Православная монархия. Национальная монархия в России. Утопия, или Политическая реальность - Владимир Ларионов

Люди сплачиваются из этнографического человеческого материала в единый народ и обретают единую Родину в силу подобия их духовного уклада. Трепет перед общей святыней созидает народы. Духовный уклад народа формируется постепенно, в ходе его исторической жизни. Фундаментом своим этот уклад имеет определенную эмпирическую данность, внутренне присущую каждому человеку данного сообщества: раса, кровь, психологические особенности, темперамент, душевные предпочтения. На эту комплексную данность накладываются условия исторического существования, климатические и географические особенности национального ландшафта. Все это народ обретает как своего рода необходимое условие его исторической реализации свыше, от Бога. И именно эта изначальная данность должна быть творчески преобразована в человеке и народе посредством его духовной жизни, частной и общей, осуществляющейся в Церкви. История на этом пути всегда есть внешний вызов, на который народный дух должен находить правильные ответы, решения и верные основания к действию. Все это и созидает, по словам И.А. Ильина, единый «национально-духовный уклад», который связывает людей в патриотическое единство и который человек волен не принимать для своей частной жизни, но совершенно неволен воспринимать самостоятельно, не имея для этого эмпирической данности. Патриотизм — чувство, далеко не всецело подчиненное нашему рациональному сознанию именно по причине тех глубоких духовных пластов, что лежат в его основании. В своем духовном выражении каждый народ имеет уникальные особенности, образующие неповторимый национальный духовный уклад, который включает в себя и глубины бессознательного, и инстинкты, и душевные свойства людей, и сам наследственный бытовой уклад их повседневной жизни. Но главное, что объединяет людей, — это сходное переживание священного, преклонение пред общим духовным авторитетом. Самое устойчивое единение происходит от одинакового созерцания божественного, от одинакового религиозного акта, и истинный патриотизм имеет этот акт своим нервом.

И.А. Ильин считал, что «это не значит, что все сыны единой родины должны быть одного религиозного исповедания и принадлежать единой церкви. Однако патриотическое единение будет несомненно более тесным, интимным и прочным там, где народ связан не только единой территорией и климатом, не только государственной властью и законами, не только хозяйством и бытом, но и духовной однородностью, которая доходит до единства религиозного воспитания и до принадлежности единой и единственной церкви. Патриотическое единение есть разновидность духовного единения, а поклонение Богу есть одно из самых глубоких и сильных проявлений человеческого духа».

Факт этот неоспоримо свидетельствует о необходимости видеть в государстве своего рода надстройку или ограду этому глубочайшему чувству. Сама священная основа государственности прямо вытекает отсюда. Религиозная основа патриотизма была хорошо известна и древним классическим народам. Гражданский патриотизм для греков и римлян был делом искреннего поклонения родным богам и гениям рода. Клятва юноши при вступлении в сообщество полноценных граждан гласила: «Буду оборонять святилища и священные обряды и почитать святыни моей Родины». В этом отношении ничего не изменилось и поныне. Только клятва святыням способна пробудить истинные гражданские и патриотические чувства в любом человеке. Клятва отвлеченным принципам демократии или коммунистическим идеалам всеобщего довольства никогда не сможет привести духовный мир человека в гармонию с действительностью и с теми ложными идеалами, которым он собирается служить, по причине их внутренней «мещанской меркантильности», сколь бы героическими формулировками она ни выражалась вовне. Демосфен говорил, что «быть гражданином равносильно соучастию в жертвоприношениях». Сегодня речь может идти о том, что истинный гражданин невозможен без личной искренней веры, которая всегда была главным условием допуска к общественным «жертвоприношениям» или богослужению. Но жертвоприношение, в котором участвует гражданин, может пониматься и шире: как личная жертвенность, которая тоже проистекает из живейшего религиозного чувства и тоже является мерилом гражданской зрелости. Задолго до нашего времени Цицерон вполне выразил этот вечный «символ веры истинного патриота»: «Здесь моя вера, здесь мой род, здесь след моих отцов; я не могу выговорить, какой восторг охватывает мое сердце и мое чувство…» Как в древности, так и теперь религиозное единение и патриотическое чувство должны совпадать: единый народ творит единую духовную культуру, имеет единую веру и единую родину.

