Скиппи умирает - Пол Мюррей

А-а, вот оно что… говорит Лори. Тебе нравятся видеоигры? спрашиваешь ты. Нет, отвечает она. М-м-м, может, хватит уже об этом трепаться, ладно? А у тебя что за костюм? спрашиваешь ты ее. А, это мама купила для меня в Нью-Йорке. Это то платье, в котором Бетани выступала на церемонии “Грэмми”. Ого — ты хочешь сказать, что она была там в этом самом платье? Ты в нем выглядишь так… Эй, ну что? Ну, просто оно похоже на платье от Марка Джейкобса, которое стоит восемьсот долларов. А, ясно. Черт, Скиппи, не будь таким идиотом! Тебе нравится Бетани? — спрашивает она. Да, говоришь ты. Я ее обожаю, говорит Лори. Ты очень на нее похожа, говоришь ты. Правда? Лори приятно это слышать. Конечно, говоришь ты, хотя Бетани блондинка и вообще немножко лахудра, а Лори в пять миллионов раз красивее ее. Некоторые мои подружки говорят мне то же самое, говорит она. Но мама не разрешает мне осветлять волосы. А у тебя какие родители? Они всегда на твоей стороне? М-м. Откуда ни возьмись выскакивает Игра и кричит на тебя! Ну, иногда. Я не очень часто их вижу, я ведь пансионер. А, ясно. Это, наверно, жутко — все время приходится торчать в школе. А как ты там развлекаешься? Ну, там у меня есть приятель, Рупрехт. Ты начинаешь рассказывать ей про Рупрехта и его изобретения. Ей это нравится, ей кажется это забавным. Ну ладно, сумасшедший товарищ по комнате, странные видеоигры, загибает она пальцы… А ты чем-нибудь нормальным занимаешься? М-м. Так да или нет? Плаванием, вспоминаешь ты. Да? Ну да, и ты рассказываешь ей о вашей команде пловцов, о соревнованиях и о кубке, который ты выиграл. Ты выиграл кубок? — удивляется она. Да, на последних соревнованиях, а после каникул будут еще соревнования, в каком-то другом месте. Ну надо же, говорит она. Это так клево. Да, но я думаю бросить все это. А почему ты хочешь бросить? Ты пожимаешь плечами. Потому что я терпеть не могу это плавание. Вдруг ты замечаешь, что небо темно-синее, оно волнуется, плещет и струится, совсем как вода, — что это с ним такое? Погоди секунду, это ты, наркотик — ты быстро отворачиваешься от нее в сторону, чтобы она не видела. Но она ничего не видит, она вместо этого говорит: хотела бы я тоже уметь что-нибудь делать. Ты вытираешь щеки, а потом снова поворачиваешься к ней лицом. Зачем? Просто чтобы уметь что-то хорошо делать, говорит она, мне кажется, это так здорово. Ты думаешь, А зачем ей хотеть уметь что-то хорошо делать, раз она — это она? Когда она — самое совершенное существо на свете? Но вместо это ты говоришь: ты хорошо играешь в фрисби.

Откуда ты знаешь?

Все застывает — небо, машины — Ну, просто… мне кажется, ты должна хорошо играть, разве нет?

Мне нравится фрисби, кивает она. Но я мечтаю стать певицей — настоящей классной певицей. Может, тебе надо выступить в каком-нибудь шоу? — говоришь ты. У меня страх сцены, говорит она. Она скрещивает руки, смотрит вверх, на небо. Это было бы так здорово — делать что-то такое, чтобы чувствовать себя особенной. Ты замираешь, ты смотришь на нее с удивлением. А разве ты не чувствуешь себя особенной?

Теперь она снова глядит на тебя. Она улыбается. Нет, чаще всего я не чувствую себя особенной.

Твой мозг кричит тебе: черт возьми! ты должен ее поцеловать!!!

Наверно, мне пора домой, говорит она.

