Печать Джа - Артем Углов

которых даже трюмной обезьянке по прозвищу Танцор нашлось место. Выделили четвертый день стоянки и половину серебрушки в награду.

— Считай это авансом, в счет будущей службы, — заметил Джефферсон. А в собравшейся толпе аж присвистнули от удивления, явно не ожидая подобной щедрости от капитана. Щедрости условной, потому как на половину серебрушки особо не разгуляешься. Если только пару кружек дешевого пива в таверне опрокинуть, и резиновый стейк сжевать с тарелкой переваренной фасоли.

— Да, Танцор… шлюху за такие деньги не снимешь, если только посмотреть, — посочувствовал один из матросов по имени Яруш. Тот, кто чаще других зависал в вороньем гнезде, будучи самым зорким из команды. А еще он был азартным игроком, поэтому тут же предложил. — Хочешь испытать удачу? С куцей серебрушкой на берегу все равно ничего не светит. А тут, глядишь, повезет — с двумя золотыми в бордель завалишься.

Яруш раскрыл ладонь, демонстрируя лежащие в них кости. Зашевелил пальцами и те принялись перекатываться, издавая заманчивый перестук.

Повезет… ага, как же, ищи дураков в другом месте. Того же барона Дудикова, коего каждый вечер обдирал, как липку. Нельзя играть с человеком, у которого две пятерки на гранях. Сие правило заучил крепко, еще на рыночных площадях Ровенска, где местные каталы обдуривали доверчивый народ. Поэтому покачал головой, и взяв ведро с тряпкой, отправился драить трюм, где в очередной раз нагадил истосковавшийся по кошкам Фартовый. Блохастое отродье…

Сколько себя помнил, всегда спал чутко. Половица скрипнет, вскакивал с кровати, выхватывая припрятанный под матрасом нож. Иногда это уберегало от неминуемой взбучки, а порою спасало жизнь, поэтому на море привычкам своим не изменил, разве что острого лезвия под рукой не имелось.

В ночь перед сходом на берег, очнулся, заслышав посторонний шум. Обыкновенно на корабле скрипело все, начиная от поперечных балок, и заканчивая поясницей Бабуры, но в этот раз звуки были другие. Уж слишком ритмично постанывали доски, будто кто-то тяжелый, крадучись, пробирался на выход. Открыл глаза и точно — густая тень промелькнула в проеме.

Вставать среди ночи в гальюн за преступление не считалось. Тогда какой смысл таиться? Имелся за мной грешок, от природы был крайне любопытен, потому и не стал вылеживать, а тихонечко встал и направился следом.

Поднялся по трапу наверх и очутился на палубе, привычно пустой для позднего времени суток. Над головой слабо трепыхался парус, возле борта лениво переговаривались вахтовые. Гальюн располагался в районе носовой части, но преследуемый не стал туда сворачивать. Вместо этого он пригнулся, и стараясь держаться тени, поспешил в сторону кормы, где располагалась каюта капитана.

Не понял… А что там забыл Яруш, служивший на судне обыкновенным матросом? Его дело — сидеть в вороньем гнезде и наблюдать за далеким горизонтом.

Мне бы вернуться обратно — в кубрик, провонявший запахом пота и сырости, досыпать остатки сладкого сна. Но любопытство, чтоб его…

Фигура матроса миновав открытое пространство, добралась до пассажирских кают. Поскреблась в крайнюю правую — тихо и осторожно, стараясь не привлекать внимание дежурных на юте. Некоторое время ничего не происходило, а после дверь приоткрылась, бросив узкую полоску света на палубу. Таящийся Яруш тут же юркнул внутрь, и каюта закрылась с легким щелчком.

Так вон оно что… Пару дней назад капитан озверел, увидев дорогой перстень на пальце одного из баковых матросов. Приказал вернуть украшение поигравшемуся в пух и прах барону, а боцману велел прекратить азартные игры на корабле. Точнее, запретил вовлекать в них наивных пассажиров. Дескать, внутри команды, обдирайте друг друга как хотите, а его светлость трогать не смейте.

На свою беду барон Дудиков был натурой увлекающейся, крайне охочей до игр. Он целый месяц изнывал от скуки не зная, куда себя деть. Сначала слонялся по палубе, зевая и пялясь в горизонт. Потом принялся приставать с разговорами к капитану и квартирмейстеру, но быстро тем надоел и был культурно послан. После чего был вынужден переключиться на свободных от вахты матросов, но и там не сложилось, поскольку моряки народ простой, великосветским беседам не обученный. Кости уравняли всех. Им было плевать, малец ты или старец, убеленной сединами, хулиган с подворотни или барышня, утянутая корсетом. Знай себе, делай ставки и бросай.

Барон и бросал с лихорадочным блеском в глазах, проигрывая крону за кроной, снимая драгоценные перстни с пальцев, пока не наступил запрет. Ох, его светлость и шумел: ругался, матерился, топал ногами по палубе. Он так и не понял, что капитан Гарделли пытался спасти его карманы, поэтому закрылся в каюте и принялся делать единственное, что оставалось — бухать.

А теперь значит это… Ох и хитер Яруш, ох и рисковый. Если капитан прознает про ночные игры, то велит высечь и выгонит без денег в ближайшем же порту. Стоит ли того золотой перстень?

Наверху послышались громкие хлопки, и я дернулся, пригибаясь к палубе. Всего лишь чайки, пернатые предвестники суши на горизонте. Тело устало и просило сон, но разум… Разуму было любопытно, поэтому я прокрался следом и замер у двери, ведущей в каюту.

Сквозь замочную скважину доносился пьяный лепет барона, перемежаемый стуком костей, то и дело бросаемых на поверхность столешницы. Яруш все больше молчал, лишь изредка издавая звуки удивления или восторга. Я начал скучать, и уже было решил податься обратно, как вдруг:

— … Печать Джа.

Послышалось или барон сказал про…

— Простите господин, но я не верю. Слишком редкая вещица для наших земель, — судя по тону сказанного, Яруш тоже сомневался.

— Для ваших земель может и редкая, а там куда мы плывем, дело обычное. Хочешь глянуть одним глазком?

— Не смею просить.

Барон издал довольное фырканье, словно лошадь увидевшая лохань овса. Послышались шорохи… Неужели действительно, Печать Джа?! Я приложил глаз к замочной скважине, пытаясь разглядеть происходящее внутри. Бесполезно, слабые отсветы лампы позволили увидеть лишь гуляющие тени по стенам каюты.

Постукивание, шум отодвигаемого саквояжа, щелчок, а следом разочарованный вздох Яруша.

— Я-то думал, он светится.

Дудиков аж всхрапнул от удовольствия.

— Экая деревенщина, кто же тебе Печать Джа в чистом виде хранить будет. Слышал про божественное проклятие?

— Разъедающее кожу и превращающее внутренности в кисель?

— Это все слухи, меньше глупцов слушай… Кожу не разъедает, вместо этого появляются шелушащиеся пятна, знаешь, как у людей, обгоревших на солнце. Постоянно тошнит, волосы вылазят, а есть и такие у которых глаза лопаются.

— Прямо лопаются!?

— Ну лично не видел, — после небольшой запинки признался барон, — знающие люди говорят, что вытекают.

— Страх-то какой… А то что мы сейчас рядом сидим, ничего не будет?

— Вот для