Король воронов - Сакавич Нора

— Сюда, пожалуйста.

— Неужели ты даже не скажешь племянникам… — начал было Ники, но вопрос замер у него на губах, как только он вошел на кухню и увидел отца.

Лютер Хэммик был высоким, худым как щепка мужчиной с суровым лицом. Волос у него на голове осталось немного, однако он носил аккуратно подстриженную, темную с проседью бородку. Даже на расстоянии Нил разглядел, как напряжены плечи Лютера — воссоединение с родственниками явно радовало мистера Хэммика не больше, чем Ники. Нилу хотелось надеяться, что волнение Лютера связано с его намерением отринуть старые предрассудки.

Мария сразу направилась к плите и занялась угощением, быстренько избавив себя от необходимости поддерживать беседу. Даже не посмотрев в сторону жены, Лютер сосредоточил все свое внимание на гостях. По Кевину и Нилу он лишь скользнул равнодушным взглядом.

Нил определенно заметил, что Эндрю Лютер рассматривал дольше, чем родного сына. Считал ли он племянника лишь косвенно причастным к смерти сестры или в глубине души винил целиком и полностью, Нилу оставалось лишь предполагать. Ники упоминал, что выход Эндрю из колонии только усилил депрессию Тильды и ее тягу к наркотикам. Возможно, Лютер жалел, что вообще узнал о существовании Эндрю.

Нил попытался отвлечься, разглядывая обстановку. На стенах были развешаны миниатюрные распятия и библейские цитаты в рамочках, а кухня в целом смотрелась как идеальная картинка из каталога. У квадратного стола стояло всего два стула, задняя дверь была распахнута. Дверной проем защищала сетка, но сквозь нее Нил прекрасно видел террасу. Там стоял стол побольше, уже накрытый.

— Ники, — наконец поприветствовал Лютер. — Аарон, Эндрю.

Ники словно язык проглотил, тогда как Аарон проявил вежливость:

— Привет, дядя Лютер.

Лютер тускло улыбнулся и вновь посмотрел на Нила и Кевина.

— Я отец Ники. Можете звать меня Лютером. Добро пожаловать в мой дом.

— Спасибо за приглашение, — откликнулся Кевин.

— Это можно оставить здесь, — сказал Лютер, глядя на клюшку в руке Нила. Дождавшись, пока тот прислонил ее к стене, он жестом указал на заднюю дверь. — Проходите, располагайтесь. Обед будет с минуты на минуту.

Ники вывел всех на заднее крыльцо. Террасу окружали невысокие бортики и тонкая сетка. По углам были расставлены тепловые лампы. Через сетку наружу уходила часть тепла, но вместе с тем она не пропускала внутрь холодный ноябрьский ветер, поэтому здесь было даже уютнее, чем в доме.

Вокруг стола стояло восемь стульев — по три с боков и по одному в торцах. Судя по кружевным салфеткам на обоих концах стола, хозяева собирались сесть друг напротив друга, а гостей посадить по обе стороны от себя. Ники сел посередине, оставив стулья слева и справа свободными, Аарон занял место между Ники и Марией. Кевин и Нил усадили Эндрю между собой, чтобы за ним присматривать; Нил сидел ближе к Лютеру, Кевин — к Марии.

За угощением хозяевам пришлось ходить на кухню трижды. Сев за стол, они склонили головы. Нил не понял, что происходит, пока Лютер не начал молиться. Нил тоже опустил голову, хоть и позже остальных, и исподлобья покосился на Эндрю. Тот даже не делал вид, что молится, в то время как Кевин с другой стороны от него из вежливости повторял слова молитвы. Закинув одну руку на спинку стула, второй рукой Эндрю постукивал зубцами вилки по столу, откровенно перебивая Лютера.

Конечно, Лютера это выводило из себя, но, видимо, он давно научился не ждать уважительного отношения со стороны Эндрю. Завершив молитву, Лютер выпрямился и начал накладывать себе еду с ближайшего блюда. Остальные восприняли это как знак к началу трапезы, а Нилу пришлось ждать, пока наполнят свои тарелки либо Лютер, либо Эндрю. Заметив, что он сидит сложа руки, Лютер спросил:

— Ты верующий?

— Нет, — сказал Нил.

Лютер помолчал, ожидая продолжения, однако Нил смотрел на него, не говоря ни слова. Наконец Лютер неодобрительно нахмурился:

— Почему?

