Далеко ли до Чукотки? - Ирина Евгеньевна Ракша

из ДК. Ох, веселые! Все пели и пили. И на ночь остались. Мы их устроили в «красном вагончике» на матрацах. Девчат на столы, ребят прямо на пол. Во смеху-то было!..

Печь разгорелась, и Тоня прикрыла дверцу. Внутри затрещало, запело. Из-под койки она достала ящик с картошкой:

— Отец-то что сказал? Когда вернется? Я что-то прослушала.

— Да вроде к обеду. Ох, у меня прямо сердце дрожит, как вспомню про них, — Нелька вздохнула. — Съедят их там, бедненьких, на этой охоте.

— Ну, всех не съедят, — усмехнулась Тоня. — Так, может, одного, другого, — поставила на плиту кастрюлю с водой.

— Ох и бесчувственная ты стала. Это ж страх-то какой — волки! Да будь я мужчиной, я б их всех…

Тоня тихо засмеялась:

— Да брось ты. И откуда в тебе все это? — Она принялась чистить картошку. — Я так думаю, у каждого на земле свое место. Только надо знать его и ценить.

— Ничего, — усмехнулась Нелька. — Вот Зикан опять притащит шкуру в подарок. А я давеча Генке смеюсь: «Ты что ружья не купишь?»

Тоня молчала, картофельные очистки падали из-под рук.

— Ружье. Скоро уж и стрелять-то на земле некого будет… Лучше приемник включи, — сказала Тоня. — Сегодня парад в Москве.

Нелька прошла к тумбочке, покрутила «Спидолу»:

— Да у них ночь еще, спят еще добрые люди.

В комнате раздались далекие звуки эфира: писки, треск, обрывки мелодий, гортанные голоса — будто весь мир хотел втиснуться в их дощатый вагончик.

— Ты лучше «Маяк» найди.

Нелька нашла. И в теплушке, где потрескивала белая печь и разливался утренний свет, ясно зазвучало: «Параметры орбитальной космической станции близки к расчетным. Переходим к сообщениям из-за рубежа. Сегодня в Париже…»

В дверь постучали.

Нелька вздохнула:

— Никак Генка? Я уж его различаю. — И разрешила громко: — Да-да.

Гена вошел с морозца румяный, улыбающийся, с авоськой в руках.

— Здрасьте. С праздничком.

— Приветик, — Нелька хлопнула по стопке белья. — И вас так же.

Тоня мыла картошку.

Он посмотрел на нее, потоптался, не зная, что говорить.

— Садись, садись, — не глядя, сказала Тоня. — Как раз вовремя. Скоро есть будем. Продуло в дрезине-то?

Он просиял:

— Да не-ет, — и сразу уселся на табуретку у двери, снял шапку, потер холодные уши. — Это разве продуло? Вот когда к руднику выйдем, задует.

Нелька складывала белье в шкаф

— А чего это ты к нам повадился? Влюбился, что ли? Так скажи, в кого, чтоб знали.

Ох и язык был у этой Нельки! Хотел ей Генка сказать! Но не стал. Молча полез за пазуху, достал пачку писем.

— Вот, почту привез, — он в нерешительности взглянул на Тоню.

Она мыла руки под рукомойником, звенели капли в тазу.

— Ух ты! А ну, дай-ка сюда, — Нелька выхватила пачку, стала с любопытством листать: — Та-ак! Терещенке, Демурову, Ольге Фирсовой из Ельца, телеграмма Макаровым, а это что?.. — и осеклась, помолчала. — Повестка Зиканову Николаю. — Тихо прочла мелкий, печатный шрифт: — Явиться в военкомат гладко причесанным, опрятно одетым…

Тоня стояла спиной, вытирала руки о полотенце. В тишине стало слышно, как бушует огонь в печи, как клокочет вода.

— Ну, а еще-то кому? — спокойно спросила Тоня.

— Киселеву, Орлову, — монотонно читала Нелька. — Волошиным. Вот и все.

