77 бантиков на одной голове - Софья Андреева

Ель склонилась над девочками. Она аккуратно завязала на голове Кикириллы бантики. Ей был известен особый секрет, чтобы банты подольше не развязывались. Она даже стряхнула двух букашек, которые в пылу борьбы запутались в красном банту девочки. Взъерошенные Элисны волосы, Ель причесала своими мягкими иглами. Вязкой смолой она залепила царапины, и укусы паразитов на теле девочек. Теперь Элис с Кикириллой распространяли ароматные запахи не хуже елки. Элис даже захотелось спеть новогоднюю песенку, и она может быть, это сделала, но её вежливо перебила Ель.

— Извините меня, пожалуйста, — сказала она, и на её макушке моментально дали стрелки светло зеленые ростки. По тайге пошел нектар горьковатой свежей смолы. — Когда у меня вырастут шишки, я обязательно вам их подарю.

— Зачем? — удивилась Элис. Кикирилла предусмотрительно одернула подругу, предлагая ей замолчать. Попрощавшись с Елью, Элис помчалась вслед за Кикириллой. Задыхаясь от быстрой ходьбы, Элис пристала к ней с вопросом:

— Зачем нам шишки? Они кругом валяются, в несчетном количестве.

Кикирилла, до этого важно вышагивая впереди, остановилась как вкопанная.

— А чем прикажешь ей тебя благодарить? Ведь она тебе отдает самое дорогое, что у неё есть.

В голову Элис закралось чудовищное подозрение, что она совершила непростительную ошибку по отношению к Ели. Об этом она сказала Кикирилле, но та развеяла её сомнения.

— Она тебе благодарна за спасение. А твой промах с шишкой она не заметила, или сделала вид, что не заметила.

Элис призадумалась. Даже в волшебном мире есть своя логика и своя мудрость, и Элис это понимала.

Крапива сидела под чудовищным колпаком и от этого больше походила на несъедобный гриб. Она что-то резко высказывала Чертополоху, который сидел рядом и нервно листал модный журнал. Казалось, он его не просматривает, а срывает злость на его глянцевых страницах. Он решительно осуждал действия Крапивы, его бесило то, что Крапива ради какого там директора, решила изменить прическу, да и вообще жизнь, наконец, бросить его, Чертополоха. А ведь он верой и правдой служил ей уже столько лет! Всю молодость ей отдал. Бестолково околачивался вокруг неё почти всю свою сознательную жизнь.

Бобр, в этот раз, заметив Кикириллу с Элис, приветливо махнул девочкам головой, щипчами для завивки, полотенцем вытер свои торчащие зубы, и направился к Иве. Предстояла большая работа. Чтобы накрутить ветви ивы придется потратить как минимум пол дня. Бобер вздохнул.

— Если вам прическу, то предлагаю начать сразу, а то мне потом будет некогда, — намекая на длинные локоны Ивы, протянул Бобер.

— Спасибо, мы к Крапиве. — Кикирилла заглянула к той под колпак.

Откуда-то из глубины раздался веселый щебет.

— Кикирилла, как я рада тебя видеть.

— Ты не можешь её видить, — уточнил Чертополох.

— Отстань, надоел, глаза бы мои тебя не видели! — словно из тоннеля раздался капризный окрик.

— Ну и не увидят, — резко захлопнув журнал, бросил Чертополох, и шумно вскочил. — Вот уйду и оставайся со своим красавцем.

Крапива неожиданно вынырнула из-под колпака, и презрительно сюсюкая, ядовито выплюнула:

— Катись.

Чертополох обиделся и повернулся, собираясь уходить.

Кикирилла, не участвующая в перепалке, напряглась. Схватив Чертополоха за рукав, она миролюбиво произнесла.

— Хватит ссориться.

Крапива, вновь спрятавшись под колпаком, презрительно бросила:

— А я и не ссорюсь. Что я, не могу сделать себе прическу?

Вдруг в её голосе послышались дрожащие нотки. В них слышались подступающие слезы.

Элис заглянула вовнутрь.

— Можете, — сказала она. — Тем более нам надо сходить к братьям в зверинец.

Все посетители парикмахерской напряглись. Тишину нарушил Бобр, так как он вместо с прядями Ивы стал накручивать свои пальчики горячими щипцами. Но он почувствовал это только после того, как запахло паленым.

Береза, сдвинув свои только что накрашенные черные брови, хмуро произнесла.

— Жить надоело?

Элис удивилась. Она хотела было возразить Березе, но из под колпака вновь вынырнула Крапива, и затараторила какую-то несусветную чушь:

— Я что зря тут сижу, под этой балдой? Голову себе варю. Не — мне к Ядигиде. У меня свидание.

