Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя

— Повторяю, мой друг, — прервал его Сальван, — я не осуждаю вас. Вы проявили терпение и терпимость. И все же ваш поступок был крайне несвоевременным. Я опасаюсь за вас и решил все с вами обсудить, давайте приготовимся вместе встретить опасность.

Они уселись и долго беседовали. Политическое положение в департаменте было по-прежнему из рук вон скверным. Только что прошли выборы, означавшие новый шаг на пути клерикальной реакции. Произошел необычайный случай: мэр Лемаруа, былой сподвижник Гамбетты, бессменный депутат Бомона, едва не был забаллотирован, соперником его стал кандидат социалистов, Дельбо, которому выступление на процессе Симона доставило популярность в революционно настроенных пригородах Бомона; во втором туре Лемаруа прошел большинством всего в тысячу голосов. Тем временем монархическая и клерикальная реакция выиграла одно депутатское кресло: красавчику Эктору де Сангльбёфу удалось провести своего друга, генерала, задавая званые обеды в Дезирад и щедрой рукой рассыпая золото своего тестя, барона Натана. Да и любезнейший Марсильи, еще не так давно кумир образованной молодежи, чтобы добиться переизбрания, стал ловко заигрывать с церковью, которая с радостью его приняла, готовая заключить союз с буржуазией, напуганной успехами социалистов. Допустив политическое равенство, буржуазия отказывалась от равенства экономического, дабы сохранить за собой узурпированную власть; она не желала отдавать ни крупицы своего добра и предпочитала объединиться со своими прежними противниками, лишь бы не поддаваться натиску низов. Буржуазия переходила от вольтерьянства к мистицизму, теперь она признавала за религией положительную роль, считая ее необходимой уздой, сдерживающим барьером для масс, чьи аппетиты непомерно росли. И вот она постепенно прониклась духом милитаризма, национализма, антисемитизма, усвоив все лицемерные формы, в какие облекался воинствующий клерикализм. Армия попросту олицетворяла торжество грубой силы, она узаконивала вековечный грабеж и превратилась в неодолимую стену штыков, за которой собственники и капиталисты могли мирно переваривать награбленное. Нация, родина стали каким-то скопищем злоупотреблений и несправедливостей, которые запрещалось затрагивать под страхом наказания, превратились в какое-то чудовищное здание, где не позволяли заменить хоть одну балку из страха, чтобы оно не рухнуло целиком. Евреи, как и в средние века, служили предлогом для оживления угасающей веры, на них обрушивалась чудовищная, унаследованная от предков ненависть — адское семя гражданских распрей. За кулисами обширного реакционного движения стояла церковь, которая использовала создавшуюся обстановку, чтобы отвоевать позиции, утраченные в эпоху крушения старого мира под освободительным натиском революции. Церковь хотела убить революционный дух, подчинив себе буржуазию, которую революция привела к власти; теперь буржуазия была готова предать революцию, лишь бы сохранить за собой незаконно захваченную власть, за которую она была в ответе перед народом. С помощью возвращенной в лоно церкви буржуазии будет легко закабалить и народ; рассчитывали в массовом масштабе привлечь в церковь мужчин через женщин, детей же надлежало опутать сетями догматов еще на школьной скамье. Если Франция Вольтера вновь становилась Францией Рима, тут были повинны просветительные конгрегации, снова наложившие руку на школу. Борьба обострялась, церковь уже торжествовала победу над демократией и наукой и страстно надеялась, что не даст свершиться неизбежному — победе революции, приходу народа к власти, которую он разделит с буржуазией, и полному освобождению всей нации.

— Таким образом, положение ухудшается с каждым днем, — заключил Сальван. — Вы знаете, с каким остервенением ведется кампания против светского начального обучения. В прошлое воскресенье в Бомоне один священник осмелился заявить с амвона, что светский преподаватель — это сатана в образе педагога. Он вопил: «Отцы и матери, легче вам увидеть своих детей бездыханными, чем видеть их в этом очаге адской погибели…» Среднее образование точно так же охвачено ужаснейшей клерикальной реакцией. Я уже не говорю о необычайном процветании учебных заведений конгрегаций, вроде коллежа в Вальмари, где иезуиты отравляют отпрысков буржуазии — наших будущих офицеров, чиновников и судей. Даже в лицеях священники играют ведущую роль. Например, здесь, в Бомоне, директор лицея, святоша Депенвилье, открыто принимает у себя отца Крабо; насколько мне известно, тот исповедует его жену и обеих дочерей. Недавно он пригласил в лицей очень энергичного капеллана, так как был недоволен аббатом Леришем, добродушным старичком, дремавшим на своем посту. Разумеется, отправление религиозных обрядов не носит строго обязательного характера, но, чтобы ученика от них освободили, требуется заявление родителей, и, само собой, такого ученика сразу берут на заметку, его плохо аттестуют, всячески к нему придираются… После тридцати лет существования республики, после целого столетия свободомыслия церковь все же остается воспитательницей наших детей, полновластной хозяйкой, по-прежнему притязающей на господство над миром, и с этой целью выковывает по старому образцу людей, рабски покорных и заблуждающихся, которыми легко управлять. Отсюда все наши беды.

