Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец - Виктор Поротников

Все это спасло жизнь будущему графу Гуго. Самое страшное, по словам тех же пажей, то, что Гуго нисколько не похож ни на мать, ни на отца, ни на деда с бабкой.

Некоторое время Василий молча шагал по дороге, погруженный в свои мысли.

Впереди перед ним со скрипом тащились громоздкие возы обоза. Позади со смехом вышагивали русские ратники, слушая прибаутки Фомы, которых тот знал великое множество.

– Где граф Гуго потерял свой глаз? – наконец спросил Василий, сбоку взглянув на Потаню.

– Граф Тюбингенский много раз сражался за короля. Он верный вассал Конрада.

– А шрам на щеке у него откуда?

– Про шрам не знаю.

– Значит, граф Тюбингенский предан королю Конраду. Это хорошо!

– Прежде всего он предан Дьяволу, а уж потом Конраду, – поправил Василия Потаня.

Глава третья. Битва под Дорилеем

– В твоей дружине, я знаю, есть девушка, переодетая в мужское платье, – сказала однажды Василию Доминика. – Почему ты не познакомишь меня с ней?

– Она не знает греческого, а ты не разумеешь по-русски, – ответил Василий. – Как вы будете разговаривать?

– Моя служанка знает русскую речь, ведь она болгарка, – промолвила Доминика. – Я хочу видеть эту девушку. Как ее зовут?

– Ее зовут Анфиса, – сказал Василий.

– «Цветущая», – улыбнулась Доминика. Так переводилось с греческого имя Чернавки. – Что ж, поглядим, насколько она хороша собой.

Во время одного из дневных переходов Василий уговорил Анфиску проехать несколько верст в повозке вместе с его женой. Чернавка согласилась лишь потому, что ей захотелось узнать, о чем с ней будет говорить надменная Доминика.

Скрип колес навевал на гречанку тоску, доводившую ее порой до слез отчаяния. Доминику часто раздражала любая мелочь, взгляды служанки казались ей дерзкими, и она выплескивала свое раздражение на это покорное существо.

Очутившись среди множества грубых мужчин, говорящих на чужом языке и не скрывающих своих самых низменных побуждений, юная аристократка в первые же дни похода растеряла все свои иллюзии относительно высоких и благородных целей крестоносцев. Войско короля Конрада казалось Доминике сборищем необузданных и алчных людей, грабивших все на своем пути. Чувство отвращения к воинам-крестоносцам не покидало Доминику, когда она своими глазами увидела изнасилованных мусульманских женщин со вспоротыми животами, растерзанных младенцев, дымящиеся руины селений.

Анфиска ожидала увидеть нарумяненную, умащенную благовониями, разодетую в шелка красавицу – такой Доминика была на корабле при переправе через Боспор, – но увидела перед собой бледное похудевшее лицо с заострившимся носом и печальными глазами. На Доминике был надет длинный паллий вишневого цвета с капюшоном, из-под которого виднелся край белой исподней туники. Гречанка полулежала в глубине повозки, обложенная подушками. Рядом с ней сидела молодая служанка, занятая шитьем.

Анфиска окинула быстрым взором походное обиталище Доминики, укрытое от посторонних глаз и немилосердного солнца пологом из грубого холста.

– Здравствуй, Анфиса! – по-русски вымолвила гречанка. – Присаживайся.

– И тебе доброго здравия, Доминика Феофилактовна, – промолвила Чернавка и уселась на какой-то тюк.

Дальше Доминика говорила на родном языке, а болгарка переводила ее слова на русский.

– От этих ухабов у меня все тело ноет, – жаловалась гречанка, – а ехать верхом я не могу из-за жары и пыли. Помыться здесь негде, воды для питья и то не хватает. Как ты выносишь все это, Анфиса?

Чернавка пожала плечами:

– Привыкла.

– А к этой пище тоже привыкла? – поморщилась Доминика. – Ведь ее же невозможно взять в рот!

– Еда, конечно, не ахти, – согласилась Анфиска, – но пусть лучше такая, чем никакой.

Повозку тряхнуло на ухабе.

Чтобы не упасть с тюка, Анфиска схватилась за деревянный борт, к которому крепился край натянутого на ивовые дуги холщового полога. Анфиска была в длинной мужской рубахе белого цвета и такого же цвета портах, заправленных в сапоги. На ее голове красовалась шапка с загнутыми краями и заломленным верхом. Если бы не выступающая девичья грудь, узкие плечи и округлые бедра, то Анфиску вполне можно было бы принять за чернобрового юношу с красивыми пунцовыми устами и длинными ресницами.

Доминика несколько мгновений с интересом разглядывала свою гостью, потом спросила:

– Василий рассказывал мне, что ты умеешь ездить верхом и хорошо стреляешь из лука. Так ли это?

Анфиска горделиво кивнула головой:

– Так.

