Приговор - Юрий Вахтин

  Через двадцать минут позвонила Эмма Павловна и сказала всего три слова:

  - Зарубина Людмила Львовна.

  Так в роддоме номер три появился еще один маленький человечек, рождение которого очень хотели и так долго ждали его новые родители.

- 24 -

  Ремонт пищеблока, запланированный на две недели, растянулся на полтора месяца. Когда ломалось старое, то тут, то там возникали новые проблемы, трубы вентиляции почти сгнили, пришлось менять электропроводку, тепло и влага привели ее почти в полную непригодность к эксплуатации. День и ночь, не останавливая при этом приготовление пищи, трудилась бригада строителей, плиточники, жестянщики и электрики. Виктор Захаров даже спал на пищеблоке, не раздеваясь, в своей каморке шеф-повара три-четыре часа в сутки. Строительные работы шли до 4.00 утра. Потом специальная бригада за час все выметала и вымывала. Пришло настоящее лето, и, как обычно в летний период, санэпидстанция из ИТУ приезжала почти через день, и инспектора Мухину проблемы строительства и ремонта на пищеблоке совершенно не интересовали.

  - Идеальная чистота! Ни одной жиринки, ни одной пылинки, - слышался ее звонкий голос. - В неотмытом жире при температуре 30№ - 40№ микробы размножаются тысячами и за считанные часы.

  Дезинфекция, прожарка, инфекция - слова, от которых рабочих пищеблока становилось дурно. Но всему когда-то приходит конец. Последние штрихи чисто эстетического плана, и коридор сиял как во дворце чистотой и светом. Новые двери с новыми табличками на цехах, облагорожен и покрашен склад, сделан необходимый ремонт в варочном цехе. Пришли старшие офицеры СИЗО. Молодцов лично долго жал руку Виктору и даже сказал:

  - Наверное, в организации дела ты отца обставил. Одно дело - руководить людьми, работающими по договору, другое дело - по приговору.

  - Да нет, гражданин начальник, люди они остаются людьми всегда, если люди... - ответил Виктор.

  - Селезнев, - обратился начальник СИЗО к начальнику отряда хозобслуги, - всех у кого подходит срок к УДО или на стройки народного хозяйства, списки мне сегодня же. Остальным по личному свиданию и по передаче. Бригадиру - два свидания в течение месяца. Приказ будет завтра.

  И ушел - высокий, важный, в огромной, сшитой на заказ фуражке с высокой тульей -настоящий "хозяин". Вся свита из штаба последовала за ним. Подошел Селезнев:

  - Витек, извини, из всех пряников тебе самый маленький достался. Жены у тебя нет, зачем тебе два личных свидания? Может, Ярикову отдашь, у него сын родился, еще не видел.

  - Я согласен, гражданин начальник, - Виктор устало опустил голову, - а мне, если можно, в качестве поощрения двое суток выспаться дадите? Селиванов покомандует, надо дать человеку шанс.

  - Ну, это поощрение в моей власти. Даю. Передай ключи Селиванову и в отряд, прямо сейчас.

  Евгения Ивановна была в отпуске. Ездила в Среднюю Азию в санаторий МВД и приехала отдохнувшая, загоревшая; в конце апреля в Туркмении за 30№С. Всего неделю проработала она после отпуска. Отношения у нее с новым шеф-поваром поначалу складывались прохладно. Виктор, привыкший сам выполнять порученную ему работу, нечасто подходил к маме Жене за советом. Хитрец Яриков, обрусевший украинец с юга области, ему подсказывал:

  - Ты, Витюшко, пойди до мамы, спроси, она любит, когда с ней советуются.

  Виктор сходил, но на свое удивление, или Евгения Ивановна была не в настроении, она довольно грубо ответила ему:

  - Бугор, твоя задача, ты и решай!

  Больше Виктор за советом не пошел, но, как вскоре выяснилось, напрасно. Евгении Ивановне не понравился цвет двери в ее кабинете. Хотя этот цвет - "маренный дуб" - Виктор выбирал сам и считал лучшим. Пришлось переставить дверь на хлеборезку. Вскоре Евгения Ивановна ушла в отпуск. Никого из вольнонаемных на время отпуска завпроизводства не дали, и Виктор и варил, и строил сам, как считал нужным. Справился Захаров довольно успешно со своими обязанностями. Вернувшись из отпуска, Евгения Ивановна хозяйской важной походкой обошла все помещения пищеблока, даже где хранились пустые бочки из-под селедки. До конца ремонта оставалась самая малость, уже устранялись последние недоделки. Все осмотрев, Евгения Ивановна подошла к начальнику отряда Селезневу, который в связи с ремонтом тоже проводил много времени на пищеблоке:

  - Кажется, Игорь Вячеславович, с Бугром мы не ошиблись. Мужик хваткий и вкус настоящего дизайнера, не тюремный пищеблок, а "Астория".

  И ушла в свой кабинет, писать раскладку на следующий месяц.

