Зимний Фонарь (СИ) - Карнов Тихон

— Ну, если поработаешь немного над искренностью … — он осекается, когда чувствует на себе сестрин взгляд. — Ладно, дело твоё. Мне плевать.

Они неуютно молчат. Несколько минут сидят рядом, но смотрят в разные стороны. Ни Анастази, ни Элиот не решаются уйти. Девушка сдаётся первой и заговаривает:

— Просто раньше я не думала, что могу потерять тебя.

— Да ладно? — со всей возможной циничностью скалится парень. Выглядит жалко. Пыл стремительно переходит в тоску. — И что же изменилось?

— Я потеряла себя.

— Не удивлён, — бросает близнец и, выдохнув, признаётся: — Знаешь, я часто скучал по тому времени, когда мы были вместе. Ближе тебя у меня… да никого не было. Типа, я даже понимаю, почему ты уехала… но не думай, что твоё возвращение хоть что-то меняет.

— Не думаю.

— Ты узнала о Шарлотте?

— Что? — Анастази резко бросает в жар. — А, Шарлотта… Да.

— И как она?

— Я-я… Я её не видела.

Когда Элиот наконец поворачивается, девушка тянется к сумке. Извлекает оттуда свою колоду карт. Протягивает брату. Тот удивлённо спрашивает:

— Что это?

— Мои инструменты, — поясняет, когда брюнет рассматривает набор. Для него это самые обычные игральные карты, и вместо рубашек он смотрит на фигуры мастей. — Когда я… гадала, карты сказали, что с тобой случится беда. Я не могла этого допустить.

— Никогда бы не подумал, — вскользь говорит парень, — что вестницы косят под мойр. Что именно тебе сказали… ээ… карты?

— Что на город низойдёт мор: будет множество разрушений и смертей… а после всё это подтвердилось, когда мы с… другом навестили Фрица, — неуверенно сообщает девушка и вкратце пересказывает визит к немёртвому. Слушая рассказ, Элиот время от времени кивает. Завершает своё повествование блондинка так: — Я… Прости, я не знаю, стоило ли тебе говорить, но…

— Я уже знаю, — с печальным вздохом сообщает тот и возвращает карты. Затем говорит: — Про Эссу… тоже. Я… Это… Я не верю, что это произошло.

— Я тоже.

Близнецы обнимаются. Кажется, между ними вновь устанавливается связь. Элиот обессиленно утыкается носом в женское плечо. Сдерживается изо всех сил, чтобы не заплакать. Он готов дать слабину, когда сестра начинает успокаивающе гладить его по голове:

— Зи… — стоном мольбы звучит обращение.

— Всё нормально, — шепчет она. — Всё будет нормально. Прости, что оставила тебя здесь… Надо было тебя забрать с собой. Сейчас было бы легче.

В этот момент близнец отстраняется и оскорблённо смотрит на сестру. В его глазах читается масса претензий, на озвучание которых ушло бы не меньше часа. Звучит лишь одно:

— Я не трус: я не стал бы убегать ни от своего дома, ни от самого себя.

— Естественно, — подыгрывает близняшка, решительно поднимаясь со скамьи, — поэтому ты решил похоронить себя заживо в этом болоте. Путь истинного героя.

Лампы в коридоре начинают мигать. Немногие, кто застаёт перебои, испуганно поднимают головы. По потолку расползается чёрная плесень, и, чем ближе паллиатив, тем отчётливей она и гуще.

— Ах, вот вы где! — Даналия, взмахнув руками, подходит к Лайнам и приветственно кивает. — Не хотела вам мешать, но Эли, тебя ждут в процедурной.

Фельдшерица выглядит нездорово: к бледности прибавилась нездоровая худоба, а синяки под глазами стали под цвет волосам. Сами глаза красные, заплаканные.

— Что? — теряется парень. — Опять?

— Ничего. Мы как раз уже прощались, — бесцветно произносит Анастази и обращается уже к брату: — Будь готов, завтра я заберу тебя отсюда.

— А куда мы поедем? — вслед недоумевает тот. — В смысле, я реально не знаю. Может, хоть это скажешь?

— Для начала в Родополис, — не останавливаясь, отвечает блондинка и на прощание машет рукой. Последнее слышится уже эхом: — Если соизволишь, то потом — в Градемин.

— Всё не так уж и плохо, — вполголоса замечает Анера и неловко пожимает плечами. — Могло быть и… уфф. Лучше так, чем никак.

