Зимний Фонарь (СИ) - Карнов Тихон

Слышатся раскаты грома. Из приоткрытой форточки тянет влагой и холодом. Анастази неохотно выбирается из самодельного кокона и закрывает окно. Сквозняк успевает потушить кухонную свечу. Аромат фиалки ещё несколько мгновений полонит комнату.

Внезапно раздаётся дверной звонок.

Девушка вздрагивает. Несколько мгновений отрешённо смотрит в сторону входной двери, пока звон не повторяется. Тогда вестница хватает со столешницы кухонный нож и подходит к ней. Заглядывая в глазок, Анастази обнаруживает стоящую в подъезде дрожащую фигуру. Слишком темно, чтобы увидеть больше.

— Кто там? — подаёт голос блондинка, крепче сжимая рукоять. Визитёр игнорирует её — едва рука вновь тянется к кнопке, как Анастази отпирает замок и выглядывает за дверь. — Элиот?

Действительно. За порогом её брат — весь промокший, озябший и в грязи. Вестница заторможенно подаётся в сторону, позволяя близнецу пройти в квартиру. Того трясёт от холода. Ноги его подкашиваются.

Обойдя сестру, Элиот отрешённо проходит в прихожую. Не замечает собранных вещей в коридоре. Даже на настенную живопись не обращает внимания — сколько бы девушка ни тёрла стены, доказательства посмертия отныне не смыть. Все изменения отпечатываются где-то на периферии. Оцепенение спадает только тогда, когда под ногами появляется выцветший отпечаток человеческого тела.

— Лотта… — на выдохе произносит Элиот, неуверенно припадая к стене. Он поднимает голову и смотрит по сторонам. — Где она?

Поникая, Анастази отвечает:

— Она… закончилась, — и бросается к брату. — У меня не было выбора.

В его голове что-то щёлкает.

— Проклятье… — Элиот медленно оседает на пол. Обхватив голову руками, прикрывает глаза. — Нет, конечно… Ты всё сделала правильно, просто… Просто я опоздал… опять.

Анастази садится рядом и обеспокоенно тянется к нему.

— Элиот…

Тот уворачивается:

— Мне нужно в душ, — и рассеянно произносит, — я замёрз.

Но вода не согревает. Ванная комната стремительно накаляется: кажется, за пределами душевой кабины не видно ни зги. Тусклая лампочка и густой пар — всё, что различимо за пластиковой дверцей. Тогда Лайн выкручивает смеситель до льда. Кожа, что не покраснела от жара, также невосприимчива к минусовой температуре. В сущности, озноб так и остался.

Уже в спальне, при свете настольной лампы, Элиот пересматривает фотографии с незапамятных времён — вся стена ими увешена: от изголовья до потолка. В тот момент он обнаруживает, что Шарлотта исчезла со всех посмертных снимков, а страницы альбомов полны мертвецов. Руки начинают дрожать. Кожа покрывается сыпью мурашек; поражённые участки тела начинают болезненно ныть.

— Это несправедливо, — откладывая альбом, одними губами проговаривает парень.

Краем глаза он замечает стоящий на столе пузырёк «Инсенсабала». Внутри всё окончательно ломается. Резко смахнув всё со стола, Элиот закрывает глаз подобно кровоточащей ране и сдавленно хрипит. Тем временем дефектной рукой он открывает один из ящиков стола и нашаривает тюбик с содержанием декспантенола.

Лайн стирает выступившие следы манифеста. Те ещё поддаются увлажняющим кремам, но через какое-то время проявятся вновь. Застынут верхушкой айсберга под кожей, заставляя ту становиться шершавой и сереть. Шея, руки — всё покрыто грязью копоти, ползущей из отравленных лёгких. На горле всё также чувствуется хватка удушья: слабым першением и остаточным кашлем.

На мгновение Лайну кажется, что снаружи стынет чья-то тень. Только теперь, вместо тишины, звучат шаги. Из-под двери струится тёплый желтоватый свет. С кухни доносится приглушённый свист чайника и запах свежих цитрусов. Элиот заглядывает в замочную скважину и видит, как у плиты суетится сестра: достаёт чашки, изучает ассортимент кофе и чая, одновременно с тем что-то нарезает.

— Тебе уже лучше? — спрашивает Анастази, откладывая нож. — Не будешь пытаться меня прогнать?