– Что еще ты умеешь делать?

– Ножи метать могу, раны перевязывать, дорогу отыскивать по звездам, стряпать, знаю лечебные травы и заговоры, – охотно перечислила Чернавка.

– О! – восхищенно проговорила Доминика. – Ты настоящая амазонка!

Анфиска польщенно улыбнулась.

– У тебя есть оружие? – поинтересовалась Доминика.

– Конечно, есть, – ответила Анфиска. – У меня имеются меч, нож, лук со стрелами, а также щит и кольчуга со шлемом. Все это едет в обозе до той поры, покуда наше войско с сарацинами не столкнется.

– Ты не боишься идти в сражение? – Доминика посмотрела темноокой дружиннице в лицо каким-то испытующим взглядом.

– Нет, не боюсь, – без колебаний ответила Анфиска. – Я уже сражалась однажды и даже убила стрелой половецкого конника.

Доминика еще долго беседовала с Анфиской, желая узнать, зачем она отправилась в этот далекий поход и как получилось, что она оказалась единственной женщиной в мужской дружине, не скучает ли она по родному дому.

– Кабы было возможно, то без оглядки побежала бы обратно на Русь, – призналась Анфиска. – Краше нашей земли нет на всем белом свете! Дома-то и вода слаще, и хлеб вкуснее. И жары такой у нас осенью не бывает.

– Как я тебя понимаю, милая Анфиса, – нежно-страдальческим голоском залепетала Доминика. – И я готова хоть сейчас пойти пешком по любой дороге, если дорога эта приведет меня в Константинополь. Давай вместе убежим отсюда, от этой своры диких безумных людей! Доберемся до моря, я дам тебе много золотых монет. Ты сядешь на корабль, который довезет тебя до Руси. До самого Киева!

Анфиска изумленно воззрилась на Доминику, пораженная услышанным.

– А как же Василий? – пролепетала она. – Разве он тебя отпустит?

– Я не стану его спрашивать, поскольку знаю наперед, что он мне скажет, – с негодованием промолвила Доминика. – Я вышла замуж за Василия лишь из желания досадить своей матери, которая, презрев моего отца, взяла себе в любовники василевса и похвалялась этим передо мной. Теперь-то я вижу, что в своей мести зашла слишком далеко. Мне не следовало отправляться за Василием в этот поход. Но все еще можно исправить, если ты, милая Анфиса, поможешь мне. Сама я не сумею отыскать обратную дорогу, не смогу защититься от грабителей. И от служанки моей тоже нет никакого толку. Это Провидение послало мне тебя, Анфиса, такую смелую и воинственную! Ты ведь поможешь мне, правда?

Анфиска в раздумье кусала свои пунцовые губы.

Доминика с надеждой глядела ей в глаза, умоляюще сложив руки на груди.

– Как ты хочешь сбежать? – обратилась Анфиска к Доминике. – Днем все на виду, а ночью лагерь охраняется. Пройти мимо дозоров не удастся.

– Я полагала, что ты сама придумаешь, как нам лучше сбежать, – немного растерянно проговорила Доминика. – Умоляю, Анфиса, выручи меня! Сил моих больше нет выносить этот кошмар! – Доминика заплакала.

– Ладно, – благородно отозвалась Анфиска. – Я все придумаю сама. Не плачь.

Залитое слезами миловидное лицо гречанки озарилось благодарной улыбкой.

Анфиска выбралась из повозки, когда войско остановилось на берегу наполовину пересохшей речки, чтобы напоить лошадей и вьючных животных.

На вопрос Василия, понравилась ли ей его жена, Чернавка с лукавой усмешкой промолвила:

– Доминика просто прелесть! Мы с ней сразу подружились.

* * *

Стоянка у реки затянулась из-за военного совета, собранного Конрадом в своем шатре.

Кто-то из рыцарей, следовавших в арьергарде, обратил внимание на то, что бедняки-крестоносцы слишком часто хоронят своих умерших вдоль дороги.

– Среди крестьян уже умерло около полусотни человек, в основном это женщины и дети, – рассказывал барон Ульрих фон Лаубах, предводитель замыкающего отряда всадников. – Это явно смерть не от истощения, ведь крестьяне гонят за собой гурты овец, отнятые у неверных. Мне кажется, среди бедняков распространилась какая-то страшная болезнь.

– Кто-нибудь из твоих воинов, барон, видел умерших близко? – спросил король. – Как выглядели мертвецы?

– Я сам видел, как погребали одну женщину, государь, – ответил военачальник. – На нее страшно было смотреть. Все ее лицо было покрыто зловонными волдырями. Поэтому я поскорее отъехал прочь.

– Оспа, – мрачно произнес Фридрих Швабский. – В Европе эта болезнь зовется черной смертью! Эта зараза выкосит всех крестьян, идущих за нами. Если оспа перекинется на наше войско, то последствия будут самые ужасные!