— Она изменилась…

— Ты тоже, — невесело хмыкает синеволосая. — Все мы изменились, Эл. Пожалуйста, не упирайся хотя бы сейчас — тебе и впрямь стоит уехать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Подошедшая следом медсестра отводит Элиота в процедурную и ставит капельницу. Затем на него надевают кислородную маску; лёгкие наполняются обогащённым апейроном воздухом. Тело расслабляется за работой реминисценографа. Начавший восстановление организм тянет в сон.

— Слишком много шрамов на тебя одного, — грустно улыбается медсестра, замечая на теле пациента следы хирургических вмешательств. На её бейджике написано «Лайма Берзиня», — не находишь?

— Есть немного, — смущается Элиот и смотрит на встроенное в стену медицинское оборудование. Влитый среди плитки, реминисценограф выделяется лишь зеленоватой подсветкой. Висящий над головой пакет с кровью в полутьме кажется почти чёрным. — Это… Это надолго? В прошлый раз меня продержали так двенадцать часов.

— Ну что ты, в этот раз ненадолго, — заботливо поправляя «бабочку», отвечает женщина и подходит к столу с медпрепаратами. — Примерно через полчаса сможешь вернуться в палату. Скоро тебе станет…

Не успевает Лайма закончить, как из-за стены раздаются приглушённые стоны. Звуки боли, к которым здесь привыкают на третий день. По началу Элиот не придаёт им значения — клюёт носом, читая новости.

Наступившее затишье неожиданно обрывается душераздирающим воплем. В коридоре слышатся топот и ругань. Медсестра, бросив пузырьки не распакованными, обеспокоенно выбегает из процедурной.

— Что происходит? — лениво приподнимаясь с кушетки, интересуется Элиот. — Там… что-то случилось?

— Похоже… — вглядываясь в темень, отвечает Лайма и плотнее захлопывает химзащитный халат. — Похоже, твоему соседу по палате стало плохо. Пойду проверю — возможно, там понадобится помощь. Оставайся пока здесь… на всякий случай.

Медсестра уходит, оставляя дверь приоткрытой. Снаружи зреет беспокойство. Тревога, что приходит вместе с отключением света на ночь, возрастает. Элиот нерешительно опускается обратно. Пытается успокоиться, но тщетно: за дверью скрипят колёса каталки. Коридор оглашается тихим гудком. Сигналом смерти. Внутри что-то с хрустом обрывается. Кажется, в полудрёме догадывается Лайн, ещё один умер.

Больше никаких звуков. Ни голосов, ни шагов. Весь этаж замирает.

Эпизод второй

Балтийская Республика: Синекам

12-30/994

Лжепророчество, чтимое прежде карпейским искусством, постепенно набирает популярность. Не проходит и нескольких месяцев, как в сердцах людей оно теряет приставку «лже-». Под конспирологические теории собирается всё более крепкая доказательная база, на которую то и дело ссылаются СМИ. Журналисты это делают аккуратно, намёками. Обычно, если дело касается «Осколы» — лишь единицы делают вид, что поезда не существует.

Но он есть.

И он движется в сторону Линейной.

Dajomiss M. Z. [12.30, в 6:57]: Она чиста. Ни алкоголя, ни порицаемых препаратов. Спецы написали, что из инородного в её крови присутствуют лишь антитела «Миротворца».

Dajomiss M. Z. [12.30, в 6:58]: Или, во всяком случае, то, что неотличимо от него. Соблюдай осторожности, Зи. Я бессилен. Что-то без разбора уничтожает нас.

Лайне тоскливо усмехается, когда читает эти сообщения. Даже Дайомисс ссылается на мор, гарантированный «Панацеей».

Пропитанные тональным кремом салфетки летят в мусорное ведро. Анастази усиленно стирает следы декоративной косметики. В отражении проступает уставшее, чуть покрасневшее лицо. Под глазом открывается порез: размер его неизменно увеличивается, а края чернеют ядом.

Лайне со вздохом опирается на бортики раковины. С подбородка капает вода. Примеси хлорки отдаются жжением в незаживающей ране. Устало опираясь лбом на зеркало, Анастази нажатием открывает прежде закрытую дверцу. Девушка отстраняется и видит, что все три полки отданы на растерзанье скляночкам да связкам цветных блистеров.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Когда всё стало настолько плохо? — вполголоса спрашивает она.