Скиппи умирает - Пол Мюррей

— Он почетный профессор физики из Стэнфорда, — кричит ей в ответ Рупрехт.

Девушка совершенно не знает, что на это сказать; постояв некоторое время молча, она просто сдается и уходит. Рупрехт, который начал разговор только из-за того, что эта девушка, одетая пикантной официанткой, несла шоколадный торт (который оказался ненастоящим), видя, что диалог оборвался, возвращается к остальным — одновременно с Марио, который, судя по выражению лица, чем-то недоволен.

— Как успехи, Марио? — с невинным видом спрашивает Деннис.

— Пф! На хрен этих зеленых школьниц! — Марио презрительно отмахивается. — В Италии я предпочитаю встречаться с девушками из колледжа: им лет девятнадцать-двадцать, они хорошо знакомы с техникой секса. А эти девицы — зажатые и фригидные, они даже не знают, как себя вести.

— И в науке они не соображают, — добавляет Рупрехт.

— Да еще эта музыка — что это за тормозное старье? Оно совершенно не подходит к моему стилю!

Марио не единственный, кого не устраивает такая музыка. В диджейской кабинке Уоллес Уиллис только что переключился с “Лед Зеппелин” на “Теперь все хорошо” и так углубился в классические переборы Пола Коссоффа, что поначалу не обращает внимания на сердитые голоса, доносящиеся откуда-то снизу: “Эй ты, босяк!”, “Эй, парень, ты чего это, не слышишь?” Наконец до него доходит, что эти голоса обращаются к нему, и он вглядывается поверх стенки кабины: там стоят двое мелких воинственного вида подростков в штанах размером чуть ли не с холодильник. Они как-то непонятно жестикулируют:

— Да-да, ниггер, мы к тебе обращаемся!

— Черт, ты что за музон тут крутишь, а?

Уоллес, который одет в старомодный матросский костюм и держит огромный леденец, снимает наушники.

— Что? — переспрашивает он.

— Ниггер, это дерьмо слушает мой папаша! — говорит один из подростков.

— Да, чувак, что это такое — “Сто величайших реклам джинсов” или что? — добавляет другой, размахивая у него перед носом пластмассовым пулеметом.

— Это бесплатный концерт, — сообщает он им.

— Эй, мне плевать, сколько тебе это стоило — пятьдесят вонючих долларов или больше, — давай поставь что-нибудь такое, басовое!

— Да, ублюдок, это тебе не какая-нибудь вечеринка на дне рождения твоей тетушки Мейбл, включи нам хип-хоп, собака!

— Заявки не принимаются, — отвечает Уоллес.

— Ты совершаешь ошибку, — предупреждает один из голосов.

— И.о. директора назначил диджеем меня, — строго отвечает Уоллес и снова надевает наушники.

Два рассерженных гангстера — оба, конечно, белые, как ни стараются изображать чернокожих — пялятся на него еще немного, а потом неожиданно исчезают.

Посреди следующей песни — “Не вешай трубку” Тото — звук вдруг вырубается. Толпа, потоптавшись на месте, застывает в замешательстве. На этот раз уже нельзя сказать, что виновата гроза, потому что проигрыватели включены и дискотечные огни по-прежнему мельтешат над замершими головами. Наверное, где-то отсоединился провод. Уоллес Уиллис ищет глазами взрослых помощников, но нигде не видит мистера Фаллона и мисс Макинтайр. Он отпирает низкую дверцу своей кабины, спускается вниз и нагибается, чтобы внимательнее рассмотреть клубок проводов на полу, но тут снова включается музыка. Все радостно визжат и опять пускаются в пляс. Но песня, которая звучит, — это совсем не та, которую ставил минуту назад Уоллес; больше того — этой песни вообще нет в его коллекции, составленной для вечеринки! Подождите, кричит он, перестаньте танцевать, это не та песня! Но, похоже, никто его не слышит: отбрасывая гангстерские тени, все слишком заняты тем, что трясутся как сумасшедшие под басовые звуки контрабандной песни…

Басовые. Только теперь до Уоллеса дошло, что случилось. Это не сбой в программировании, не повреждение, вызванное грозой, и провода тут ни при чем. Его аудиосистему похитили! Те парни в огромных штанах!

Я — ящик шампанского, а она свалилась с фургона; я убиваю потаскуху, как святой Георгий убил дракона…

Нагнувшись, он перебирает провода в надежде найти то место, где произошла подмена. Но здесь так темно, а скачущие на танцплощадке так разошлись, что Уоллес, после того как на него три или четыре раза случайно налетели, решает, что лучше разыскать учителей. Однако, даже обойдя по кругу весь зал, он не может их найти. Уоллес начинает тревожиться. Самозваная музыка оказывает странное действие на школьников — они кричат все громче, скачут все быстрее, танцуют все разнузданнее. Похоже, ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Где же учителя-смотрители? В голове мелькает страшная мысль: может быть, за их исчезновением тоже стоят те парни в широченных штанах? Он вспоминает, что у них на шее болтались “узи”: а вдруг теперь вся вечеринка оказалась в руках вооруженных гангстеров, любителей рэпа?

