Северное сияние - Нора Робертс

Сегодня цветовая гамма на небе была другой: лавандовые блики соседствовали с завихрениями темно-синего цвета и отдельными всполохами красного. Мег выбрала для музыкального сопровождения Мишель Бранч, которая страстным голосом пела о том, как свет разрывает мглу.

В волнении он нашел в воде ее руку и сплел с ней пальцы.

— Это какое-то чудо, — прошептал он.

— Я тоже так думаю.

Он впитывал в себя это сияние и эту музыку.

— Ты будешь смеяться, если я в тебя влюблюсь?

Она помолчала.

— Не знаю. Все может быть.

— Все может быть. Для меня это откровение: не думал, что у меня в душе остались силы, чтобы двигаться в этом направлении.

— Я бы сказала, у тебя в душе еще очень много сил. С другой стороны, не уверена, есть ли у меня самой силы, чтобы двигаться навстречу.

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— Надеюсь, мы это узнаем.

— А может, лучше тебе сейчас наслаждаться этим мигом, получать от него удовольствие? Проживи сначала его.

— А ты живешь так?

Красный оттенок стал гуще, теперь он доминировал над мягким, нежным лавандовым.

— Да!

— Не верю. Нельзя вести бизнес, никак не планируя будущее.

Она пожала плечами, вода в ванне покрылась рябью.

— Бизнес бизнесом, а жизнь — жизнью.

— Но не для таких, как ты и я. Работа и есть жизнь. Это наша проблема. Или наше достоинство.

Мег внимательно посмотрела на Нейта.

— Философия для горячей ванны.

Обоих заставил насторожиться собачий лай в лесу.

— Они всегда так?

— Нет. Может, загнали лису или лося. — Но расслабилась Мег, только когда собаки успокоились. — Для медведя еще рано. А вообще-то мои Рок и Булл с любым зверем справятся. Я их сейчас домой загоню.

Он захватил пару кусков мяса. Собаки знают его, так что волноваться не о чем. Но осторожность не помешает. И за домом он следил из-за деревьев тоже из предосторожности.

Как относиться к тому, что полицейский и дочь его давнего друга резвятся в горячей ванне, он пока не решил. Может, это и хорошо. Если у них роман — будут заняты друг другом.

О полицейском он был невысокого мнения. Незначительный тип, ему бы только пьяных подбирать да улаживать ссоры. Беспокоиться не о чем.

Но он давно уже успокоился — все быльем поросло. И выкинул эту историю из головы, это было не с ним. Или вовсе не было.

И ведь столько лет не было причин волноваться. А теперь вот есть. Ну да ладно, он сумеет разобраться, он стал старше, выдержаннее, осторожнее.

Надо только подчистить концы. Если придется и Мег Гэллоуэй убирать — жаль. Но он должен себя обезопасить.

Пожалуй, лучше это не откладывать.

Он вскинул на плечо ружье и оставил собак доедать мясо.

Он хорошо подготовился. Он стоял в темном кабинете и думал только о том, не забыл ли чего. Надо будет поговорить, конечно. Это будет правильно, по совести. А он — совестливый человек.

И все же находиться здесь ночью рискованно. Увидят — придумывай потом объяснения.

Он уже давно не предпринимал ничего рискованного. С тех самых пор, как перестал ходить в горы и жить со вкусом. Сейчас, оказавшись в опасной ситуации, он вновь ощутил забытый вкус возбуждения.

Вот почему его когда-то звали Дартом. За безрассудство и склонность к риску. Эта склонность и толкнула его на убийство друга.

Но то был другой человек, напомнил он себе. Он давно вылепил себя заново. То, что он сейчас задумал, он делает не для удовольствия или из азарта. Он делает это для того, чтобы защитить чистого человека, которым он стал.

У него есть на это право.

Когда его старый друг вошел через заднюю дверь, он невозмутимо ждал. С ледяным спокойствием.

Увидев его за своим столом, Макс Хоубейкер вздрогнул.

— Как ты сюда попал?

— Ничего удивительного, ты часто оставляешь заднюю дверь незапертой. — Он поднялся. Движения были медленными, расслабленными. — Не мог же я ждать тебя на улице. Меня могли увидеть.

— Ну, ладно. — Макс снял куртку, швырнул в сторону. — Это какое-то безумие — встречаться в редакции посреди ночи. Мог бы домой к нам приехать.

— Там Кэрри услышит. Ты же ей об этом ничего не говорил. Сам поклялся.

— Не говорил. — Макс провел ладонью по лицу. — Матерь божья, ты же говорил, он сорвался. Ты сказал, у него помутился рассудок, и он перерезал страховку. И упал в пропасть.

— Я помню, что я тогда говорил, не мог же я сказать тебе правду. И без того было страшно, донесешь или нет? Ты же был ранен, когда я вернулся, ты вообще уже бредил. Я спас тебе жизнь, Макс. Я помог тебе спуститься.

— Но…

— Я спас тебе жизнь, ты не забыл?

— Конечно, не забыл.

— Я тебе все объясню. Достань-ка бутылку. Надо горло промочить.

— Столько лет! Столько лет прошло, и он все это время был там. Ужас какой! — Ему и впрямь требовалось выпить. Он схватил две кружки, потом достал из ящика стола бутылку виски «Пэддиз». — Что мне теперь делать? Что я должен думать?

— Он хотел меня убить. До сих пор не верится. — На секунду он и сам поверил своим словам.

— Пэт? Пэт хотел тебя убить?

— А ты вспомни Люка. Покорителя небес. Чем больше выкурит — тем сильней крыша едет. Пэт дошел до точки. Как на вершину поднялись — ему спрыгнуть вздумалось, чуть нас обоих не угробил.

— О боже! О боже!

— Он потом сказал — пошутил. Но я-то видел, что это не так. Мы спускались, висели на веревке, и тут он вытащил нож. Господи, аж вспомнить страшно. Пилит мою веревку, а сам хохочет. С трудом удалось удержаться. Я пошел один.

— Не верю. — Макс выпил виски, налил еще. — Я в это не верю.

— Я сам не верил, когда все происходило. Он сошел с ума. Наркота, разреженный воздух — не знаю, что еще. Я нашел пещеру. Я был в панике. И в ярости. Он меня догнал.

— Почему ты мне об этом раньше не рассказывал?

— Боялся, ты не поверишь. Я выбрал самый простой выход из положения. Ты бы сделал то же самое.

— Не знаю, не знаю. — Макс взъерошил редеющие волосы.

— И ты тоже выбрал самое простое. Когда ты думал, что он упал, ты был согласен держать язык за зубами. Не говорить ничего и никому. Патрик Гэллоуэй исчез, подробности неизвестны. И дело с концом.

— Не знаю, зачем я тогда согласился.

— Три тысячи оказались весьма кстати для твоей газеты, не правда ли?

Макс опустил голову и уставился в стакан.

— Наверное, зря я тогда у тебя на поводу пошел. Зря. Мне просто хотелось все это забыть. Начать свое дело. Я ведь Пэта, по сути дела, близко-то и не знал. А тут он погиб. Изменить ничего было нельзя, и мне показалось — неважно, скажем мы об этом или нет. А ты, ты все твердил, что, если мы скажем, что были в горах втроем и он погиб, начнется расследование.

— И началось бы. Всплыли бы наркотики, и ты это знаешь, Макс. Ты же не хотел снова сесть за наркоту? И чтобы полиция стала допытываться, не повинен ли ты — или я — в его смерти. Он умер, и это факт, так ведь?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});