Марку все это было хорошо известно.

— Что же вы мне посоветуете, мой друг? — спросил он наконец. — Неужели мне идти на попятную после того, что я сделал?

— Ни в коем случае. Если бы вы меня предупредили, возможно, я попросил бы вас немного подождать… Но раз вы уже сняли распятие, надо защищать свой поступок, превратить его в победу разума… После того как я вам написал, мне удалось повидаться с моим приятелем Ле Баразе, инспектором учебного округа, и я немного успокоился. Вы его знаете, — довольно трудно отгадать, что он думает, он любитель проволочек и ловко умеет пользоваться людьми, выполняя свои планы. Мне кажется, душой он с нами и вряд ли станет играть на руку нашим врагам… Все будет зависеть от вас, от вашей стойкости, от того, удалось ли вам занять достаточно прочное положение в Майбуа. Я предвижу бешеную кампанию Братьев, капуцинов и иезуитов против вас, ведь вы не только светский воспитатель, воплощение сатаны, но прежде всего защитник Симона, человек, способный раздуть пожар, поборник справедливости и правды, которому необходимо заткнуть рот. Итак, будьте по-прежнему благоразумны и справедливы, и — в добрый час!

Сальван встал и взял Марка за руки. С минуту они стояли так, улыбаясь друг другу, исполненные мужества и веры.

— Вы-то не падаете духом, мой друг?

— Откуда вы взяли? Никогда! Победа обеспечена. Я не знаю, когда она придет, но не сомневаюсь, она будет за нами… На свете больше трусов и эгоистов, чем злых людей. Возьмите учебное ведомство, — там множество людей ни плохих, ни хороших, а средний уровень скорее хороший. Но все это чиновники — вот в чем беда, они и служат по-чиновничьи, что поделаешь! Они в плену рутины, естественно, для них главное продвигаться по службе. Начальник учебного ведомства Форб человек мягкий, образованный и начитанный, но для него главное, чтобы ему дали спокойно заниматься исследованиями в области древней истории. Я даже подозреваю, что в душе он философ, презирает наше гнусное время и ограничивается ролью простого винтика в административной машине, будучи посредником между министром и учебным ведомством. Тот же Депенвилье становится на сторону церкви лишь потому, что у него две некрасивые дочки, и он надеется, что отец Крабо подыщет им богатых женихов. А этот грозный Морезен — гаденький человечек, которого вам следует опасаться, — спит и видит, как бы занять мой пост, и завтра же примкнул бы к вам, если бы вы могли предоставить ему это место… Вот именно, вот именно, все это неудачники, горемыки, нищие духом, которые перейдут на нашу сторону и станут нам помогать, как только мы победим. — Сальван добродушно рассмеялся. Потом продолжал уже серьезно: — И то сказать, мне уже многого удалось добиться, и стыдно приходить в отчаяние. Вы знаете, мой молодой друг, я притаился в своем уголке и хочу, чтобы обо мне забыли; но каждый день я стараюсь исподволь, втихомолку сделать что-нибудь для будущего. Мы с вами уже двадцать раз говорили: качество школы завтрашнего дня всецело зависит от качества преподавателя. Светский преподаватель — орудие справедливости и истины, он один может спасти нацию, вернуть ей влияние и положение в мире… И дело идет вперед, уверяю вас, хорошо продвигается. Я очень доволен своими учениками. Разумеется, нам трудновато вербовать кадры: мало кого соблазняет плохо оплачиваемая должность, незавидное положение, нищенское существование. Тем не менее в этом году на конкурс явилось больше желающих, чем в прошлом. Надо надеяться, что парламент в конце концов утвердит для учителей подходящие ставки, которые позволят и самым скромным из них вести подобающий образ жизни… Вот увидите, Марк, вот увидите, в недалеком будущем отсюда станут выходить учителя, апостолы разума и справедливости, это будут миссионеры новой эры, вы увидите, как они разойдутся по селам и городам, всюду разнося весть об освобождении, избавляя людей от заблуждений и лжи. Тогда церковь будет побеждена, потому что она может существовать и господствовать только при всеобщем невежестве, а тут вся нация, сбросив цепи, устремится вперед, к Городу будущего, где воцарятся солидарность и мир.