— Я бы предпочел не поднимать этой темы, — ответил Нил. — Не хочу ввязываться в конфликт.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да ты что! — усмехнулся Эндрю. — Ты ведь у нас всегда такой категоричный.

— Не понимаю, каким образом мой вопрос может вызвать конфликт, — сказал Лютер Нилу.

— Пап, ты вправду хочешь начать именно с этого? — вмешался Ники. — Может, спросишь, как у нас дела, как успехи в учебе или как продвигается сезон? Вчера у нас была выездная игра во Флориде. Кстати, мы победили.

— Поздравляю, — механически проговорил Лютер.

— Ага, от всего сердца, — заметил Ники скорее с грустью, чем с обидой.

Повисла неловкая тишина. Ники прервал ее, вяло поинтересовавшись:

— Когда перекрасили кухню?

— Два года назад, — ответила Мария. — Человек, который делал ремонт, — прихожанин нашей церкви. Симпатично получилось, да? — Когда Ники одобрительно кивнул, она перевела взгляд на мужа, ища в нем поддержки, потом сказала: — Так какая у тебя специализация, Николас?

Где-то в глубине души Нил считал, что Ники преувеличивает, рассказывая об отчуждении между ним и родителями, однако вот, пожалуйста: он уже на втором курсе, а отец с матерью до сих пор не знают, какое направление он выбрал. Непонятно, задала ли Мария свой вопрос, потому что действительно хотела получше узнать сына, или просто поддерживала беседу. Нил надеялся на первый вариант; второй выходил каким-то уж совсем тоскливым. Пускай у его собственной матери был жесткий характер и тяжелая рука, но она любила Нила, яростно и преданно. Они были двумя половинками несчастного целого, неразлучными сообщниками.

— Маркетинг, — сказал Ники. — Двоюродная сестра Эрика работает в PR-компании в Штутгарте. Она сказала, что устроит меня в свою фирму, если я окончу универ с хорошими баллами.

— Ты собираешься вернуться в Германию? — Мария бросила на мужа встревоженный взгляд.

Подбородок Ники окаменел, и все-таки, глядя в глаза матери, он сказал:

— Да. Там у Эрика карьера. Я не вправе просить его все бросить ради меня, да и сам бы этого не хотел. Мне нравится жить в Германии, это потрясающая страна. Вам стоит как-нибудь навестить нас.

— Нас, — эхом отозвалась Мария. — Значит, вы все еще… — Она растерянно умолкла.

— Да, мы все еще вместе, — закончил за нее Ники. — Я вернулся, чтобы присмотреть за Эндрю и Аароном, а не потому, что расстался с Эриком. Я его люблю. Всегда любил и буду любить. Когда вы уже это поймете?

— Когда уже ты поймешь, что это дурно? — подал голос Лютер. — Гомосексуализм — это…

— Лютер, — вмешался Эндрю. Он больше ничего не сказал, но Лютер покосился на него с опаской.

— Я его люблю, — решительно повторил Ники. — Неужели для вас это ничего не значит? Почему вы не можете порадоваться за нас? Почему не даете ему ни единого шанса?

— Мы не можем потворствовать греху, — сказала Мария.

— Вы не обязаны любить грех, но вам ведь полагается прощать и любить грешников. Разве не в этом суть веры?

— Суть веры в том, чтобы следовать заповедям божьим, — отрезал Лютер.

— Но человек не бывает однозначно плохим или хорошим, — жалобно проговорил Ники. — Я тоже не такой и таким не буду. Зачем вы нас позвали, если опять заводите старую песню?

Глубокая печаль в голосе Ники нисколько не тронула Лютера.

— Недавно выяснились кое-какие обстоятельства, которые заставили нас пересмотреть ситуацию, — сухо произнес он. — Мы решили восстановить добрые отношения между всеми членами нашей семьи. — Он посмотрел на Марию, та радостно закивала. — Хотя и понимаем, что этот путь будет долгим и тяжелым. И сегодня мы пригласили вас сюда, чтобы вместе обсудить первые шаги.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Просвети-ка нас. — Эндрю подался вперед, словно ему не терпелось услышать ответ. — Если первый шаг не в том, чтобы проявить терпимость, то каким же его видит парочка ханжей?

Лютер спокойно выдержал пристальный взгляд племянника.

— Первый шаг — исправление ошибок прошлого. Именно поэтому вы здесь.

— Ну нет, — возразил Эндрю. — Я здесь только потому, что Нил все приставал и приставал ко мне, пока я не согласился поехать. Так что меня можете вычеркнуть.