Мадам Казанова - Габи Шёнтан

— Какая чепуха! — вспыхнула я. — Сплю я или нет с князем Долгоруким в Вене, никак не может повлиять на желание российского императора в Санкт-Петербурге владеть Мальтой или на его симпатии к Бонапарту. А кроме того, почему вы считаете, что я только флиртую с Долгоруким? Я почти каждый день встречаюсь и почти каждый день разговариваю с ним. Его интерес ко мне не только не угас, но даже еще больше возрос. И если до сих пор я не позволила ему больше, чем поцеловать мне руку, то у меня были на это свои причины.

Я не стала рассказывать Брюсу об этих причинах, как и о том, что даже готова по-настоящему полюбить князя Долгорукого, не хотелось, чтобы мои личные чувства зависели от политических соображений.

Князь Долгорукий был одним из тех немногих, кого не поражало и не угнетало явление под названием «Бонапарт».

— У этого Бонапарта хитрый ум, как у нашего боярина, — говорил он небрежно. — Он, конечно, хороший генерал, но, будь он хоть семи пядей во лбу, его все равно можно разбить. И русская армия под командованием Суворова уже била французов. А если будет еще война, мы опять расколотим Бонапарта, да и вообще сошлем его в Сибирь. Наступит время, и он еще обломает себе зубы о Россию.

Подобное настроение князя Долгорукого необыкновенно ободряло меня и помогало стойко переносить безнадежный пессимизм Карло, необыкновенный энтузиазм Мориса и беспомощное уныние Брюса. Если он так рассуждает, значит, так думают и многие другие.

По-видимому, этими же соображениями руководствовались и австрийцы, которые в конце ноября прервали свои мирные переговоры с Францией. Им, однако, пришлось вскоре дорого заплатить за свою самоуверенность. Уже 3 декабря 1800 года генерал Моро нанес австрийской армии сокрушительный удар возле селения Хоэнлинден. После этого в точном соответствии с предсказаниями Карло канцлер Тугут был вынужден уйти в отставку. Итак, я освободилась от Кронегга, а Лохайм вернулся туда, откуда он когда-то приехал, — в провинцию. Преемник Тугута, граф Кобенцль, получил неблагодарное задание принять предложенные Наполеоном условия мирного договора.

Хотя нынешней зимой положение Австрии стало катастрофическим, в Вене это не особенно было заметно. Город готовился встретить Рождество. Под низко нависшими серыми тучами, обещавшими снегопад, люди спешили домой с большими и маленькими свертками в руках. На рождественских базарах под открытым небом продавались елки, имбирные пряники, сладости, позолоченные орехи, свечи, маленькие чертики из чернослива, сдобное тесто. Запах сосновых веток смешивался с ароматами сахарной ваты, свежесмолотого кофе и теплого рахат-лукума.

Я впервые встречала Рождество в Вене и была очарована видом елок с разными блестящими украшениями, конфетами и горящими свечами. Мне очень понравился обычай делать друг другу маленькие подарки, завернутые в разноцветную бумагу и перевязанные красивыми ленточками. Захваченная общим приподнятым настроением, я на некоторое время забыла о политике и о Наполеоне.

В желтой овальной гостиной я установила большую елку и под недоумевающим взглядом Карло принялась украшать ее золотыми и серебряными гирляндами, яблоками и орехами, колечками из марципанов и свечками.

Затем стала думать, какой кому сделать подарок, сходила за ними в лавку и наконец старательно завернула покупки в красивую бумагу. Я радовалась возможности отвлечься от неприятной реальности и завороженно повторяла про себя немецкие слова, выученные на последнем уроке с Брюсом Уилсоном: уют, уютный.

Потом долго ломала голову над тем, что подарить князю Долгорукому. Ведь это должно быть что-то личное. Но какой я могу сделать подарок человеку, у которого все есть и который может позволить себе купить все, что угодно?

Князь оказался гораздо более изобретательным, чем я. Он прислал мне крошечного щенка породы пекинес, самца, который всем своим видом напоминал редкую и хрупкую статуэтку — собачку из фарфора. Малышка с ревнивым возмущением отвергла его, а Красотка радостно приветствовала своего нового приятеля для игр и будущего кавалера. Я почувствовала, что больше не в силах противостоять ухаживаниям князя Долгорукого, его мужской привлекательности и мощному чувственному воздействию на меня. Какая-то непреодолимая сила влекла меня к нему.

