Последний порог - Андраш Беркеши

— Ну, прощайтесь, — сказал Бернат и вышел в свою комнату.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

На Балтийском море вот уже несколько недель бушевал шторм, ураганный ледяной ветер насквозь продувал всю Северо-Германскую низменность, не щадя даже Берлина. Вся земля кругом была покрыта толстым снежным покровом — такой суровой зимы в этих краях не помнили старики. Ветераны, которым посчастливилось живыми и невредимыми вернуться с безбрежных снежных полей России, при подобных разговорах только рукой махали. Да, и коренные берлинцы узнали настоящие зимы! Все с нетерпением ожидали прихода весны. И хотя шел конец февраля, холода все не отступали, зима держалась стойко, как солдаты на фронте.

Отступление, длившееся уже целый год, невольно, заставило задуматься и Эккера, хотя он никогда и ни с кем об этом не говорил. С каждым днем в нем все больше и больше зрело убеждение, что если не случится какого-либо чуда, то Германия проиграет эту войну. Вот и сейчас, с удовольствием попивая горячий чай, он невольно задумался над тем, почему вопреки всему не бежит с тонущего корабля, как это уже делают многие.

Когда в апреле прошлого года был арестован майор Остер, один из начальников отдела абвера и его коллега, Эккеру было приказано допросить некоего доктора Добаи, венгра по национальности. В ходе многодневного допроса доктора всплыли кое-какие венгерские дела. Добаи уже знал, что участники заговора казнены, и, не надеясь на помилование, почти свыкся с мыслью о смерти. Эккер особенно заинтересовался Миланом Радовичем, имя которого всплыло на допросах. Из материалов допросов постепенно сложилась мозаичная картина, свидетельствующая о том, что и в самой армии зреет антигитлеровский заговорив котором оказались замешаны даже некоторые руководители абвера. К такому же заключению пришли и Гиммлер, и Мюллер, и Кальтенбруннер, однако ни один из них не располагал достаточными уликами против Канариса. Эккер допрашивал Добаи по ночам. Смертельно уставший, разведчик сам являлся специалистом по венгерским делам, но с большим трудом мог вести словесную дуэль с профессором. Хорошо зная тактику гестапо, он понял, почему его вот уже несколько дней не пытают, и потому давал показания с особой осторожностью, рассказывая лишь о том, что, по его мнению, не могло повредить коллегам, находящимся еще на свободе.

— Вы, как специалист, — продолжал Добаи, — должны знать, что основой конспирации является умение хранить тайны. Чего же вы тогда мучаетесь? Я и не мог знать никого другого, кроме своего связного.

— Верю вам, — сказал Эккер. — Но тогда назовите своих агентов, с которыми вы сами поддерживали связь.

— Таковых у меня не было. Мне было поручено расширить заговор, так сказать, по венгерской линии, но до этого дело не дошло.

— И все же что-то вы делали?

— Ничего. Я намеревался выехать в Венгрию, с тем чтобы в соответствии с планом заговора поставить задачу своим агентам.

— Ну и что же?

— Мне нужно было прозондировать мнение тех венгерских генералов, которые вместе с подчиненными им частями и соединениями осмелились бы выступить против Гитлера.

— Вы намеревались просить мира у русских?

— Ни в коем случае. Мы намеревались продолжать войну против русских, а мир мы намеревались заключить с Англией и Америкой. Такова наша концепция.

Довольно долго они разговаривали об этой концепции, которая, по мнению Эккера, была несостоятельной и глупой, однако Добаи и теперь отстаивал ее, утверждая, что западных союзников русских не устраивает победа Советского Союза.

Затем профессор молча курил, думая о том, что о внешнеполитической концепции Добаи он от кого-то слышал и раньше. Но от кого? И вдруг вспомнил раннюю осень тридцать шестого года, виллу подполковника Вальтера фон Гуттена. Если его не подводит память, тогда там собралось довольно пестрое общество: генерал Хайду, Геза Бернат, несколько боевых друзей подполковника и кое-кто из молодежи.

Сам хозяин так излагал свою точку зрения: «Фюреру придется считаться с традиционным направлением нашей внешней политики, выражающейся в том, что территориальные притязания империи всегда простирались на Восток. Это устремление находит поддержку и у западных держав, так как уничтожение Советской России является для них жизненной необходимостью».

Генерал Хайду выразил свое мнение более радикально, сказав, что, если Гитлер пойдет на войну против Англии или Франции, это рано или поздно приведет Германию к гибели. И поэтому сами немцы должны выступить против такого столкновения, даже против Гитлера, если он решится на подобный шаг.

