Мадам Казанова - Габи Шёнтан

В изнеможении Карло сел за свой письменный стол.

— И Бонапарт победит, — продолжил он устало. — Он одержит в Италии победу, потому что эта победа нужна ему. А его противникам в Париже — якобинцам, выступающим за конституционный строй, республиканцам и последним остатками роялистов — остается ждать, пока военная неудача Наполеона не откроет им путь к свержению его правительства. Но он опять одержит победу. — Карло с безнадежным видом провел рукой по глазам. — И сумеет навязать австрийцам такой мирный договор, что те света белого невзвидят. Им придется принять его, поскольку у них не останется другого выбора. Я не вижу способа предотвратить подобное развитие событий, оно кажется мне неизбежным. Представь себе, я со всей отчетливостью различаю надвигающуюся опасность, но никто не хочет мне верить. Если я прав, Тугут потеряет свой пост. Тогда мне придется начать работу с вновь избранным канцлером, и, боюсь, все мои усилия убедить его окажутся столь же бесплодными. — Карло бессильно уронил руки на письменный стол.

— К сожалению, ты прав, — сказала я с горечью. — Несмотря на огромные потраченные деньги, Англия не сможет остановить то, что происходит. И мы, ты и я, тоже не сможем ничего сделать. Наши старания здесь бесполезны, если вообще не бессмысленны. — Мой голос начал набирать силу. — Мы имеем дело с мелкой сошкой, вроде всяких там Кронеггов и Лохаймов, даем взятки, подслушиваем, уговариваем, пытаемся оказывать какое-то влияние. В результате получаем обрывки сведений из чьих-то неосторожных разговоров, неопределенные обещания и жалкие уступки. А что мы можем предпринять против Наполеона? Не жалея сил, мы наносим ему булавочные уколы, которых он при его положении не заметил бы даже в том случае, если бы все они попадали в цель. — Я перешла почти на крик. — Но все впустую, ибо мы ошибаемся в своих расчетах. Нам нужно проглотить эту горькую пилюлю — мы и в самом деле слишком слабы. Остается только ждать. Ждать, пока Наполеон не совершит свою первую ошибку. Рано или поздно каждый человек допускает ошибки. — Я глубоко вздохнула. — И тогда мы должны действовать. Подталкивать его к новым ошибкам, ставить под сомнение и постепенно разрушать миф о его непобедимости. Возможно, на это уйдет немало времени. Такой метод борьбы потребует от нас терпения, постоянной готовности к действиям и осмотрительности. И это единственный путь, который может привести нас к цели — к его полному крушению.

Карло молчал. Очевидно, мой всплеск красноречия произвел на него впечатление, он задумался. Я встала и подошла к окну. Сладкий, густой аромат цветущих лип заставил меня пожалеть о том, что я связалась с политикой, встретила однажды Наполеона, полюбила его, а теперь испытывала к нему ненависть. Все, к чему я в жизни стремилась, что пыталась сделать и за что бралась, все это разрушалось политиками — людьми одержимыми, корыстными, существовавшими на свете исключительно ради политики.

Следуя полученным ранее инструкциям, я слово в слово передала Брюсу Уилсону свой последний разговор с Карло, опустив, однако, при этом свое бурное выступление. В конце концов, даже самому Брюсу не следует знать всего. Он внимательно выслушал меня, откинувшись на спинку стула, заложив большие пальцы за жилетку и крепко стиснув зубы. При этом ямочки у него на щеках превратились в глубокие складки.

Когда я закончила свое сообщение, Брюс несколько раз молча качнулся вперед и назад вместе со стулом.

— У вас, потомков римлян, чересчур богатое воображение, — произнес он и затем, внезапно усмехнувшись, взял со стола трубку и принялся набивать ее табаком. — Это излишне эмоциональная оценка. Теоретически Поццо ди Борго абсолютно прав, однако он не учитывает возможности того, что с Бонапартом что-нибудь может случиться — на поле битвы… или в Париже. Даже в Париже он не застрахован от разного рода случайных происшествий. — Брюс пыхнул трубкой. — Бонапарт ведь не будет жить вечно.

Меня поразило то, как он произнес это. В его словах звучала такая уверенность. Неужели он действительно знает, сколько осталось жить Наполеону?