Пока Карло сидел, склонившись над своим письменным столом, и бился над решением разных сложных проблем, пока последние покупатели спешили домой вечерними переулками, а первые снежинки, кружась, медленно опускались на землю, я уже торопилась на улицу Химмельпфортгассе, где находился дворец князя Долгорукого.

24 декабря, прежде чем зажглись свечи, я стала любовницей князя. Это и было моим рождественским подарком ему.

А моим любовником наконец-то снова стал опытный мужчина, а не суетливый, неумелый юноша. Этот человек мог быть одновременно внимательным и жестоким, скромным и властным, благодарным и щедрым.

Вечером 24 декабря в Париже Наполеон отправился в своей карете в оперу, где должна была исполняться оратория Гайдна «Сотворение мира». Когда карета проезжала по узкому переулку, прямо позади нее прогремел мощный оглушительный взрыв. Семеро человек были убиты на месте и очень многие ранены. Окна кареты разлетелись на мелкие осколки, но сам Наполеон не получил ни единой царапины.

Об этой попытке покушения я узнала в день Рождества. Карло взволнованно сообщил мне:

— Покушавшимся удалось сбежать. Говорят, им заплатили английскими деньгами.

Я решила, что это действительно так, а вот кто эти люди, должен знать Брюс. Наверное, он ужасно расстроен тем, что добрые английские фунты стерлингов не помогли ему освободить мир от Бонапарта. Я закрыла глаза, чувствуя себя в полном изнеможении. Судьба не захотела помочь мне — бессмысленная, изматывающая борьба должна продолжаться. Карло не заметил охватившего меня отчаяния.

— Как рассказывают, Бонапарт произнес после этого лишь одну-единственную фразу: «Меня спасло Провидение».

Голос Карло долетал до меня словно издалека. Я заранее знала, о чем он скажет мне. Наполеон всегда умел обернуть все в свою пользу. Глубоко разочарованная, я подумала, что не стоит продолжать бессмысленную борьбу. Меня ужаснула мысль, что я обречена всю жизнь преследовать Наполеона, не в силах настичь его ни своей любовью, ни своей ненавистью.

Я продолжала изо всей силы давить себе на веки. Перед глазами вдруг возникли и начали вращаться красные и зеленые круги. Я так много вложила в это труда — так неужели же все напрасно?

— Ничего, скоро он совершит какую-нибудь ошибку, — произнесла я неожиданно, ища поддержку в собственном голосе. — Мы должны набраться терпения и ждать, ждать…

Мне всегда трудно давалась терпеливость, а сейчас еще труднее, чем когда-либо. Поклонение Наполеону распространилось далеко за пределы Франции; все осуждали попытку покушения на него. Общественное мнение считало, что Наполеон пытается принести Европе прочный мир, поэтому препятствующая ему в этом кучка заговорщиков всячески высмеивалась и подвергалась презрению.

Наполеон между тем стремился к тому, чтобы представители древних дворянских родов вернулись во Францию. Он заверял их в своей личной поддержке, обещал восстановление в прежних правах, возвращение земельных владений, титулов и всех почестей. Я лично не сомневалась в том, что таким путем он пытается обеспечить себе поддержку роялистов. Кроме того, самолюбию Наполеона явно льстит появление на его приемах людей с громкими титулами. Маркиз Морис де Монкур был одним из первых, кто попался на эту удочку. С раскрасневшимися от восторга щеками он повторял слова французских посланцев, разъезжающих по Европе:

— Бонапарта нам послало Провидение, чтобы возродить славу и мощь Франции. Сейчас он ведет через посредников переговоры с представителями королевской династии Бурбонов. С его помощью Франция восстанет из пепла и будет еще более сильной и прекрасной, чем раньше.

— Ты потерял голову, Морис, — увещевала я его. — Бонапарт и не подумает положить свою личную победу к ногам Бурбонов. В данный момент он находится под огнем сразу с двух сторон — якобинцев и роялистов. И будет водить за нос и тех, и других до тех пор, пока в них не отпадет надобность и пока он не утвердится настолько, что ни одна из партий уже не сможет выбить его из седла. Вот тогда-то всем им придется помогать Бонапарту, поскольку у них просто не останется иного выбора — они слишком глубоко увязнут к этому времени.

Морис ошарашенно посмотрел на меня.

— Да ты просто не понимаешь, в какие великие времена мы живем. А я понимаю и поэтому при первой же возможности отправлюсь обратно во Францию.

— Ты можешь отправиться куда угодно. И вообще делать все, что тебе захочется, — ответила я столь же резко. — Мне все равно.