Связанные звездами - Минни Дарк

Лауры, решила Жюстин, поскольку обе женщины имели сходную великолепную форму скул и подбородка и одинаковые густые волосы, кажущиеся одновременно гладкими и объемными, словно из рекламы дорогого шампуня. Заняв свое место, Лаура поймала взгляд Жюстин и легонько помахала, на что та ответила тем же.

Гайети был не из тех театров, что славятся авангардными постановками. И все же, когда подняли занавес, Жюстин поняла, что это будет не обычная «Ромео и Джульетта». Все герои были одеты одинаково – в простые черные кофты с длинным рукавом и черные штаны по щиколотки – хотя некоторых из них легко было узнать по белым и серым головным уборам. Но если костюмы были самыми простыми, то грим – весьма серьезным. Лицо каждого актера было искусно расписано, так, чтобы подчеркнуть глаза и рот.

На сцене не было задника: черный пол был заключен в полукруглый экран, на котором сменялись изображения светлого дня и звездной, звездной ночи. Когда шла ночная сцена, на этот экран проецировались созвездия, кружащиеся в медленном танце, неумолимо напоминающем о вращающемся колесе времени.

Как это часто бывает с полупрофессиональными постановками, в пьесе было множество моментов, способных вызвать недоверие у зрителя. Парень, игравший Тибальта, решил изобразить этого представителя Капулетти карикатурным злодеем. Поэтому большую часть времени на сцене он откидывал свои длинные, черные, как вороново крыло, волосы за спину и демонстрировал свое искусство мечника, по мнению Жюстин, спешно приобретенное на курсах вроде «Фехтование за месяц». Леди Монтекки подавала свои реплики с чрезмерной патетичностью, свойственной многим любительским постановкам, а лорд Капулетти, неплохо играющий в неподвижном состоянии, забывал текст, едва приходилось ходить и говорить одновременно.

Но Жюстин видела, что режиссер блестяще распределил имеющиеся в его распоряжении ресурсы. Он уговорил опытную, маститую актрису сыграть роль кормилицы Джульетты, и ее игра была идеальным балансом между трагедией и комедией. Исполнитель роли отца Лоренцо был невероятно похож – и лицом, и голосом – на английского актера Саймона Кэллоу.

А еще были сами влюбленные. Больше не Ник и Верди, а Ромео и Джульетта, ни единым намеком не выдававшие иллюзорность их любви. С самого начала они изобразили зарождающиеся между ними чувства как нечто хрупкое, нежное и глубокое, а поэтичность их реплик стала к нему отличным дополнением. И, возможно, самое невероятное в игре этих четырех актеров было то, что они почти заставили Жюстин поверить в вероятность счастливого конца.

В гробнице режиссер решил помучить зрителей, заставив Джульетту проснуться через мгновение после того, как Ромео принял яд, и подарив им достаточно времени на один страстный, полный жизни поцелуй, до того, как яд подействовал. Слезы потекли у Жюстин из глаз. Она с трудом сглотнула их, ведь горло болело от с трудом сдерживаемых рыданий.

– И с поцелуем умираю, – произнес Ромео, и тогда Жюстин, не сдержавшись, расплакалась. Достаточно громко, чтобы заставить мать Лауры обернуться. Жюстин по глупости забыла положить в сумочку бумажные платки, и теперь была вынуждена утирать слезы ладонями.

Благодарение небесам, подумала она, что режиссер решил сам сыграть князя, так что он идеально выбрал время для финальной реплики:

– Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.

Зрители разразились аплодисментами. А Жюстин подумала, что Шекспир был чертовым гением. Двустишие, безвкусное, как, впрочем, и любое другое, но его хватило, чтобы эмоции хлынули через край. Когда актеры вышли на поклон, Жюстин хлопала, пока не отбила ладони.

В зале вспыхнул свет, и над правым плечом таинственным образом возник свежий, едва расправленный носовой платок.

– Итак, теперь мне кажется, – произнес кто-то, – что ты – Рак.

Жюстин обернулась и увидела, что человеком, сидящим за ее спиной, оказался Дэниел Гриффин, хотя ее затуманенное зрение сделало его силуэт размытым.

– О боже. Спасибо, – пробормотала Жюстин, взяв платок, чтобы утереть глаза и нос, причем сделала это, как она позже вспоминала, необдуманно поспешно.

– Ты не подумала о том, что театр пошлет бесплатные билеты редактору «Звезды»?

Жюстин сразу же заметила, что Дэниел использовал слово «билеты» – во множественном числе, и что женщиной, сидящей рядом с ним, оказалась Мира Йохансон-Вонг, ведущая самого высоколобого политического ТВ-шоу в стране. Она прославилась благодаря своим безжалостным вопросам и авангардному гардеробу. К примеру, сейчас на ней было что-то вроде сарафана, состоящее из частей мужских костюмов. Жюстин не могла перестать таращиться на Миру, развернувшуюся, чтобы поболтать с женщиной позади нее, и тем самым предоставившую Жюстин возможность рассмотреть сарафан, со спины состоящий из сшитых внахлест лацканов костюмов.

– Это же Мира Йохансон-Вонг, – потрясенно шепнула Жюстин Дэниелу.

– Спасибо, что сказала, – слегка самодовольно поблагодарил тот. – Мы старые друзья. Я рад, что все эти годы не принимал за нее кого-то другого.

Мозг: Ты поняла, да?

Жюстин: Что поняла?

Мозг: Друзья. Он сказал «друзья». Он обращает твое внимание на то, что они просто друзья.

Жюстин: Зачем?

Мозг: Ну ты даешь, Жюстин.

Жюстин задумалась. Что ж, в этом не было ничего ужасного. Дэниел был… в общем, он был милым. Он высказывался о ее работе только в позитивном ключе и оказался вовсе не таким самодовольным, как ей сперва показалось. И, ко всему прочему, ужасно симпатичным. Но теперь он был еще и ее боссом.

– Так ты пришла, чтобы посмотреть на выступление мисс Хайсмит? – спросил Дэниел, наклонившись вперед и опершись локтями на колени. – Убедиться, что она заслуживает всего того, что ты о ней написала?

– Вроде того. Это одна из причин. А вторая в том, что Ромео – мой старый друг.

Мозг: Не думай, что я это пропустил.

Жюстин: Ох, да умолкни ты.

Дэниел открыл программку.

– Ник Джордан? Он был хорош. Правда хорош. Оба главных героя были великолепны. Ну… так я был прав?

– Насчет чего?

– Ты Рак?

Жюстин шутливо нахмурилась.

– И с чего это ты пришел к такому выводу?

– Видишь ли, ты, безусловно, очень эмоциональная. Чуткая, чувствительная. Легко пускающая слезу.

– Легко? Это преувеличение. Мы только что смотрели одну из самых трагических историй любви всех времен.

– И… ты довольно непредсказуемая, чуточку жестковатая снаружи, но мягкая и ранимая внутри?..

– Возможно, все, что ты сейчас сказал, отчасти правда. И все же, – заметила Жюстин, – я вовсе не Рак.

Дэниел потрясенно покачал головой.

– Вы представляете собой непростую загадку, мисс Кармайкл.

Тем временем за сценой, на столе в гримерной Верди Хайсмит, прямо перед окруженным лампами зеркалом лежал букет из нежно-розовых роз, розовых гиацинтов и насыщенно-розовых гербер с запиской, которая гласила: «Мисс Хайсмит с восхищением от Жюстин Кармайкл».

Напротив, в гримерной Ника Джордана, стоял еще больший букет: белые розы,