В тот раз я была очень рассеянна на уроке немецкого. На улицу Мелькер-Бастай я возвращалась в глубокой задумчивости. Когда возле Шотландской церкви Малышка и Красотка принялись пронзительно лаять на взлетающих голубей, я заставила себя сосредоточиться и спокойно поразмышлять. Однажды — много недель назад — Брюс невольно коснулся темы покушения. В тот раз он попросил меня выяснить, кто из французских эмигрантов желает рискнуть своей жизнью в борьбе против Наполеона. Имел ли он тогда в виду заговор с целью убийства? Если этот план когда-нибудь осуществится, Бонапарта станут почитать как мученика. А если он провалится, Наполеон с еще большей одержимостью будет верить в свою судьбу и свое особое предназначение — в волю божественного Провидения. Однако в случае успеха я обрела бы свободу…

В последующие несколько недель Наполеон доказал мне и всей Европе, что он жив, активен и по-прежнему одерживает победы.

В сражении у итальянского селения Маренго успех вначале сопутствовал австрийским войскам. Но Наполеон не захотел признать свое поражение — прежде чем закончился день, начавшие уже торжествовать австрийцы были обращены в бегство. В результате подписания договора о прекращении военных действий австрийской стороне пришлось уступить значительную часть Ломбардии. Наполеон постарался использовать эту победу с максимальной для себя выгодой. Он решил, что для полного разгрома Австрии ему необходимо сначала отделить ее от Англии. С этой целью им было направлено письмо императору Францу, письмо деловое и в то же время чрезвычайно напыщенное.

Его точный текст мне удалось узнать у Кронегга:

Имею честь написать Вашему Величеству с тем, чтобы донести до Вашего Величества желание французского народа закончить войну, которая несет такое разорение нашим двум государствам. Вероломство Англии не должно помешать моему простому и откровенному порыву найти отклик в сердце Вашего Величества. Находясь здесь, на поле битвы у Маренго, среди страдающих от ран, и скорбя по пятнадцати тысячам убитых, я прошу Ваше Величество услышать этот призыв к человеколюбию и не допустить того, чтобы молодые мужчины двух сильных и отважных наций убивали друг друга за чуждое им дело.

По совету Карло канцлер Тугут отказался признать происшедшее возле Маренго сокрушительным поражением, и договор о прекращении военных действий был одобрен императором Францем лишь для того, чтобы отделаться ненадолго от Бонапарта. Это можно было считать своего рода успехом. Я между тем чувствовала в себе нарастающее напряжение и непонятную раздражительность.

Те сведения, которые мне разными хитростями удавалось выудить у Кронегга, не стоили, на мой взгляд, не только поцелуя, но даже простого рукопожатия. А деньги, которые получал от меня Лохайм, шли на уплату его карточных долгов и утоление его ненасытного честолюбия и вообще казались мне выброшенными на ветер. Морис все сильнее раздражал меня своим наивным взглядом на жизнь, его постоянный сентиментальный романтизм утратил для меня свое очарование. Он то и дело устраивал сцены ревности, скандалил, напоминая мне истеричную жену, требующую от мужа выполнения супружеских обязанностей. К тому же он стал вдруг пламенным патриотом, гордящимся Францией и тем, что он француз. Теперь он с безграничным восхищением отзывался о Бонапарте. По этому поводу мы спорили с ним часами, и я с отчаянной решимостью пыталась переубедить его. То обстоятельство, что у меня было лишь мое личное мнение об этом человеке и никаких объективных доказательств, которые я могла бы предъявить Морису, доводило меня в этом споре до настоящего исступления. Теперь мы все реже и реже любили друг друга и все чаще спорили.

С Брюсом у меня тоже вышел резкий разговор. Мрачно посасывая свою трубку, он начал упрекать меня:

— Император Павел, который избран великим магистром Мальтийского ордена, возмущен тем, что Англия отказывается уступить ему остров Мальта. И он намерен поэтому изменить свой политический курс. Если до сих пор он ненавидел Бонапарта, то вскоре наверняка полюбит, поскольку Бонапарт сумеет воспользоваться возникшей размолвкой. Теперь он непременно предложит отдать Мальту России, и тогда безграничная ненависть императора Павла к Бонапарту сменится страстным его почитанием. А между тем вы, мадам, все еще находитесь на начальной стадии флирта с князем Долгоруким, вместо того чтобы перейти к полноценным интимным отношениям, что дало бы вам возможность получать секретные сведения и оказывать на него свое влияние.

— Какая чепуха! — вспыхнула я. — Сплю я или нет с князем Долгоруким в Вене, никак не может повлиять на желание российского императора в Санкт-Петербурге владеть Мальтой или на его симпатии к Бонапарту. А кроме того, почему вы считаете, что я только флиртую с Долгоруким? Я почти каждый день встречаюсь и почти каждый день разговариваю с ним. Его интерес ко мне не только не угас, но даже еще больше возрос. И если до сих пор я не позволила ему больше, чем поцеловать мне руку, то у меня были на это свои причины.