Проф. Тамаси: Вначале мы представляли себе одиннадцатое измерение как некое очень спокойное место, по которому эти мембраны, эти вселенные, тихо плывут, как облака по ясному летнему небу. И для нас оставалось загадкой, как подобный безмятежный сценарий мог привести к такому событию, как Большой взрыв. Но вот однажды я разговаривал по телефону со своим братом. Мы с ним вспоминали, как в детстве отец возил нас в гавань в Йокогаме. В ту пору мой брат очень увлекался кораблями, а там часто стояли американские эсминцы. Это были огромные корабли, высотой, наверное, шестьдесят метров, а длиной — в два или даже три городских квартала. Но однажды мы пришли в доки и увидели эсминец — корабль-разрушитель, — который сам оказался наполовину разрушен. Вся его передняя часть была полностью смята, совсем как у автомобиля, который на большой скорости врезался в телеграфный столб. Но что же могло нанести такие разрушения в открытом море? Мы спросили кого-то, и нам объяснили, что в этот корабль ударила волна — одна-единственная волна, которая взялась неизвестно откуда, обрушилась на нос судна и смяла все до самого капитанского мостика, причинив больше ущерба, чем могли бы сделать все корабельные орудия, даже если выстрелить из них одновременно. В море такие неуправляемые волны называются “белыми волнами”. И я задал себе вопрос: а что, если похожие белые волны существуют и в высших измерениях? Что, если одиннадцатое измерение вовсе никакое не тихое место, а, наоборот, очень бурное место, и целые вселенные проносятся по нему, как гигантские штормовые волны? Представьте себе, какой бы произошел катаклизм, если бы одна из этих вселенных — “белых волн” столкнулась с другой Вселенной. Я считаю, что Большой взрыв — это и есть последствие именно такого столкновения. Две мембраны, две Вселенные врезаются друг в друга; энергия, которая при этом высвобождается, — это и есть Большой взрыв, который порождает нашу Вселенную. К тому же такая модель снимает проблему единичности. Вселенные могут сталкиваться все время, производя бесконечное количество Больших взрывов.

Ты идешь с ней, рука об руку, по обсаженному деревьями переулку. Над тобой, как медленные фейерверки, взрываются галактики. Рядом с тобой Лори поет — она поет песенку Бетани, Если б были “три желания” и сбывались бы мечты, Два из них я отдала бы — ведь мне нужен только ты, — голос у нее приятный и нежный, как у птички. Вы поворачиваете за угол, идете уже по другой улице, там еще тише и темней, чем на прежней, дома стоят, спрятавшись за заборами и плющом. Ты молчишь и слушаешь, как она поет, и пытаешься придумать, как сделать так, чтобы она не шла домой.

Скажи мне вот что, Дэниел, говорит она через некоторое время. Почему все парни такие козлы?

Ты задумываешься. Не знаю, отвечаешь ты.

Я не тебя имею в виду, говорит она. Ты-то не козел.

Спасибо, говоришь ты. Нет, правда.

Я серьезно, говорит она.

Ты останавливаешься у высоких изогнутых ворот. За решеткой виден свет между деревьями. Это мой дом, говорит она.

Хорошо, говоришь ты.

Я нормально выгляжу? — спрашивает она. Ну, у меня не такой вид, как будто…

Ты выглядишь прекрасно, говоришь ты.

Ты сможешь сам добраться домой?

Конечно.

Ладно. Она набирает код на домофоне, и ворота разъезжаются, чтобы впустить ее. Вышла луна, и все теперь серебряное, а потоки машин на шоссе, далеко отсюда, кажутся двумя струйками дыхания. Ты понятия не имеешь, как перескочить отсюда туда, где ты сможешь поцеловать ее, это как будто пропасть, над которой нет моста. Ну, тогда спокойной ночи, говорит она.

Спокойной ночи, отвечаешь ты пересохшим ртом. С каждой секундой пропасть становится все шире, а твое сердце падает все ниже, и ты медленно стряхиваешь с себя ее чары, и приближаешься к реальности: все кончилось, и скоро все, что было — ее рука в твоей руке, качели, парк, пончики, — все это уйдет в прошлое и…

а потом она целует тебя, ее руки обнимают тебя, ее губы оказываются мятными и мягкими. Ты так ошарашен, что вначале забываешь поцеловать ее в ответ. Ты обнимаешь ее за талию и вжимаешься губами в ее губы.

Ты когда-нибудь раньше целовал кого-нибудь? — спрашивает она.

Да, отвечаешь ты, хотя ты целовал только маму и разных тетушек, а так еще ни с кем ни разу не целовался, но это не важно, потому что она снова целует тебя, кончик ее языка описывает восьмерки вокруг кончика твоего языка, и все начинает вращаться — ты сам, и все небо, и вся Вселенная вместе с тобой, а когда она отрывается от тебя, то все продолжает плавать и всюду, куда ни глянешь, — звезды.

Ладно, говорит она опять.

Ладно, говоришь ты сквозь головокружение, улыбки и звезды. Сколько звезд — куда ни глянешь! Они отлетают от нее — вот в чем дело, они вылетают из нее, роясь, как дружелюбные серебристые шершни, — вот так они, наверное, и вылетали ниоткуда, когда произошел Большой взрыв. Спокойной ночи, Дэниел, говорит Лори, и ворота смыкаются за ней, как руки, загребают ее к себе.

Спокойной ночи, говоришь ты, не двигаясь с места, улыбаясь звездам, которые всюду

    звезды в ее волосах

                звезды в ее глазах

звезды

звезды

*

                *

      *

II

Самое сердце

Люди вроде нас — люди, которые верят в физику, — понимают, что существование границ между прошлым, настоящим и будущим — это всего-навсего стойкая и упрямая иллюзия.