Это двуединое чувство национальной самоидентификации с древних времен нашло свое выражение у христианских народов в Царстве и Церкви.

И.А. Ильин в этой связи отмечал: «Различие между религиозной и патриотической общиной состоит в том, что в религии люди любят Бога и верят в Бога, а в патриотическом единении люди любят свой народ в его духовном своеобразии и верят в духовную силу и духовное творчество своего народа. Народ — не Бог, и возносить его на уровень Бога грешно. Но народ, создавший свою родину, есть носитель и служитель Божиего дела на земле, как бы сосуд и орган Божественного начала. Это относится не только к «моему» народу… но и ко всем другим народам, создавшим свою духовную культуру. Следовательно, это относится и к моему народу».

Институт монархии в христианском государстве, в котором народная общность персонифицировалась в лице конкретного Государя, являлся в том числе и гарантом того, что патриотизм и любовь к национальным началам не примет отвлеченный, нравственно безразличный, а затем и прямо языческий облик обожания нации, при ее понимании как абсолютной, вневременной ценности, оторванной от своего бытийного начала, лежащего в Боге. Царь — это не просто политический, но и, что важнее, сакральный центр народа.

Напомним, что в древности Цари не просто символизировали собой связь народа с высшими сферами, но являлись главными гарантами благодеяний, подаваемых свыше. Царь виделся как сосредоточение жизненной силы народа. Институт многоженства, в частности у славян (вспомним число жен и наложниц князя Владимира до крещения), был как раз выражением этой веры в царя как в священную фигуру, воплощающую в себе коллективную творческую и репродуктивную силу народа. Не похоть, но священная обязанность, своеобразное языческое магическое действо актуализации сил плодородия и сил рода толкало священную особу царя в объятия столь большого количества женщин.

Как каждое духовное достижение народа есть некий единый центр, очаг, от которого исходит, не умаляясь в пространстве и времени, огонь духовного горения, питающий многих, так же и личность монарха есть центр, который транслирует вовне, но и собирает с периферии энергию народного патриотизма и любви, оставаясь очагом национального исторического бытия соборной народной личности. Пламя этого очага, зажигая новые источники света, остается однородным в своей интенсивности. Эти световые импульсы придают внешним эмпирическим связям расы, пространства, истории истинное и глубокое духовное значение.

Так как национальная духовная культура есть некий гимн Богу, всенародно пропетый в истории, симфония Творцу, то и в земной Родине мы вправе видеть нечто от духа Божия. Истинная Родина — это национально воспринятый дар Святаго Духа, свято чтимый, бережно хранимый, «взращенный и в земные дела вработанный», по замечанию И.А. Ильина.

Эту святыню нельзя погасить, нельзя игнорировать без ущерба своему духовному, да и физическому здоровью. Ей жить, и ее необходимо творчески в себе блюсти, ограждая от попрания другими народами и чуждыми культурами.

Истинный патриотизм должен быть пронизан живительными токами этой святыни. Отсюда возникнет и глубокое понимание того индивидуального исторического лица, которое представляет родной народ. И понимание это, в свою очередь, приведет к правильному видению того исторического призвания, которое заключено в созидании народом своей исконной, творчески неповторимой, самобытной культуры. Разговоры о том, что русский народ — это особый вселенский этнос, который призван ассимилировать в себе чужие культуры и растворить в себе иные народы, приведя их к новому синтезу, есть разговоры беспочвенные, даже опасно мечтательные. Потеряв свое духовное достояние, а вместе с ним — и достоинство, мы не сможем ассимилировать высшие достижения иных народов, но будем, как мы делаем последние двести лет, собирать объедки культурных трапез всех наций. Растворив же в себе иные самобытные малые и средние народы, мы не создадим никакого вселенского суперэтноса, но станем лишь серой человеческой массой, лишенной любых индивидуальных черт и не способной ни на какую культурную деятельность, кроме слабого и болезненного подражания тем культурам и народам, которые нашли в себе силы сохранить самобытность и чистый этнический тип, т. е. свое истинное национальное лицо, сохранить свою историческую личность. Именно она — единственное условие и надежная гарантия того, что и каждый член народного сообщества сможет сохранить свое личностное своеобразие, свою человеческую неповторимость.