— Не буду, — неуверенно подтверждает близнец, садясь за стол. Парень наблюдает за тем, как блондинка ставит на столешницу вторую чашку и засыпает кофе. — Прости, я… Я не ожидал, что Шарлотты больше не будет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Понимаю, — кисло соглашается она и спешно меняет тему: — Мне сказали, что больница стала очагом Воздействия. Ты не знаешь… что там произошло? Ты был в больнице, а потом тебя… выпустили, да?

Девушка замирает, когда замечает поднимающуюся струйку дыма — Элиот поднимает пальцы с зажатой сигаретой и затягивается. Его руки дрожат. Прямо на стол падает пепел. Блондинка достаёт из кухонного шкафчика пепельницу и подаёт её брату.

— Спасибо, — неуверенно благодарит тот и, собравшись с мыслями, говорит: — Ну… моя версия событий тебе не понравится. Они все умерли, Зи. Все, кто был в больнице… их больше нет. Похоже, та история… Вот это то, что ты рассказала, ну, это правда. Похоже на подмену.

Внутри Анастази что-то разбивается, когда она слышит об этом. Она всеми силами пытается изобразить норму. Даже натягивает пресловутую улыбку. Та выглядит настолько фальшиво, что брюнет осекается. Только он хочет добавить что-то ещё, как сестра наконец говорит:

— Тебя они так и не привили? — это больше похоже на вопрос, нежели на утверждение. Элиот на всякий случай кивает. — Отлично. Я уже распечатала разрешение на выезд, и, в принципе мы без проблем покинем город. Как ты себя чувствуешь?

— Могло быть и хуже, — пожимает плечами Элиот. — Ну, в смысле, мне сделали перевязки, накачали апейроном по самые яйца и…

Когда к горлу подступает медовый ком, Элиот закашливается. Он отворачивается, силясь перебороть навязчивый приступ. Сестра подаёт ему мусорную корзину — тот в неё сплёвывает собравшиеся сгустки слизи.

— Тебе надо выбираться отсюда, — обращается к сестре он. — Через день-другой будет уже слишком поздно…

— Мы выберемся отсюда вместе, — твёрдо возражает та и смотрит на растерянность близнеца. Как он отводит взгляд, как хочет возмутиться, но не решается, — или вместе останемся. Так что — выбирать только тебе.

— Я не могу так, Зи. Здесь… здесь вся моя жизнь. Здесь было…

— Весьма изощрённый способ похоронить себя, — хмуро замечает вестница и вскидывает бровь. — Это не обсуждается, Эли. Либо вместе, либо никак.

Элиот недоверчиво щурится. Он бы и рад послать сестру с её благородством, но голова плохо варит. Время принимать таблетки. Плохая игра.

— И как мы это сделаем?

— Вечером последняя электричка: я уже взяла нам билеты, — похлопывая по внешнему карману сумки, отвечает она. — Успеем со второй волной.

— Звучит не очень.

— Чем тебя не устраивает электричка? Общественный транспорт не отменён… пока.

— А ты думаешь, мы единственные такие умные, кто попрётся на элке из города? Ну и типа да, я заражён. И типа не только я. Может, к тебе моя зараза и не прилипнет, но я не в ответе за других манифестантов и не могу гарантировать, чтоб кто-нибудь не пострадает из-за меня. Я не хочу рисковать.

— Я понимаю, но пока ты жив, ты не представляешь опасности. В принципе, ничего страшного не произойдёт, если мы просто попробуем, так? Сомневаюсь, что на вокзале откроется очаг.

— А ты точно вестница? — уточняет Элиот, нервно улыбаясь. — На вокзале безусловно откроется очаг.

Череда выстрелов оглушает Гейнсборо. Лайны подрываются к окну и выглядывают на улицу. Группа красморовцев отбивается от пограничных.

Немёртвая медсестра возглавляет наступающую орду. Берет её чернеет копотью крови, а униформа усеяна гвоздями. Следом за ней идёт обожжённый язычник. Сектант из Храма Восхождения, чья колоратка заменена петлёй: к другому концу верёвки привязан тяжёлый булыжник. Чуть в стороне от него плетётся бледная невеста в изорванном платье.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Последняя внезапно останавливается. Так, будто ощущает на себе чей-то взгляд. Размытое лицо поворачивается по направлению ко второму этажу. Точно тогда включается телевизор. Белый шум. Из хриплых динамиков тянется вкрадчивый шёпот: «Наступает наш Парад…»

Анастази вздрагивает. Протофон на её запястье начинает трещать. Динамики выдают сиплый писк. Блондинка спешно выключает устройство и смотрит на брата. Тот спрашивает не своим голосом: