История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы - Ласло КОНТЛЕР

Второй Адрианопольский мирный договор, заключенный между Максимилианом и Селимом II, сменившим Сулеймана на османском престоле, был подписан 17 февраля 1568 г. Этот договор признал турецкие завоевания 1552 и 1566 гг. и действовал в течение четверти столетия. Грабительские набеги, рейды и местные стычки, которые иногда имели следствием переход отдельных мелких укрепленных пунктов из рук в руки, не рассматривались в качестве нарушения договора и не приводили к изменению баланса сил. Два года спустя с помощью еще одного договора, наконец, был установлен статус-кво между всеми частями прежде единого Венгерского королевства. Янош Жигмонд со своей матерью вернулся в 1556 г. в Трансильванию, где Фердинанду так и не удалось установить своего владычества. Времена изменились, и Порта не вмешивалась более в нюансы местных дел, как это было при Мартинуцци, а Трансильвания стала постоянно укреплять внутреннюю независимость, хотя султаны ожидали, что ее правители будут соотносить свою внутреннюю политику с целями, преследовавшимися Стамбулом. Фактически Янош Жигмонд во время летнего наступления 1566 г. командовал третьим крылом османских сил, ударив по Северной Венгрии с востока. По соглашению, подписанному в Шпейере 16 августа 1570 г., Янош Жигмонд признал Максимилиана I законным правителем Венгрии, имеющим все права на Трансильванию после ухода со сцены династии Запольяи. И хотя последний пункт так и не был реализован на практике, Надьварадский договор 1538 г. был как бы восстановлен и послужил основой для дальнейшего развития отношений между этими двумя венгерскими государствами в течение целого столетия. Несмотря на зависимость от Порты, трансильванские господари рассматривали свои владения как неотчуждаемую собственность Священной венгерской короны, а себя – подданными королей Венгрии (против которых они, тем не ме- /188/ нее, бунтовали без зазрения совести каждый раз, когда это отвечало их собственным интересам).

Позднее Трансильванию стали называть «сказочной страной» за блеск ее культурных достижений и тот вес, какой она обрела в международных делах в период своего расцвета в 1610–40-х гг. Трансильванию вполне можно было бы так назвать и за ее загадочность; за необъяснимость ее чудесного явления, вроде бы никак не вытекавшего из амбивалентности ее социокультурной и политической ситуации. Богатая природными ресурсами, имеющая очень пестрое в этническом отношении население, Трансильвания была относительно бедным регионом бывшего Венгерского королевства, где западные влияния и тенденции ощущались слабее всего. Горожане и фермеры-саксонцы, свободные землепашцы секеи и собственно венгерское дворянство – эти три группы имели свою особую юрисдикцию, им всем как единой массе противостояла четвертая этническая группа – румыны, составлявшие треть трансильванского населения в XVI в. и значительно большую часть – в XVII в. и в основном относившиеся к категории людей зависимых. Это весьма способствовало формированию в сознании жителей региона этнической и корпоративной солидарности при том, что корпоративные связи в Трансильвании всегда были менее развиты по сравнению со всей Европой. Именно это явление объясняет то обстоятельство, что и Янош Жигмонд, и его последователи были вынуждены часто – как минимум дважды, а то и по пять или восемь раз в году – собирать заседания местного парламента. Важная причина подобного поведения состояла в том, что заседания эти выполняли часть функций, которые в остальных регионах Венгрии входили в обязанности местных, комитатских органов самоуправления. Основная же роль парламента заключалась в одобрении предложений, выдвинутых правителем, а тот выбирал и менял членов своего совета по собственному усмотрению, часто оставляя вакансии. Лояльность и надежность признавались самыми главными качествами при выборе советников. Они ценились значительно выше родовитости или опытности в делах. И так было при подборе всех остальных должностных лиц для этого весьма рудиментарного бюрократического аппарата. Господари Трансильвании не занимались централизацией системы управления или же, тем более, установлением абсолютистских форм правления. Просто в специфических условиях Трансильвании они изначально обладали властными полномочиями очень высокой степени концентрации. /189/

Основой княжеской власти здесь была земельная собственность, принадлежавшая казне. Князь являлся самым крупным землевладельцем региона, во много раз превосходя в данном отношении своих подданных. Местные князья тщательно старались сохранить такое положение вещей, избегая общевенгерской практики передачи земель и доходов с них в частные руки. Поэтому в Трансильвании не сложилось ни крупных латифундий, ни альтернативных источников власти, как это было в остальных частях Венгрии. Вдобавок все князья после Яноша Жигмонда, умершего бездетным в 1571 г., избирались на парламентских заседаниях. Однако они становились вполне законными лишь после того, как получали atname – специальную грамоту из Блистательной Порты, в которой давалось согласие на их избрание, а также гарантировалась поддержка им в борьбе против внутренних или внешних врагов. В результате столь уникального статуса князя очень многое зависело от его личных качеств. При одаренном правителе жизнь в Трансильвании быстро расцветала и столь же быстро ухудшалась, когда его сменял правитель менее толковый.

Хотя Стамбул, считая Трансильванию детищем султана Сулеймана, настаивал на ее вассальной зависимости и на беспрекословном послушании в международных вопросах, дипломатические возможности местных князей постоянно расширялись. В XVI в. Трансильвания установила отношения с Францией, а в XVII в. были подписаны договоры с протестантскими державами – Англией, Нидерландами и Швецией. Трансильвания подчас избегала призывов Порты к оружию и пыталась подтвердить право господства средневековых венгерских королей над Валахией и Молдавией, с XVI в. находившихся в вассальной зависимости от Османской империи. В Трансильвании сохранялась также надежда на скорое воссоединение королевства. Сначала ожидалось, что Габсбурги смогут силой оружия освободить ее из крепких турецких объятий. Затем эта надежда приняла несколько иные формы, породив идею, что именно Трансильвании суждено стать основой объединения. Очарованность этой идеей – весьма иллюзорной в свете того, что такое воссоединение противоречило интересам Османской империи, способной с легкостью, одними лишь местными войсками воспрепятствовать ее реализации, – тем не менее, вызвала у трансильванцев такой прилив сил, что они просто превзошли собственные возможности. Поскольку королевский двор Венгрии и административные учреждения в то время находились за границей, Трансильвания стала /190/ превозносить свой собственный административный аппарат как единственную сохранившуюся сокровищницу венгерской государственности и культуры.

Культура эта обрела сильную протестантскую окраску. Янош Жигмонд, отлученный от церкви римским папой как союзник неверных, не вмешивался в процессы распространения в его княжестве новой веры. Он даже сам лично воспринял ее различные версии. В то время, когда, по условиям Аугсбургского религиозного мира, немцы должны были придерживаться веры своего землевладельца, когда в Англии католики и пуритане преследовались законом, а во Франции свирепствовала третья из восьми религиозных войн, – Трансильвания стала чудесным приютом религиозной терпимости, даже при том, что православие – вера трансильванских румын – такую веротерпимость не восприняло.

Протестанты и католики: творческое соперничество

Вскоре после того, как Мартин Лютер, по преданию, прикрепил на врата собственной церкви в Виттенберге список своих аргументов, они начали оказывать свое воздействие на Венгрию. Первоначальное влияние протестантизма в стране можно оценить лишь по объему мер, направленных против его распространения. В 1521 г. эстергомский архиепископ сделал достоянием гласности папскую буллу, в которой Лютер отлучался от церкви. В том же году епископ Вербеци, лично полемизировавший с Лютером на заседании парламента «Священной Римской империи» в Вормсе, потребовал принятия антилютеранских законов, первые из которых и были одобрены в 1523 г. Указы и законы, утвержденные парламентом в 1520-е гг., были чрезвычайно суровыми. Это, в значительной мере, обусловливалось боязнью потерять поддержку папского престола в борьбе с турками. Однако, хотя и было сожжено несколько книг и даже проповедников, общее умонастроение здесь склонялось к тому, что еретиков все же лучше переубеждать, чем преследовать.

Это очень благоприятствовало распространению нового вероучения, среди ранних приверженцев которого большинство составляли – явно из-за языкового барьера – немецкие бюргеры из свободных королевских городов и саксонских поселений и, что довольно удивительно, придворные королевы Марии. Ранними центрами лютеранства, из которых оно в первые годы после битвы при Мохаче вол- /191/ нами стало растекаться по округе, были помещичьи усадьбы магнатов, например, Петера Переньи, воеводы Трансильвании, имевшего владения в Шиклоше и в Шарошпатаке, или верховного судьи Тамаша Надашди в Шарваре. Их самих в истинности протестантизма убедили выпускники иностранных университетов, признавшие ценность и значение лютеранского требования проповедовать Слово Божие на национальных языках, или же бывшие католические священники и монахи, часть из которых, особенно францисканцы, сами активно призывали к обновлению христианской веры и Церкви Христовой. Затем быстрое распространение и чрезвычайная популярность протестантизма объяснялись в основном тем, что он мог дать удовлетворительные ответы на вопросы, волновавшие венгерское общество. Не стоит пояснять, что самые глобальные из них были связаны с османской напастью. Согласно католической трактовке, турки были небесной карой, ниспосланной на венгров за их безбожие. Соответственно подразумевалось, что стоит им только исправиться и принять истинную веру, как они вновь обретут милость Господа, который поможет им изгнать поганых турок. Напротив, по протестантской концепции, венгры были богоизбранным народом, который всегда подвергался Всевышним самым суровым ударам и испытаниям, но, доказав твердость своей веры, они будут освобождены от турецкого ига, как некогда израильтяне были освобождены от вавилонского рабства или из египетского плена.