торце комнаты – высокая горка со стеклом, длинный обеденный стол на двух массивных ногах и шесть прекрасной формы стульев. Вдоль стеклянной стены четыре китайские вазы с деревцами. На одном из них – маленькие желтые лимоны.
Свет неяркий, горит лишь светильник в углу, один из четырех. Центрального освещения нет, как нет и привычной люстры.
– Прошу вас! – Ситников указал рукой на диван. Сам упал на другой, напротив.
– Пить будете? – Он выжидающе смотрит на меня, в глазах его мне чудится насмешка и холод. – Закуску не предлагаю, еды у меня нет. Выпить – пожалуйста!
«Пить будете?» «Я что, похожа на пьющую?» – Я одернула юбку на коленях.
– Ну что вы… не нужно еды, – пробормотала. – Белого вина, пожалуйста… если есть.
Раз я тут, то нужно терпеть. Неприятный тип, однако! И пьющий, кажется. Я рассматривала его украдкой, короткими пулеметными очередями, и чувствовала себя непрошеным гостем, другими словами – по-дурацки. А подняться и уйти с гордо поднятой головой слабо?
– Пардон, только красное. Будете?
Он посмотрел на меня в упор. Мне сделалось еще неуютнее. Я невольно оглянулась на дверь. Мысль о том, что он может оказаться убийцей, и нас тут только двое – была как ушат холодной воды. Я кивнула…
Он вышел в кухню. Я услышала, как хлопают дверцы буфета. Он вернулся с бокалом красного вина для меня и стаканом виски для себя. Протянул мне бокал. Вытащил из кармана пиджака пакетик с орешками, надрывает. Мы рассматривали друг друга через стол.
– Ну-с, а теперь доложитесь, кто вы такая и что вам нужно! – С жадностью человека, мучимого жаждой, одним глотком выпил половину стакана. Разгрыз крепкими зубами орешек, глядя на меня в упор.
- Дом с химерами - Инна Бачинская - Детектив
- Пепел сердца - Инна Бачинская - Детектив
- Конец земной истории - Инна Бачинская - Детектив
- Ночь сурка - Инна Бачинская - Детектив
- Парфюмер звонит первым - Анна и Сергей Литвиновы - Детектив
- Дом без воспоминаний - Донато Карризи - Детектив / Триллер
- Дом без воспоминаний - Карризи Донато - Детектив
- Дуля с маком - Дарья Калинина - Детектив
- Самолет без нее - Мишель Бюсси - Детектив
- Самолет без нее - Мишель Бюсси - Детектив