  Виктор сдал ключи сияющему Селиванову, объяснил ему, что надо делать. Хотя вечный заместитель, переживающий уже третьего бригадира, лучше него, наверное, знал, что делать. Виктор помылся в душе и ушел в отряд. О, наконец, белоснежная простынь, мягкая, пусть и пружинная, стянутая для жесткости жгутом, кровать. Это сказка! После месяца сна одетым на жестком топчане, Виктор едва прикоснулся головой к подушке и сразу забылся. Сколько он спал: час, десять, сутки? Он очнулся от запаха. Аромат духов щекотал ноздри. Где он мог чувствовать этот запах? Виктор открыл глаза. На соседней кровати сидела Евгения Ивановна. Виктор попытался вскочить, Евгения Ивановна нежно положила ему руку на грудь:

  - Лежи. Спи. Еще шесть вечера. Я вот что пришла, Бугор. Ты спи, высыпайся, пожалуйста, но чтобы завтра к 8.00, то есть к моему приходу, этого дебила Селиванова на пищеблоке не было, - говорила она тихо мягким, нежным голосом. Виктор впервые слышал от нее такой женский, не командный голос.

  - Но, Евгения Ивановна, Селезнев мне дал двое суток, - попытался оправдаться Виктор.

  - Бугор, - уже другим, рабочим голосом, - завтра в 8.00 ты на пищеблоке встречаешь меня, - и нежно провела указательным пальцем по его губам. - Губы у тебя пухлые, как у девчонки. Все. Спи, еще двенадцать часов в вашем распоряжении, Виктор Иванович.

  Она встала, быстрым шагом вышла, громко стукая набойками туфель по деревянному полу, унося с собой аромат духов и неповторимый, волнующий аромат женщины. Сон пропал. Виктор лежал с открытыми глазами.

  Он спал, а она сидела и смотрела на него. "Сколько времени?" - думал он. Какая она женственная и красивая. Если раньше, давая указания поварам, ему, хлеборезу, это была совсем другая Евгения Ивановна - солдат в юбке. То сейчас он впервые увидел ее как женщину, нежную и тихую. Женщину, пахнущую чем-то необыкновенным. Это не запах духов, это другой, волнующий запах женщины, его невозможно спутать, его невозможно заглушить ни одними духами, даже лучшими в мире. "Ты дичаешь, Витек, и время весенние чувства играют. Хотя слов нет, она хороша", - Виктор лежал на кровати, положив руки за голову.

  - Тридцатитрехлетняя Евгения Ивановна как женщина не просто хороша, а безумно хороша, - вслух произнес он.

  Пришли заключенные с ужина, в коридоре послышались шаги, голоса. Виктор закрыл глаза, притворился спящим. Ему не хотелось ни с кем сейчас говорить. Просто лежать и думать: "Надо же, никто не чувствует этого запаха. Он стоит у него в носу. Хотя, наверное, в его сознании".

  Кто-то из осужденных сказал:

  - Тихо, мужики. Пусть Бугор спит. Пошли вниз, телек смотреть.

  Все вышли. Кто-то вернулся, взял теннисные шарики. Виктор лежал в тишине с закрытыми глазами. Но постепенно стали мелькать какие-то люди, котлы, голоса, и он заснул.

  * * *

  Утром Виктор Захаров как обычно без побудки проснулся в 5.30. Встал, бросил на плечо полотенце, взял щетку, станок, пошел в умывальник бриться. В 6.30 Виктор свежий, выбритый, в белой наглаженной поварской куртке снимал с медсестрой санчасти пробы завтрака. Начинался новый рабочий день. В 8.05 пришла Евгения Ивановна, и словно не было вчерашнего вечера, и никогда не приходила она в камеру 120, не сидела на соседней кровати. Едва зайдя в коридор, она своим командирским голосом крикнула:

  - Бугор, почему на лестнице разлили жирный суп? Что люди разбиваться должны?!

  - Но, Евгения Ивановна, все разносят пищу по коридорам.

  - Не знаю, найди или сам бери тряпку и убирай, - и пошла по коридору, громко цокая набойками туфель.

  Виктор взял на посудомойке швабру с тряпкой, пачку соли и пошел убирать разлитый кем-то суп на крутой деревянной лестнице на выходе из пищеблока. Подошел парень с посудомойки. Взял у Виктор швабру:

  - Неприлично как-то, Бугор и с тряпкой.

  Голос показался Виктору знакомым - "Степан?".

  - Степанов Андрей? Ты здесь? Какими судьбами?

  - Да вот, стукнуло восемнадцать, поднимаюсь на взросляк. Если возьмешь к себе, останусь. Мне еще год и два месяца, какая разница, где сидеть. Говорят, в зоне стремно, работы нет, голодно. Я сейчас в рабочей хате, в 116. Заходи вечером потрещим, если в большие бугры еще не вышел.

  - Что ты, какие бугры? Как наши пацаны? Кто сколько?