Очерки истории кибернетики в СССР - Василий Дмитриевич Пихорович

производства товар превращается в «продукт, идущий на общественное потребление не через рынок»[156].

Собственно, уже у Маркса были весьма точные догадки насчет того, что придет на смену рынку, но понимая, что это не более, чем догадки, он на них не акцентировал внимания. Так, к примеру, в подготовительных рукописях к «Капиталу» Маркс уделяет очень много внимания разработке идеи «автоматической фабрики» или фабрики как автоматической системы машин, каковую он считает адекватной капитализму формой средств труда. Он подчеркивает, что автоматическая фабрика, которая приходит на смену разделению труда в мануфактуре, полностью переворачивает содержание труда и даже в определенном смысле уничтожает труд, превращая рабочего из субъекта труда в придаток к машине.

«Теперь, наоборот, машина, обладающая вместо рабочего умением и силой, сама является тем виртуозом, который имеет собственную душу в виде действующих в машине механических законов и для своего постоянного самодвижения потребляет уголь, смазочное масло и т. д. (вспомогательные материалы), подобно тому как рабочий потребляет предметы питания. Деятельность рабочего, сводящаяся к простой абстракции деятельности, всесторонне определяется и регулируется движением машин, а не наоборот. Наука, заставляющая неодушевленные члены системы машин посредством ее конструкции действовать целесообразно как автомат, не существует в сознании рабочего, а посредством машины воздействует на него как чуждая ему сила, как сила самой машины»[157].

При этом Маркс указывает на то, что, «в машине, а еще больше – в совокупности машин, выступающей как автоматическая система, средство труда по своей потребительной стоимости, т. е. по своему вещественному бытию, переходит в существование, адекватное основному капиталу и капиталу вообще, а та форма, в которой средство труда в качестве непосредственного средства труда было включено в процесс производства капитала, уничтожается, превращаясь в форму, положенную самим капиталом и соответствующую ему»[158].

Эта форма, – считает Маркс, – отнюдь не является абсолютной:

«Но если капитал приобретает свою адекватную форму в качестве потребительной стоимости внутри процесса производства только в системе машин и в других вещественных формах существования основного капитала, таких, как железные дороги и т. д. (о чем мы будем говорить впоследствии), – то это отнюдь не означает, что эта потребительная стоимость, эта система машин сама по себе является капиталом, или что ее существование в качестве системы машин тождественно с ее существованием в качестве капитала. Подобно тому как золото не лишилось бы своей потребительной стоимости золота, если бы оно перестало быть деньгами, так и система машин не потеряла бы своей потребительной стоимости, если бы она перестала быть капиталом. Из того обстоятельства, что система машин представляет собой наиболее адекватную форму потребительной стоимости основного капитала, вовсе не следует, что подчинение капиталистическому общественному отношению является для применения системы машин наиболее адекватным и наилучшим общественным производственным отношением»[159].

На мой взгляд, именно эта мысль Маркса осталась совершенно непонятой представителями советской политэкономии. Они даже если и не считали, что подчинение капиталистическому общественному отношению является для применения системы машин наилучшим общественным производственным отношением, то, в любом случае, даже не пытались выяснить, а какое же производственное отношение является ему «наиболее адекватным».

Ленин, который, разумеется, не читал эти строки Маркса, тем не менее, мыслил с ним в унисон и выражался почти теми же словами и образами.

«Учет и контроль – вот главное, что требуется для «налажения», для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну. Учет этого, контроль за этим упрощен капитализмом до чрезвычайности, до необыкновенно простых, всякому грамотному человеку доступных операций наблюдения и записи, знания четырех действий арифметики и выдачи соответственных расписок… Все, общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы»[160].

На практике оказалось, что функции контроля и учета за мерой труда и потребления действительно просты, но количественно они неподъемны для людей.

В. М. Глушков подсчитал, что только для того, чтобы обеспечить тот уровень управляемости промышленностью, который был достигнут в СССР в 30-х годах, к середине 70-х все население СССР должно было бы быть занято исключительно экономическими расчетами.

Эта проблема легко решалась с помощью электронно-вычислительных машин, которые к тому времени уже могли справиться и с гораздо большим объемом счетной работы.

Но идея того, что ЭВМ можно использовать для экономических расчетов, что они могут выполнить ту роль, которую в условиях капитализма выполняет оборотный капитал – соединить в единое целое «автоматические фабрики» – оказалась далеко не очевидной. Почему она была неочевидной для буржуазных экономистов – ясно. Для них рыночная форма связи между производителями представлялась не только естественной, но и единственно возможной.

Но почему этого не видели и не хотели видеть советские политэкономы – это вопрос, требующий очень тщательного исследования.

Советские экономисты в большинстве своем оказались в стане противников идеи академика В. М. Глушкова о создании Общегосударственной автоматизированной системы управления экономикой.

Суть идеи состояла в том, что использовать предлагалось не просто отдельные машины, а сразу создать целостную систему на основе единой общегосударственной сети вычислительных центров (ЕГСВЦ), которая обеспечивала бы автоматизированный сбор и обработку экономической информации. Глушков с самого начала задумывал систему как альтернативу товарно-денежным отношениям и, по его словам, в проекте даже был раздел, предусматривающий переход на безденежную систему расчетов населения. Конечно, к этим задумкам можно было предъявить массу претензий политэкономического характера, но политэкономы просто постарались не заметить, где проходит главная линия борьбы и вместо того, чтобы помочь кибернетикам, которые на ощупь вышли на главный вопрос политэкономии социализма – вопрос путей преодоления товарного способа производства, они втянулись в, как потом оказалось, не очень продуктивную дискуссию по поводу применения математических методов в экономике. Притом, обе стороны этой дискуссии на поверку оказались рыночниками[161], и когда дошло до дела, то есть до принятия решения о том, в каком направлении двигаться стране – в направлении преодоления товарного производства или в направлении расширения сферы действия законов товарного хозяйства, обе «партии» экономистов фактически (кто активно, а кто пассивно) поддержали очевидную авантюру, которую связывают с именем Е. Г. Либермана[162].

Сам В. М. Глушков был полностью уверен в том, что отклонение проекта внедрения