— Англия ведет войну, — услышал Эккер, отогнав от себя воспоминания, голос Добаи, — не против Германии, а против Гитлера, эсэсовцев и гестапо. — Эти слова тот произнес словно приговор.

— Скажите, Добаи, какого вы мнения о генерал-лейтенанте Аттиле Хайду?

— Я знаком с ним только по донесениям.

— Что вам о нем известно?

Добаи долго думал, что не понравилось Эккеру, однако он не торопил его.

— Насколько мне известно, генерал Хайду по своим взглядам антибольшевик. Я не знаю ни одного такого вопроса, в котором он был бы согласен с русскими. Он близкий друг графа Иштвана Бетлена, советник регента, несколько раз ему предлагали портфель военного министра, но он отказывался.

— Дальше, — попросил Эккер.

— Хайду — дипломат и политик: до тридцать седьмого года военный атташе в Лондоне, затем до сорок второго — в Анкаре. Вот и все, что я о нем знаю. После возвращения из Турции его произвели в генерал-лейтенанты, а вскоре после этого он ушел в отставку.

— Почему? Это интересно.

— Согласно сообщениям моих агентов, из-за несогласия с военной политикой Хорти. По мнению Хайду, Гитлера следовало заставить сначала заключить мирный договор с западными державами и уж только после этого нападать на Советский Союз, а Венгрии вообще нельзя было объявлять войну Англии и Америке.

— Хайду входил в число заговорщиков?

— Он — венгерский генерал.

— Знаю, но Вальтер фон Гуттен его родственник.

— Этого я не знал.

На следующий день во время допроса Эккер спросил, каким образом имя Милана Радовича попало в один из протоколов.

Сначала Добаи никак не мог припомнить это имя, но, немного подумав, сказал:

— Теперь вспомнил. Милан Радович — венгр, и, как мне кажется, я завербовал его:

— Что вам известно о его побеге?

— Побег устроил сам Гейдрих.

— Гейдрих? — удивился Эккер.

— Да. Но, насколько мне известно, его ловко перехитрили.

— Кто?

— Этого я не знаю. Вам, видимо, говорили, что Гейдрих не всех своих агентов заносил в официальные списки. Поэтому, когда он стал гауляйтером Праги, он через своих агентов был прекрасно осведомлен обо всем, что происходило в империи. Его агенты находились как в окружении Гиммлера и Бормана, так и в окружении Канариса.

— Назовите их.

— Их фамилии мне неизвестны, но я знаю, что такие были, да и сам Гейдрих не делал из этого тайны. Я лично даже могу допустить, что покушение на него организовали люди Гиммлера.

— А если это был Канарис? Мы точно выяснили, что покушение организовали в Лондоне. Мало вероятно, чтобы Гиммлер был в связи с Лондоном, а в отношении Канариса это вполне допустимо.

— Допустить все можно, — заметил Добаи, — только требуется еще доказать, что так оно и есть.

— Это верно. Однако вернемся к Радовичу. С какой целью Гейдрих организовал его побег? Подумайте.

— Я могу только догадываться.

— Хотел бы услышать, что это за догадка.

— Догадка эта основана на одном из разговоров Гейдриха и Канариса. Происходил он несколько лет назад в официальной обстановке, более того, в конце его между гестапо и абвером было подписано соглашение. После официальной части разговор шел о многом и, главным образом, об откровенности. Канарис сказал, что мы-де должны помогать друг другу в работе, на что Гейдрих заметил, что это зависит не от гестапо, которое, мол, все делает в этом отношении. И, словно в подкрепление своих слов, он упомянул о деле Радовича, которого арестовало гестапо, а им уже давно интересуется абвер, поскольку тот работает на французскую секретную службу. Гейдрих, не желая мешать Канарису, но стремясь к достижению общих интересов, согласился инсценировать побег Радовича, более того, он даже пожертвовал при этом одним эсэсовцем. По выражению, лица я видел, что Канарис не имеет ни малейшего представления об этом деле, однако не хочет показать свою неосведомленность. Но, как только Гейдрих уехал, шеф вышел из себя, кричал, что кто-то провел за нос не только Гейдриха, но и нас самих. Несколько позже нам стало известно, что Гейдрих имеет даже агента, который якобы связан с Коминтерном. Чтобы спасти Радовича, Гейдриху и сообщили сказку о происках французской разведки.