Связанные звездами - Минни Дарк

свою жизнь за карточными столами казино «Юпитер» на Золотом берегу. Но потерял ли он свои деньги? Или же, как предположил сейчас астролог, он их просто инвестировал? Плоды, сказал астролог.

Юпитер, о Юпитер! Великий древний бог звал его на север и обещал засветить золотой молнией прямо в карман. Справится… на поклон, Водолеи!

Гай глянул в окно на отвратительную погоду и попытался вспомнить, как солнце Золотого берега греет обнаженную кожу, как пальцы ног зарываются в горячий песок, вместо того чтобы неметь в сырых ботинках. Когда лучше всего отправляться на северное побережье, как не в разгар унылой южной зимы? Ну, может быть, в начале унылой южной зимы, но этот корабль уже ушел. В общем, идея ему понравилась. Очень понравилась. Песенный бизнес в последнее время шел неплохо, и он мог позволить себе купить бритву или даже заглянуть в десятидолларовую парикмахерскую – привести себя в порядок, прежде чем выйдет на обочину ловить попутку. И в кармане останется достаточно монет, чтобы спеть дуэтом с Юпитером.

Но если он решит отчалить, внезапно вспомнил Гай, что станется с Брауном?

Гай повернулся взглянуть на Брауна, и в ту же секунду, когда его глаза встретились с единственным глазом пса, у него возникла мысль: «Сейчас я выйду из магазина. Куплю огромный гамбургер, вытащу котлету и отдам ее Брауну». Дверной колокольчик звякнул, когда он покидал магазин под полным отвращения взглядом продавца.

– Хороший мальчик, – сказал Гай, когда пес спрыгнул с мешка, и Браун, как любая собака обожающий похвалу и ласку, сам того не желая, завилял хвостом. Гай поднял спальник и посмотрел на Брауна. Он привязался к маленькому приятелю, но вряд ли удастся взять его с собой. Кто согласится подвезти парня с грязной одноглазой псиной в комплекте?

Но, решил Гай, будь он проклят, если оставит песика в городе без защиты. Итак, пока мужчина шел к привокзальной бургерной, в его голове зрел план.

Полчаса спустя согревшийся и почти сухой, с брюхом, набитым мясом, Браун спал в вагоне поезда, направляющегося в западную часть города, положив клыкастую пасть на передние лапы. Когда он проснулся, его посетило жуткое ощущение удавки на шее. Это был пояс Гая, исполняющий роль поводка и ошейника сразу. Помимо этого, Браун чуял то самое место.

Нет, мелькнула паническая мысль. Нет! Но ошибки быть не могло.

Браун взвыл, проклиная Гая – жалкого предателя, ходячую кучу кошачьего дерьма, – но парень легко вытащил его из вагона на перрон, где в ноздри пса ударили запахи нищеты и множества собак. А следом добрались и звуки, легко преодолевающие слои мелкоячеистой сетки забора и ярды голой площадки для выгула. Браун услышал, как пара стаффордширских бультерьеров обзывают друг друга ублюдками через прутья решетки. Какая-то колли с психическим расстройством все время визжала: «Овцы! Овцы! Овцы!», а выводок шелудивых щенков чихуа-хуа скулил, ища мамочку. Браун зарычал прямо в лодыжку Гаю.

– Тише, парень, тише, – успокаивающе забормотал ему Гай, продолжая тянуть его по виадуку, а затем по узкой тропинке к зданию собачьего приюта.

Браун продолжал заходиться в бесполезном лае. Этот тупой человекообразный разве не знает, скольким собакам, попавшим в это жуткое место, дают зеленый сон?

Гай открыл входную дверь, и из-за стойки выплыла женщина в тунике цвета хаки, обтягивающей широкую, как у авианосца, корму. Она подняла бровь и слегка наклонилась – хотя Браун видел, что она намеренно держит лицо на таком расстоянии, чтобы он не дотянулся даже в самом отчаянном броске.

Она изобразила улыбку, холодную, как вся эта богадельня, и сказала:

– Так-так. Снова ты. С возвращением.

Они обедали у Медичи и ловили на себе взгляды. Как всегда. И хотя обе старательно игнорировали эти взгляды, трудно было отрицать, что девушки хоть отчасти, но намеренно выбрали столик прямо перед огромным венецианским окном ресторана. Оно их прекрасно обрамляло.

Шарлотта Джунипер, советник сенатора от зеленых Дейва Грегсона по вопросам связей с общественностью, была в оливково-зеленом платье и на высоченных каблуках. Ее рыжие локоны плащом спадали на плечи, и несмотря на то что вокруг горла был повязан легкий льняной шарфик, между ним и глубоким вырезом платья на всеобщее обозрение было выставлено более чем достаточно.

Напротив сидела ее подруга Лаура Митчелл – Козерог, выпускница юридического и стремительно набирающая известность модель, дисциплинированно поддерживающая индекс массы тела на отметке двадцать, знаток импортных сыров и специалист по дарению щедрых и поразительно уместных подарков на день рождения. Трудно было пропустить словосочетание «вороново крыло», говоря о темных сияющих волосах Лауры. Они лежали свободно и ровно, как шелковое покрывало. И хотя черное платье, надетое ею сегодня, тоже было свободным, под ним все равно каким-то образом угадывалась небольшая крепкая грудь и узкие, но красивой формы бедра. На ней были черные мокасины на плоской подошве, и в них ее голые загорелые, несмотря на август, ноги казались еще длиннее. Бедный официант не знал, куда ему смотреть.

– Какие сыры вам положить на сырную тарелку? – спросил он.

– Определенно, Фромаже д’Аффинуа, – сказала Лаура.

– И Лестер, – добавила Шарлотта.

Иногда Лаура и Шарлотта мечтали о том, что откроют сырную лавку. Они займутся этим, решили девушки, когда Лаура уйдет из модельного бизнеса, став миллионершей, а Шарлотта спасет мир.

Дружба Шарлотты и Лауры была необычной, потому что она выходила за рамки политики, вкуса и даже привычных стандартов совместимости. У этих двоих на самом деле было совсем немного общего: им нравилось быть красивыми, они любили хорошую одежду и хороший сыр, а в прошлом у обеих было по два экс-отчима, сейчас – по третьему.

В случае Шарлотты избыток отчимов стал следствием полного погружения ее матери в не признающую собственничества этику хиппи. В случае Лауры он брал начало во всем известной точке зрения ее матери, что первый муж – для генов, второй – для денег, а третий – для еще бо́льших денег. Четвертый муж матери Лауры, ее третий отчим, был, по собственным словам матери, лишним, но приятным в общении, имел связи и чудесную яхту.

Шарлотта и Лаура впервые встретились на втором курсе, к которому Шарлотта уже стала президентом студсовета, а Лауру выбрали представлять университет – в шапочке и мантии – в национальной рекламной кампании. Но особой дружбы между ними не было до одного вечера, на четвертом курсе, когда университетский бал совпал с распределением на практику для них обеих.

Шарлотта подала резюме и была приглашена в политический отдел экологического фонда «Наследие Буша». А Лаура, в свою очередь, была в восторге от того, что получила место