— Это же для благотворительности! — громко кричит Уоллес.

Но никто его не слышит. Представив себе обоих несчастных учителей, связанных где-то в шкафу, он спешит к черному ходу, продираясь через множество корчащихся тел, которые еще минуту назад принадлежали щуплым глупышам-второклассникам, а сейчас, как бы купаясь в свете совсем нового цвета, кажутся совершенно незнакомыми…

Кучке мальчишек удалось поймать несколько черных шаров, похожих на заблудшие души, они развязали им пупки и всосали их содержимое; теперь они подпевают, перекрывая басовые звуки рэпа, голосами, скрипучими от гелия, словно хор гангстеров-крыс. Один из них — полковник Килгор, с короткой сигарой в зубах, со щеками, вымазанными дегтем, — лезет в свой маскарадный костюм и вытаскивает телефон; нажав кнопку, он видит текст сообщения:

Впусти меня

Распихивая танцующих своим пулеметом, он направляется к главным дверям…

У нее жопота, /А у меня широта,/ Мы связаны не-рас-тор-жи-мо, как жирная еда и сердечный приступ…

Танцпол вибрирует от низких звуков; та застоявшаяся, чужеродная энергия, что до этого кипела лишь где-то по краям, теперь стекается отовсюду, заполняет все пространство, как невидимый газ.

— Эй, Скипфорд! Гляди — твоя девчонка осталась одна!

— Ее подружку стало тошнить, она убежала, ступай же поговори с ней! Эй, она смотрит на нас! Эй, привет! Давай сюда, к нам… А? Ты что?

— Что ты делаешь, черт возьми?

— А в чем дело? Ты же хочешь с ней поговорить, верно? Ты хочешь с ней поговорить или нет?

— Ну да, только не прямо сию секунду…

— Скиппи, если ты хочешь с ней поговорить, могу подарить тебе свою ключевую фразу: сто процентов успеха и надежная гарантия от провала. Я несколько месяцев разрабатывал эту формулу лично для себя, для своих нужд, но с тобой поделюсь, потому что ты мой друг, и уж лучше эта знойная телочка достанется тебе, чем Карлу, который столько раз плевал мне в тарелку, что и не сосчитать. Ну вот, слушай: когда я вижу пташку, которую мне хочется закадрить, я подхожу к ней и говорю: извини, детка, но ты топчешь мой член!

Озадаченные взгляды.

— Объясняю: потому что у меня такой длинный член, что он вылезает из штанов и волочится по полу.

Молчание. Потом кто-то говорит:

— Скиппи, а теперь я дам тебе один совет: никогда, никогда не делай ничего, что советует тебе Марио. Никогда!

— Да, Скиппи, просто подойди к ней и скажи: привет. Этого достаточно.

— Ладно, я немножко подожду, и потом…

— Сделай это сейчас — ее подружки могут вернуться в любую минуту.

— Да, а не то кто-нибудь другой к ней подвалит.

— Меня, кажется, тошнит…

— Это настоящая любовь, — насмешливо говорит Джефф.

— Давай, Скип, — Карла же здесь нет!

— Джастер, я как исполняющий обязанности директора приказываю тебе подойти к этой девушке и познакомиться с ней, — командует Деннис. — Больше того… Эй, куда это он? Эй! Она в другой стороне!

Рупрехт плетется вслед за другом.

— Что случилось?

— Скажи им — пусть отстанут. Я не хочу с ней сейчас говорить.

— Но почему?

— Мне нехорошо. Я задыхаюсь.

— М-м-м. — Рупрехт поглаживает подбородок. Пускай он никогда сам не был влюблен, зато он хорошо знает, что такое задыхаться. — Может, тебе вот это поможет.

И он что-то кладет ему в руку. Скиппи смотрит на это что-то и успевает опознать синюю трубочку с Рупрехтовым ингалятором от астмы, и в этот самый момент Деннис, подкравшись сзади, толкает его обеими руками с такой силой, что Скиппи летит прямо на Девушку с Фрисби.

— Кто-то же должен был что-то сделать, — ворчливо объясняет Деннис, как бы в ответ на осуждающие взгляды остальных. — Иначе бы он так до конца жизни сох по этой красотке.

— Интересно, говорит ли он ей мою коронную фразу? — Марио тянет шею, чтобы лучше видеть.

— Мне кажется, он вообще ничего не говорит. — Рупрехт задумчиво грызет большой палец.