Чертополох застонал. Поняв, что абсурдная идея надолго поселилась в этой накрученной на бигуди головке, он в душевном порыве рванул вон с поляны. Ну и хорошо, уговаривал он себя. Ломая ветви кустов, продирался он сквозь густые заросли. Теперь свобода, дарованная этой капризной сумасбродкой. Тишина, уединение, цветущее долголетие от безоблачного одиночества. Всю душу мне вымотала!

Крапива, проводив его грустным взглядом, вдруг очнулась, и пренебрежительно махнула рукой. Она глянула на Кикириллу, и недовольно произнесла:

— А как же личная жизнь? Я через пару недель состарюсь. Мне пора семена разбрасывать, а я тут по зверинцам шастаю, по тайге ношусь. Ладно месяц назад — молодая, цветущая… И не уговаривай! — решив больше не тратить время на пустые разговоры, снова спряталась под колпаком Крапива.

Кикирилла вздохнула и оглядела парикмахерскую. Береза уткнулась в зеркало, и стала выщипывать на белоснежном лице, прямолинейные стрелки червленых бровей.

Цветочная поляна, подняв облако розовой пудры, румянила щеки, красила губы. Ива уткнулась в корзину с бигудями, наводя в ней порядок, она перебрасывала, словно обглоданные собачьи косточки, деревяшки болваночек, пытаясь всем своим видом показать всю серьезность её занятия.

Красавец Стог Сена погладил свою бритую щеку, прилизал тускло рыжие волосы роскошной шевелюры, и презрительно фыркнул в своей обычной манере. Не отрываясь от зеркала, он заявил:

— Культура, высокое искусство — столичные заграничные артисты. Великая цивилизация, окно в мир, прикосновение к неземному. Уединение от захолустной паутинной жизни. Приехал знаменитый балет со спектаклем "Лебединое озеро". Это ничего, что в нем только два артиста, танцующих в сопровождении магнитофона. Зато можно хвастаться: "Я смотрел "Лебединую речку". Жалко лебедя, я ему целое озеро наплакаю. Пусть скажут мне спасибо, что никакие причины не заставили меня пропустить такое зрелище. Как это мерзко!!! — закончил он и высокомерно глянул на Кикириллу. Презрительно прошагав мимо нее, он натянул на тонкие пальцы шелковые перчатки. По щегольски, демонстративно поиграв пальчиками он язвительно выдавил, — темнота. Что поделаешь тайга, хоть бы у зимней девочки поучилась.

Кикирилла хотела обидеться. Так и не поймав ни одного сочувствующего, или приятного взгляда, Кикирилла взяла Элис под руку, и они без слов покинули поляну Бобра.

Все, кто остался, облегченно вздохнули. Слишком много произошло событий за последнее время. Обитатели тайги, наслышанные о неприятностях, произошедших с Желми, Черзи, сестрами лисами, теперь предпочитали отсиживаться в тишине и одиночестве. Все прекрасно понимали, что это свинство, но ничего не могли с собой поделать.

Цветочная поляна вытерла салфеткой алые губы, посмотрела на пылающий цвет растертой помады. Она презрительно фыркнула и вышвырнула салфетку в корзину для мусора. В душе творился хаос. Вот надо встать, догнать этих малышек, протянуть руку помощи, но с другой стороны, раз провидение подарило ей Лилию, значит она справится. Значит это в её силах. Цветочная поляна понимала, что это просто отговорка, это повод, чтобы бездействовать. Во всяком случай рассуждала Цветочная поляна, у меня есть оправдание. Кому я оставлю свои цветы, своих деток малых, сейчас самая пора разбрасывать семена. Вздохнув ещё раз, она поправила свою яркую юбку, повертелась перед зеркалом. Не найдя ни одной помятой складочки, она удовлетворенно вздохнула и направилась домой. В парикмахерской к этому времени осталась лишь Крапива. Даже Ива, расстроенная своим отказом Кикирилле, соскочила и умчалась домой с парой десятков бигудей на голове.

Бобр облегченно вздохнул, и, опершись подбородком на ладони, тяжело вздохнул. Сердце сжималось от тревоги, когда ему вдруг придется хлебнуть опасного зелья опустошения. А именно это грозило всей тайге, в случае если Кикирилле не удастся найти золотой корень.

Кикирилла с Элис медленно тащились по поляне по пояс заросшей махровой травой. К удивлению девчонок шелест травы её мягкое прикосновение, немного успокоили подружек, сгладили разочарование.

Элис, сорвав травинку, пососала её основание. На языке остался сладковатый привкус травянистого сока. Очистив травинку от лепесткового одеяния-тюрбана, она с наслаждением прикусила нежную, словно мякоть груши, трубочку. Элис поиграла языком травинкой, и улеглась в мягкую перину травы. Как хорошо! Сияющее солнышко томно и тепло пробивалось сквозь плотную колышущую завесу. Элис перевернулась на живот и, щурясь от солнечных зайчиков, прощебетала: