Сталинградский рубеж - Николай Крылов

Ну а уж если человек, находящийся у многих на виду, сам не чувствовал себя уверенно на сталинградской земле, не мог держаться тут так, как надо было держаться всем, тогда приходилось делать определенные выводы. Пусть редко, но приходилось. Мне памятны слова, сказанные однажды (позже, в октябре, в еще более трудное время) членом Военного совета Кузьмой Акимовичем Гуровым:

- Кому невмоготу тут, пусть уходит за Волгу. Только если имеет партбилет, пусть оставляет его здесь, чтоб не числиться на том берегу дезертировавшим коммунистом.

Это вырвалось у него из самого сердца. И так, словно не из одного его сердца, а из всех наших.

Сразу после перехода на новый КП в армии были произведены некоторые должностные перемещения, вызванные изменением обстановки. Отныне возглавлять любой наш род войск, любую боевую службу мог лишь командир, постоянно находящийся на правом берегу.

Поясню, о чем идет речь. За Волгой стояла, например, значительная часть нашей артиллерии. Там, с артполками, в основном находился и начальник артиллерии, а на правом берегу, у переднего края, - его заместитель Н. М. Пожарский. До какого-то времени это было оправданным, и дел у начарта на том берегу, разумеется, хватало. Но управление огнем производилось все-таки с правого берега, все важнейшие вопросы боевого использования артиллерии решались здесь, и получалось, что решались они Пожарским, что фактически артиллерией армии командует он.

И Василий Иванович Чуйков со свойственной ему решительностью сделал вывод: пора это узаконить, сделать Пожарского начартом. Военный совет армии согласился с мнением командующего.

Перемещения начальников любого ранга в боевой обстановке я всегда считал крайне нежелательными, если без этого можно обойтись. Командир, который привел свою часть на передний край, должен оставаться с нею до конца. Однако в данном случае мы отнюдь не отступали от этого правила, а наоборот - утверждали его.

Свои, но схожие причины были и на то, чтобы произвести перемещения в командовании инженерных войск (их "хозяйство" в значительной мере располагалось тоже за Волгой, но управлять им требовалось с правого берега), а также бронетанковых.

С 18 сентября начальником артиллерии 62-й армии стал генерал-майор Николай Митрофанович Пожарский, начальником бронетанковых войск подполковник Матвей Григорьевич Вайнруб. Их обоих, будущих Героев Советского Союза, я уже имел случай представить читателю. А начальником инженерных войск был назначен и с честью исполнял эту должность до конца Сталинградской битвы полковник Владимир Матвеевич Ткаченко.

Возможно, кто-нибудь из читателей захочет возразить: есть документы, согласно которым Пожарский и Вайнруб назначены на указанные должности несколькими неделями позже. Но это - уже приказы старших начальников, подтвердившие решение командарма и Военного совета армии. Я же говорю о дне, когда оно вступило в силу.

В той обстановке, если уж назрела необходимость кого-то заменить, делать это надо было сразу.

А главной новостью оперативного характера было в тот день известие о том, что три армии Сталинградского фронта, развернутые севернее я северо-западнее города, за неприятельским коридором, вновь перешли в наступление с задачей разгромить разделяющие нас с ними силы противника.

Вечером поступил приказ командующего фронтом, требовавший поддержать атаки северных соседей контрударом из Сталинграда. Он назначался на 19 сентября. Для этого армии передавалась 95-я стрелковая дивизия, которая пока находилась еще за Волгой, а завтра уже должна была наступать из района Мамаева кургана.

Девяносто пятая стрелковая... Как много говорило мне наименование этого соединения!

Дивизия, носившая такой номер, входила в основное боевое ядро Отдельной Приморской армии при обороне Одессы и Севастополя. Ею командовали мои близкие боевые товарищи по первому году войны генерал-майор В. Ф. Воробьев, полковник А. Г. Капитохин. Под стенами двух черноморских твердынь ее бойцы и командиры показали высокие образцы воинской доблести.

В Сталинград прибывала, конечно, не та дивизия, а уже другая, заново сформированная под тем же номером. Я знал, что не увижу в ней никого из старых товарищей. Но все равно ее включение в нашу армию было для меня как нежданная встреча с чем-то родным.

В штабе спешно засели за подготовку боевого приказа о переходе частью сил в наступление. Кроме 95-й дивизии активные боевые задачи планировались Северной группе полковника Горохова (продвигаться навстречу войскам Сталинградского фронта в районе поселка Рынок) и практически всем частям на центральном участке армейской полосы.

Мы надеялись также, что, если у соседей за коридором начнет намечаться успех, гитлеровцам будет не до того, чтобы бросать свои резервы против полков Родимцева. И тогда 13-й гвардейской дивизии, хотя она уже изрядно ослаблена, может быть, удастся очистить от врага весь центр города.

Начало атаки пехоты штаб фронта назначил на полдень 19-го. Подготовиться к наступлению раньше новая дивизия и не смогла бы, даже если бы не произошло задержки с переправой (той же ночью должны были переправляться оставшиеся за Волгой батальоны 92-й стрелковой бригады). И все же назначенное время казалось не самым подходящим: трудно атаковать средь бела дня, если не за тобой господство в воздухе. Но, очевидно, считалось, что откладывать контрудар из Сталинграда на следующий день нельзя.

Кое-что в полученном из штаба фронта документе вызывало и более серьезное недоумение. Нам предписывалось включить в ударную группу, создаваемую в районе Мамаева кургана, "не менее трех стрелковых дивизий". Но на дивизии Родимцева держалась оборона в центре города, и снять ее оттуда мы, разумеется, не могли. Дивизия Афанасьева - 244-я стрелковая, скованная боями на берегу Царицы, не насчитывала и пятисот штыков (и день спустя была влита в бригаду Батракова). Лишь немногим больше бойцов имела 112-я дивизия Ермолкина - единственная, которая могла помимо ожидавшейся 95-й дивизии принять посильное участие в контрударе. Как видно, в спешке кто-то не дал себе отчета в том, что реально стоит за номерами некоторых числившихся в нашей армии соединений...

Впрочем, доказывать это начальнику штаба фронта было поздно, да и просто некогда. Пока планировались завтрашние контратаки, натиск противника продолжался. Особенно сильный - на Мамаев курган и в районе центрального вокзала. И все же утром 18-го, когда о наступлении советских войск за коридором знали еще только у нас в штабе, почувствовала облегчение вся 62-я армия: над Сталинградом, несмотря на ясную погоду, не появлялась неприятельская авиация. Такого не бывало давно. И каждый понимал, что самолеты понадобились немцам где-то в другом месте.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});