Тоня щепочкой распахнула горячую дверцу топки, сунула в огонь полено:

— Вот Ольга обрадуется. У нее сын в Ельце. — Красный жар из печи опалял ее щеки. — Найди-ка музыку, Нелька, повеселее.

И пока та искала, Гена полез в авоську и, волнуясь, достал из нее голубую коробку:

— Я вот тут к празднику, в раймаге, — он не поднимал глаз на Тоню, чувствовал, что краснеет. — Для украшения жилища.

Тоня подошла, открыла коробку:

— Ну, господи, Ген. Для чего ты все это, честное слово? — и осторожно достала из ваты шкатулку. Кожаная с золотым тиснением, ну, прямо царская.

— Арабская, в общем, многие брали.

Подскочила Нелька:

— Вот это вещь! — Толкнула подружку локтем: — И везет тебе, девка. — Взяла, повертела шкатулку, осторожно открыла: — А то ты все мучилась, куда тебе «драгоценности» класть.

Тоня улыбнулась чуть грустно:

— А теперь не буду мучиться, все проблемы решены.

Генка сидел сияющий, мял на коленях ушанку.

Тоня открыла тумбочку:

— Давайте-ка лучше выпьем с наступающим праздником.

— И правда, — Нелька уже лезла со шкатулкой на шкаф. — Пока охотнички не вернулись.

15

— Начина-а-ай!!! — раскатилось над насыпью громко. — Поше-о-ол! Ровнее! Ровне-ей!

С гиканьем, свистом, с веселыми, жуткими криками парни широкой цепочкой двинулись прямо на лес, как в атаку. И вскоре исчезли с просеки, углубляясь все дальше. Но шум их долго еще отзывался по сопкам глухим и печальным эхом:

— Улю-лю-у-у!.. Эге-ге-ей!.. Ой-ей-ей!..

Возвращаясь с болотной птицей в зубах, волчица пробиралась к ручью, настороженно слушая это гремящее эхо. Оно было еще далеким, но не стихало, а все повторялось и повторялось. Вдруг впереди пронзительно и тревожно застрекотала сорока, одна и вторая. Волчица остановилась и, метнувшись в кусты, залегла. Сквозь чащу она увидела цепочку флажков, напоминающих гроздья рябины, и людей, затаившихся у деревьев. А странное, гулкое эхо все нарастало и приближалось. Оно свистело, орало на разные голоса, поднимало над лесом тучи крикливых ворон, пугало мелкую птицу. От такого небывалого шума в лесу волчица зарыла голову в ворох прелой листвы. Спина ее мелко дрожала, но она упрямо не убегала. Хотя казалось, каждая ветка, былинка тряслись от страха. Тонким ухом волчица уже ловила на той стороне визг мечущихся, словно в клетке, волчат. А вот острым взглядом увидела четыре знакомые темные тени, из глубины леса перемахнувшие к ближним деревьям. И при виде их она вскочила под свист и улюлюканье и, уже не таясь, бросилась по кустам к загону, пытаясь по лазу в малиннике пробраться к ним. Но в это время страшно грохнуло, точно раскололся весь мир. Потом еще и еще. И она, будто сразу оглохнув, в каком-то оцепенении опустилась меж кочек.

Потом грохот стих. Неправдоподобно близко в лесу замаячили кричащие существа. Они появлялись из чащи, и их становилось все больше и больше. Пора было убегать, но вдруг волчица увидела, как в стороне выскочил из папоротника уцелевший волчонок. Она вскочила и, призывая его, опрометью бросилась в глубину леса. Он тоже сразу заметил мать и, преодолев ужас, перемахнул флажки и кинулся следом. За ее спиной опять загрохотало, но, оглянувшись, она успела заметить, как волчонок, припадая к земле, все же скачет за ней из последних сил.

Она неслась прямиком, уводя его все дальше на спасительные болота. А он, обезумев от боли и страха, видел